Газета День Литературы - Газета День Литературы # 172 (2010 12) Страница 17

"Удивительный язык. Надо самому бояться этого. Нерусские выдуманные слова, означающие подразумеваемые новые оттенки мысли, неясные, искусственные, условные и ненужные. Могут быть нужны эти слова только когда речь идёт о ненужном".

Мир пошел по пути "ненужного". Трагедия была в том, что он не услышал и "Вех", которые тоже понимали неизбежность разговора церкви и новой мысли наступающего века и искали разумного диалога. Но всё уже неуклонно теряло рассудок. И народ, grand mond, как писатель его с уважительной улыбкой называл, к которому они обращались, понемногу исчез, сошёл на нет. Скажешь сегодня "народ", и провалишься в какое-то общее место с туманными границами. Интеллигенция в старом либеральном понимании, кажется, тоже ушла навсегда – в эмиграцию, в лагеря, в неизбежность смерти. И сегодня мы уже можем проститься с этим словом, нам его носить не по чину.

Они стояли, может быть, на разных полюсах в понимании Бога и русской судьбы – Ильин, Тареев, Новосёлов, Тернавцев, отцы Павел Флоренский и Сергий Булгаков, но ещё, может быть, не предчувствуя изгнания, смертей, мученичества, эмиграции, уже знали, что благополучие не про них... Им предстояло, как Толстому, умереть на своем "Астапово" и тоже в каком-то смысле не дождаться причастия, потому что церковь ещё не узнавала в них своих лучших детей. И менее всего узнала такого сына в нём, в Толстом, который если воспользоваться требованием отца Сергия Булгакова к христианину соглашать в себе "смирение и дерзновение", был на тот час самым искренним христианином.

Кажется он успел спросить обо всём. Он писал, загонял свою мысль томами дневников, которые вёл с пятнадцати лет, и одиннадцатью тысячами писем, торопился сказать себя миру, дозваться до нас: "Устройство внешних форм общественной жизни без внутреннего совершенствования – это всё равно, что перекладывать без извёстки на новый манер разваливающееся здание из неотёсанных камней". (Так и хочется воскликнуть: "Ау, господа политики, устроители внешних форм, – читали ли вы это?")

"В книгах с важностью пишут, что там, где есть права, там есть и обязанности. Какой это смелый вздор – ложь. У человека есть только обязанности". (Сегодня и слушать не захотят, борцы за права человека договорить не дадут.)

И горькое, вечное, из года в год, как припев, как отрицание всего написанного: "странно, что мне приходится молчать с живущими вокруг меня людьми и говорить только с теми, далёкими по времени и месту, которые могут слушать меня". С нами, с нами говорить, да нам некогда слушать. И мы вместе с церковью готовы отказаться от испытующего разума, который налагает на человека слишком много обязанностей.

А высокого разума ни в вере, ни в общественном делании стыдиться не надо. Только бы это был ум "тёплой крови", чтобы мысль от земли не отрывалась. А не "нерусские выдуманные слова", которые сегодня вот-вот вытеснят родной язык. И не стыдиться верить милосердию жизни. Она низвергнет, но она и вознесёт, потому что Бог – есть, и Он подлинно, как говорил один святой монах в тридцатые годы, "любит не всех одинаково, но каждого – больше". Просто у нас сердечное зрение, возвращённое нам Толстым, иногда закрывается. Оно норовит быть задавленым самонадеянным разумом, который действительно сосед гордости и недремлющим часовым всё время "проверяет документы". Сегодня он и вовсе готов отказать сердцу и чувству в самом праве на жизнь, потому что они удерживают человека от окончательного потопа потребительской цивилизации.

Научившись этому "различению умов", мы вместе с Львом Николаевичем однажды и навсегда догадаемся о самом простом – что жизнь бесконечна, что она с каждым новым человеком отказывается верить смерти. И как чудесно просто писал не тревоживший Бога "по пустякам" и в этом лучший ученик Толстого И.А. Бунин: "Всё пройдёт, не пройдет только вера" в то, что смерти нет. И Толстой будет идти там, в этом не преходящем великом времени, рядом с Победоносцевым, Серафимом Саровским, с Пушкиным; святые с грешными и большие с маленькими.

История – это мы все, а не одни великие. Это мы узнали от него. Мы все – условие Божественной полноты. Все – вехи Господнего пути, неостановимой вечности. Проигравших при страдающем сердце нет.

Какое счастье – жизнь неостановима! И Ей, как любящей матери, нужны мы все. Душевной боли это не снимет. Но Астапово может подождать.

Эдуард ЛИМОНОВ ПОСЛАНИЕ К ГАЛАТАМ

***

Освещены в космическом пространстве

Классических два полюса земли,

Где мёртвых льдов немыслимые глянцы

Лежат, безмолвны, в ледяной пыли…

Там стаи смерти бродят без дороги,

Там с капюшоном смёрзся капюшон.

У призраков обрезанные ноги,

Как будто частокол сооружён…

Там глыбы льда летают в гневе лютом,

Там в пирамиду вделан страшный глаз,

И дьяволы расселись по каютам

У парохода, что во льду завяз…

Антарктика и Арктика седые –

Великие и страшные страны

Две неживые, обе ледяные,

Как будто две поверхности луны…

-----

Ребёнку – под соплёй в носу сюиту –

Видна из колыбели вся луна.

Там тоже смерть живёт по сателлиту,

Но не прельщает крошку и она…

ЕРЕСИАРХИ

Нечёсаные пророки,

Глазницы у них глубоки –

Симон, Маркион, Мани…

За ересью Оригена,

Возможно, видна геенна,

На огненную – взгляни!

Патлатые и босые,

Пророки, как домовые,

Стоят у седых колонн,

Ютятся в сырых пещерах,

Кричат со столпов о верах –

Симон, Мани, Маркион…

Летит над Иерусалимом,

Рептилий и птиц помимо,

Оскаленный Симон-маг!

Но Пётр, своим лазерным взором

Следящий за каскадёром,

Сбивает его рейхстаг!

О гностики, жёлты, сизы,

Замшелые, как карнизы,

И ржавые, как Вавилон,

Пыльные, как растафаре,

Шумные, как на базаре,

Апокрифы – не канон…

***

Реки Иордан неглубоки

Тяжёлые полосы вод,

Всклокоченные пророки

Впотьмах проклинали народ…

Фигура по водам ходила,

Ступнями приклеенная.

Вот, как это в древности было…

Фигуры светились края…

– Учитель!

– Учитель!

– Учитель! –

Кричали ученики.

И к ним обернулся Спаситель

На самой средине реки…

АПОСТОЛ ПАВЕЛ

Апостол Павел – кривоногий

Худой немолодой еврей –

Свой ужин ест один, убогий,

Присел на камне у дороги

И бурно чавкает скорей.

А рыбы вкус уже несвежий,

Прогорклый вкус у овощей,

Но Павел дёснами их режет,

Поскольку выбили зубей…

Ему "послание к галатам"

С утра покоя не даёт:

Кирпич, конечно, церкви атом,

Но он христьянство создаёт,

И варвар нам подходит братом…

И церковь Божия растёт…

Поел и лёг. Приплыл на лодке

Его забрать Мельхишиэк.

Апостол Павел… куст бородки,

Босой, немытый человек…

Сектант по сути бомжеватый,

Но в глубине его сумы

Лежит "послание к галатам" –

И вот его читаем мы…

***

Архитектура умирает,

Лишь храмы Господу стоят.