Дневниковые записи. Том 1 - Владимир Александрович Быков Страница 16

– Борис Гаврилович, – пользуясь застольной свободой, спрашиваю его я, – откройте секрет, чего в этой истории было больше: Вашего желания проверить мою исполнительность и ответственность или демонстрации собственных экспромтных способностей?».

Павлов улыбается и оставляет мой вопрос без ответа. Появляется официант и шепчет ему, что судак свежайший, чуть не только пойманный. Борис Гаврилович с всеобщего согласия заказывает изготовить его на сковородочках… под сметанным соусом. И, с очаровывающей своей вежливой предупредительностью, просит принести все сразу по готовности…

Разговоры продолжаются. Судак оказывается наивкуснейший, в полном соответствии с нашими ожиданиями.

Время 11 часов. Расставаться не хочется. Идем, по предложению Ефимова, страстного картежника, к нему в номер сыграть партию в преферанс. Нас пять человек, потому бросаем жребий, кому быть… «половым». Половым выпадает стать главному инициатору предложения. Он явно расстроен, сочувствую и через 10 минут уступаю ему свое место за столом, а сам занимаю его. Через некоторое время, в предвкушении очередных давно мне известных павловских миниатюр, незаметно сообщаю Борису Гавриловичу, что все готово. Он бросает взгляд на стоящий у окна письменный стол и произносит своим хорошо поставленным голосом: «Вы посмотрите, что нам подготовили… Перерыв. Господа! К буфету». Подходим к столу, и пока наполняются рюмки, Павлов успевает доставить всем удовольствие еще одной своей коронной фразой: «Как это там у них?». И, одновременно артистически проводя указательным пальцем правой руки между шеей и внутренней стороной воротничка рубашки, вкладывает в нее всеми угадываемый двойной смысл: «Хорошо у них, однако и у нас совсем, совсем не плохо»… Леонид Александрович доволен, довольны все остальные. Расходимся в 2 часа ночи. Кто говорит, что в те советские времена люди знали только работу? Веселились, да еще как!

Однако человек слаб. Были и в биографии Павлова случаи, которые, казалось, никак не соответствовали его общепризнанному образу.

Строили мы упомянутые гаражи. Было принято решение за каждый пропущенный рабочий час штрафовать провинившегося на 10 рублей. Борис Гаврилович настолько «пропустил», что его штраф вылился в сумму 1500 рублей, которые и были причислены к стоимости гаража (правда, мизерной по тем временам и равной чуть ли не тем же 1500 рублям). Однако это последнее обстоятельство как раз, видимо, и произвело на него особо сильное впечатление: платить в два раза больше! Когда таковое было ему предъявлено, он буквально взвился.

– Как это так можно? Я добился разрешения на строительство в удобном месте, договорился о подводе к гаражам тепла и электричества… и у вас хватает совести предъявлять мне штраф? – И что-то еще в столь же скандальном виде, совершенно ему не свойственном. Кооператорщики тоже завелись, и штраф с него содрали, ссылаясь на имевшую место договоренность и якобы даже неоднократные ему о том напоминания. Правда, через некоторое время, при следующей встрече, он мне сказал:

– Я, кажется, прошлый раз наговорил лишнего?

– Не расстраивайтесь, никто не придал тому особого внимания, – ответил я, – мало ли чего случается в жизни?

Тем не менее нечто похожее с ним случилось еще раз.

Как-то нас послали на субботник по очистке заводской территории от всякого рода металлохлама. Каково же было мое удивление, когда я среди этого «хлама», подлежащего, как нам сказали, отправке на лом и последующую переплавку, увидел под открытым небом заказанный для одного из временно замороженных объектов новенький прави́льный пресс со всей его комплектацией, включая электродвигатель и все прочее. Я настолько возмутился, что тут же позвонил кому-то из высшего заводского начальства. Через полчаса появился Павлов и с ходу, ни о чем не спросив, буквально отчитал меня за проявленную самостоятельность, за то, что я лезу не в свои дела. Я вытаращил от удивления глаза и ничего ему, помнится, не сказал. Лишь подумал: «Неужели он оттого, что я позвонил прямо «наверх», минуя его?». На сей раз Павлов передо мной так и не извинился, хотя должен был знать, что тому прессу я нашел покупателя и он был отгружен, а не отправлен в металлолом. Слаб человек. Даже такой, как мной любимый Борис Гаврилович Павлов.

05.07

Александр Петрович Липатов был в чем-то похож на Павлова. Одинакового среднего роста, оба полноватой комплекции, с всегда цветущими лицами, большие эрудиты, настроенные на постоянную устойчивую волну быть приятными и доставлять удовольствие своему окружению и, прежде всего, особам женского пола. Однако Павлов, как говорят, был себе на уме, а потому по жизни достаточно много, хотя и очень красиво, играл. Липатов же воплощение полной открытости, порядочности и других благородных человеческих качеств, данных ему от природы. Вот уж истинно, мне представлялось, он за всю свою жизнь не обидел ни одно живое существо. Не от душевной ли доброты его хобби было сочинение стихов и плетение корзин? И не потому ли его первоклассные юбилейные стихи хранятся, вероятно, у доброй половины наших конструкторов, а многие, из числа им особо чтимых, помнят и его корзинки?

Одно время Александр Петрович из-за семейных неурядиц попивал несколько больше нормы и довольно часто после разного рода торжественных «собраний», на которые он был приглашаем почти без исключений, оставался у кого-нибудь ночевать. Пригласить и затащить его на ночь в свой дом отбоя не было. Не только из-за себя, но еще больше из-за своих домашних и, прежде всего, женщин. Думаю, что с такой приятностью, чуть не благодарностью, не принимался в домах ни один гость, да еще в поздний час, и в некотором

даже подпитии. Липатов, не успев переступить порог, начинал с всевозможнейших дифирамбов и дому, и хозяйкам, каждой персонально вне зависимости от ее возраста. То же – за вечерним чаем и утренним завтраком. Назавтра обо всем этом рассказывалось, и появлялись очередные желающие, при случае, затащить его к себе.

В работе он напоминал Павлова. Работа делалась у него также сама собой без видимого напряжения, но при большом желании его младших коллег. Помню, как по этому свойству его натуры мы с ним оскандалились. Он тогда был инженер проекта толстолистового стана, а я для него проектировал листоправильную машину. Сделали мы машину, изготовили ее, и я повел в сборочный цех Химича показать свое детище. Пришли, посмотрели. Химич меня поблагодарил и между прочим как бы заметил: «Машина-то у Вас… зеркального изображения, т. е. вместо правой – левая». Ошибка, конечно, грубейшая. И для меня, как прямого разработчика, и еще больше, непростительно больше, – для Липатова, инженера проекта стана. Однако вылезли мы из