Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2001) Страница 10

Однажды после ужина, когда палату наводнили потемки (электричества в госпитале не было), мы лежали рядом на койках, провожая взглядами поезд, уходящий вдаль. Состава не было видно. Черноту прокалывал лишь свет фонаря последнего вагона.

- Ни единой весточки не получил я из дома, - произнес Борис, - хотя освободили их, наши места... - и добавил с приглушенным вздохом: - Я был ведь женат. Красивая она, Ольга, у меня.

Дня три спустя после разговора худенькая Мария Васильевна, прежде чем начать обход, приблизилась к Борису.

- Вам, Шевченко, надо бы сплясать, - сказала врач, извлекая из карманчика халата скромный треугольничек.

Здоровая рука воина потянулась к письму, но будто в раздумье задержалась. Зачем снова потянулась, зажав его подрагивающими пальцами.

Бросая украдкой взоры на дружка, я после отмечал, как с каждым последующим днем лицо того чернело. Но не приставал с вопросами. Беду, если пришла, не вышибешь и клином. Бедой надо переболеть.

Однажды в солнечное утро с шумом распахнулась дверь, и черноволосый, с ребенка, еврейчик из соседней палаты заорал:

- Все, бгатва, дгыхнете? Наши ворвалис в Киев! - и, застенчиво улыбнувшись, спросил: - Как вы думаете, мой киоск на Крещатике уцелел?

- А ну, браво-ребятушки, залпом ур-ра-а! - вскакивая на койку, подхватил недавний партизан Николай. И полусонных еще, больных людей охватило невиданное ликование. А когда оно поугасло, ободрил еврейчика: - Да ты, если что, не горюй! Есть среди нас и столяры, и плотники. Новую, так уж и быть, торговую точку отгрохаем! - и добавил, повертываясь к Борису: - Закатили бы вы нам, кобзарь, концерт в честь победы российского воинства! Билеты распроданы.

По поводу билетов сказано было в шутку. Что же касается концерта... Несколько недель уже выходили мы перед сном на пустынную школьную площадку, где запасная лестница соединяла два этажа. Выходили петь. Пел, точнее, он. Я - вторил.

Нигде в других местах, как до этого, так и потом не попадались мне помещения с таким редкостным, как там, резонансом. Так что тенорок Бориса звучал необыкновенно душевно. Вернее сказать, лился, проистекал легко, переходя на любые тона, проникая, как рассказывали, в отдаленные уголки довольно объемного, пахнущего смолой здания. И все в этом здании, даже стоны, слушая его, замолкали. Особенно хорошо это было заметно в моменты, когда подбиралась очередная песня.

Дня за два - за три до упомянутого события с украинской столицей мы опять вглядывались во тьму, поджидая "свой" поезд. Но рубинового огонька все не было, должно потому, что в природе творилось что-то невероятное. То ли дождь сек землю, то ли вихрила преждевременная пурга-мешанина из мокрого снега.

- Вот и на душе у меня так, - обронил товарищ, запнувшись. - Умыкнул какой-то фрицевский офицер мою красотку...

Я понял: хотя дружку тяжело, очень тяжело, миновал все же кризис.

А концерт тогда состоялся. Молодость как-никак свое брала. К тому же не мог Борис пренебречь просьбой таких же, как он сам. Только песни звучали другие. Про турецкую княжну. Про Галю, которую упрашивали поехать с собой казаки.

Незадолго до нового 1944 года мы были вызваны на комиссию, решившую нас обоих, что называется, списать. Но товарищ не согласился с ней, принявшись упрашивать врачей направить в действующую армию, хотя был ранен серьезно, совершенно одинаково со мной. Не хотел ехать он в родные края. Не было у него никого теперь там. Отравлено было вконец, похищено прошлое счастье.

Так я оказался на Рязанщине, куда от дружка шли частые обстоятельные весточки, оборвавшиеся месяца через три...

Люди, немногочисленные теперь уже мои сверстники! Может, кто-нибудь встречался еще после Фаленок с моим другом Борисом? Сообщите об этом, пожалуйста, мне. Я серьезно убежден: каждый живший и живущий на земле оставляет на ней след.

* * *

В. М. Краснуха, 1942 г.

Дети и внуки, потомки Веры Михайловны! Мы публикуем фотографию и письмо вашей матери и бабушки, чтобы вы всегда помнили о героическом прошлом наших замечательных женщин!

* * *

Вспоминает Александр Семенович Шкатов - рядовой Великой Отечественной войны, 113-го Отдельного разведывательного артдивизиона 1-го Украинского фронта, после - выпускник МВТУ имени Баумана, инженер-лейтенант, ныне - пенсионер, член клуба ветеранов войны, труда, Вооруженных Сил и правоохранительных органов Ленинского района города Тюмени.

Последний залп

Берлин был взят, немцы сопротивлялись лишь в районе рейхсканцелярии.

Наше командование предъявило ультиматум о безоговорочной капитуляции и определило срок. До вечера была тишина, жители стали выбираться из укрытий, с удивлением рассматривали оружие, автоматы, погоны. "Катюши" готовы дать залп, ждут. Немцы поглядывают туда с любопытством, кто-то на коленях - крестится. Мы устали, им не мешаем. Пусть смотрят и думают. Гвардейские минометы стоят вдоль какой-то штрассе, расчеты были рядом, ждут приказа. Все ждут. Смеркалось.

Залп артиллерии корпуса взорвал тишину. Рев одной-то "катюши" впечатляет, а тут - все разом. Небо озарилось трассами, у крестящихся руки замерли на полпути ко лбу. Вслед грянули гаубичные батареи, земля задрожала. От рейхстага доносился непрерывный гул. Нашей работы не требовалось - снаряды ложились точно и плотно. Мы хотели, чтобы бункер провалился в тартарары и парням не довелось умереть в последней атаке. Что думали немцы - не знаю, только слышалось: "Гитлер - капут!"...

После боя отдыхали в большой квартире многоэтажки, и я зашел в подвал к прятавшимся там от войны жителям. Оружия не взял, только в кармане кое-что. Завел разговор, сначала представился, что, мол, вот из 10-го класса тюменской школы № 1 мы добровольцами, всем классом, вступили в Красную Армию, и вот теперь я здесь, в Берлине. Они потихоньку окружили меня и стали внимательно слушать. Я рассказывал про Сибирь, Москву, родную Владимирщину, про город Ковров, где я вырос. Потом они дали мне довоенную карту Германии и попросили рассказать, что с ними дальше будет. Я спросил у них карандаш, стал придумывать новые границы, рисуя и поясняя что к чему... Один из них попросил расписаться. Я расписался, поставил дату: 2 мая 1945 года. Мужик сразу же забрал карту себе, я не возражал - храни на память!

Сказал им слова Сталина: "Гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий..." Смотрю - повеселели. Потом я спел им песню "Широка страна моя родная...", по-немецки (в школе учили). Не хлопали, но вижу - понравилось, давай, мол, еще. Стали говорить, что они простые рабочие, социалисты, коммунисты... где кто был, кем работал... о войне ни слова. Разговорились, но тут у входа появился Саша Балакин и сказал, что меня требует лейтенант.

Наверху спросили, о чем шла беседа. Я рассказал, и меня все стали ругать, зачем я Пруссию Польше определил: ни за что ни про что... Не жирно ли будет? Оправдывался как мог. Потом смеялись. Однако другие границы я угадал довольно точно...

* * *

В молодежной газете города Ангарска "Родина" от 6 мая 1999 года была опубликована заметка члена Союза журналистов России Николая Крюкова.

В августе 1972 года в селе Урик проходил пионерско-комсомольский слет "Дорогой отцов", которым руководил наш земляк Василий Петрович Лызин. Читатель видит его на снимке в центре. На груди его - "Золотая Звезда" Героя, принадлежавшая Маршалу Георгию Константиновичу Жукову.

История этой медали такова.

Лызин и Жуков вместе участвовали в боях на реке Халхин-Гол и озере Хасан. Были друзьями.

Во время Великой Отечественной войны их общение прервалось...

Но они встретились у стен Берлина, где наши союзники, теперешние "могучие ястребы" НАТО, 5 мая 1945 года решили проверить мощь брони русских воинов. В общем, провоцировали "драчку" примерно такую же, как потом в Ираке, Югославии. Жуков скомандовал Лызину ответить тем же. Лызин с батальоном танков Т-34 зашел в тыл союзникам и мощным огнем обратил в беспорядочное бегство целый корпус не участвовавших в боях американских танков.

Союзники подумали, что на них обрушилась армада спрятавшихся танков гитлеровцев, и дали дёру подальше от Берлина.

За эту операцию Жуков снял "Золотую Звезду" со своего мундира и под мощное "ура" прикрепил ее к комбинезону В. П. Лызина. За что Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин понизил Г. К. Жукова в должности.

Но после случившегося, как бы то ни было и где бы то ни было, если бывшие наши союзники пытались заявить о своем приоритете во Второй мировой войне, наши дипломаты напоминали им о событии 5 мая 1945 года. Это приводило их в замешательство и вызывало неловкое молчание, что являлось как бы компрессом "байкальской воды" на их горячие головы...

Фронтовики, запечатленные на снимке, уже ушли из жизни.

Фото Н. Крюкова