Виктор Тростников - Быть русскими – наша судьба Страница 21

Пытаясь разгадать суть той загадочной идеологии, которая управляла жизнью Советского Союза в тридцатых и далее, некоторые аналитики определили её как «национал‑большевизм». Это название, явно возникшее по аналогии с гитлеровским нацонал‑социализмом, неверно как в первом слове, так и во втором. В отличие от Гитлера Сталин не был националистом, и в этом смысле его империя была гораздо ближе к классическому образцу, чем Третий рейх. Подлинная империя, какими были Рим, царская Россия и османская Турция, является единым отечеством многих народностей, которые все в ней равноправны и равно опекаемы и защищаемы. Привилегированное положение даёт в ней не этническая принадлежность, а гражданская. Государство, в котором есть «нации второго сорта», не может быть не только империей, но и просто нормальным жизнеспособным государством. Таким социально‑политическим уродом и был гитлеровский рейх, потому он и просуществовал всего двенадцать лет. В сталинском же государстве отношение ко всем малым народам было повышенно внимательным, так что русские иногда по этому поводу иронизировали (впрочем, беззлобно). Другое дело, что Сталин прекрасно понимал государствообразующую роль русского народа и для укрепления этой основы своей империи культивировал не только «советский», но и русский патриотизм. Ещё более абсурдна вторая часть термина «национал‑большевизм». Как можно отнести её к человеку, который перестрелял всех самых верных марксистов‑ленинцев, изгладив из истории даже их имена (кто их помнил, в тридцатых боялся даже произносить), и провозгласил вопиюще противоречащий единственно верному учению тезис «В ходе построения социализма классовая борьба не затухает, а обостряется»?

Другое определение сталинского режима более правильно, а именно – «тоталитаризм». Тоталитарное государство с жёсткой вертикалью власти, проходящей через сословия, описано у Платона в качестве идеала общественного жизнеустроения, и, похоже, именно этим идеалом руководствовался Сталин. От вольницы и неразберихи непрерывно митингующих двадцатых он шарахнулся в другую крайность – к железной дисциплине и строгой централизации управления страной.

Чтобы сделать государство сильным, необходимы были две вещи: оснастить его самой современной техникой и мощными средствами производства и установить полный контроль над сельским хозяйством, чтобы никакие случайности не могли мешать снабжению страны продовольствием. И Сталин призвал партию и народ к мобилизации усилий на этих направлениях. В 1927 году XV съезд ВКП(б) объявил главной задачей партии в деревне коллективизацию, а в 1929‑м она начала реально осуществляться в массовом порядке. И в том же 1929 году был взят курс на индустриализацию, этапами которой стали пятилетки.

Глава 10Метафизика сталинских репрессий

Фазиль Искандер произнёс однажды фразу, несколько корявую по форме, но очень верную по содержанию: «Человек – это идеологичное животное». Этим он хотел сказать, что для человека совершенно необходимо верить в какую‑то идею, в абстракцию, которая, казалось бы, никак не может быть связана с его физическим существованием, но без которой это существование становится жизнью без руля и ветрил. Далёкий от православия, этот талантливый писатель путём наблюдений открыл для себя истину, которую мог бы давно прочитать в Евангелии: «Дух животворит, плоть не пользует нимало» (Иоанн 6, 63).

Конечно же, это так, и лучшее доказательство тому дают убеждённые материалисты и закоренелые прагматики. Ведь они живут не материей и не практической пользой, а именно убеждением, что материя первична и из всего надо извлекать практическую пользу. Это убеждение даёт им силы, греет их душу, указывает направление, по которому надо идти. Наш главный материалист Ленин демонстрировал свою «идеологичность» с необыкновенной силой: он просто горел идеей о том, что материя первична, “ эта идея была для него гораздо важнее самой материи. Кстати, он сам проговорился об этом. В своём знаменитом «определении материи» из «Материализма и эмпириокритицизма» он даёт такую формулу: «Материя есть философская категория для обозначения…» Стоп! Для нас совершенно не важно, что он говорит дальше, мы уже узнали, что материя есть философская категория, а поскольку всякая философская категория есть идея, ибо она невещественна, значит… материя есть идея! Против чего так страстно воевал, к тому сам и пришёл – К чистому идеализму. Такими же идеалистами были, разумеется, и все наши пламенные борцы за освобождение трудящихся от эксплуатации – ими двигала не любовь к трудящимся, от которых они, как правило, были «страшно далеки», а сама идея борьбы.

Другое подтверждение того, что животворить может только дух, даёт нынешняя постпротестантская цивилизация Запада. На первый взгляд она абсолютно материалистична и прагматична, кроме денег и потребления её вроде бы ничто не интересует. Подними там на копейку налог, и тут же падёт правительство. Но вот парадокс: почему же официальные представители этой цивилизации так интересуются планетой Марс, что готовы тратить триллионы на её исследование, посылая туда зонды и экспедиции? Что им Марс, что они Марсу? Ведь в практическом отношении посылка туда космических летательных аппаратов абсолютно бесполезна, а значит, и бессмысленна. Даже если на поверхности Марса валяются алмазы, их доставка оттуда обойдётся в тысячу раз дороже, чем добыча на земле. Но громадные деньги, взятые у налогоплательщиков, тратятся на эти аппараты и будут тратиться, и налогоплательщики, считающие каждый цент, почему‑то не возражают против этого. Почему? Разгадка проста. Триллионы тратятся для того, чтобы найти на Марсе жизнь. Это – единственная цель всех экспедиций, и на её достижение сверхпрактичному Западу не жаль никаких денег. Так что же ему дороже денег? Доказать себе самому, что жизнь возникает сама собой всюду, где есть для этого подходящие условия, то есть порождается самой материей, которая таким образом получается животворящей, следовательно, люди спокойно могут жить, целиком погрузившись в материю, без всякого духа, без всякой идеи. Но платят‑то эти люди не за материю – наоборот, они отрывают эти деньги от потребления материальных благ, – а за торжество идеи о самодостаточности материи! И тем самым, как Ленин, выдают себя, оказываясь идеалистами.

Итак, общества различаются не тем, что одни живут идеей, а другие материей, а тем, какими идеями они живут. А идеи бывают самые разные, и почти всякое общество в своём движении по реке времени в какой‑то момент меняет свою идею, и этот момент часто бывает весьма болезненным. До революции Россия жила идеей Христа Спасителя, после революции перешла на идею лже‑Христа, посулившего рай на земле. Но когда Сталин начал в отдельно взятой России строить мощное государство, призванное догнать и перегнать Европу и Америку, эта идея стала тускнеть, так как её потеснила идея самоотверженного труда во имя укрепления социалистического отечества. И эта новая, ставшая теперь доминирующей идея была, конечно, более приземлённой, чем прежняя, и, следовательно, в меньшей степени могла играть роль религии. А религия русским людям всё ещё была необходима, и обязательно вселенская, а не местная. Спросят: а как же жил русский народ при царях, когда тоже высоко почитался труд во имя отечества? Жил очень полнокровно, ибо помимо потребности служить отечеству имел настоящую Христову веру и ни в каких суррогатах религии не нуждался. Теперь эта вера была отнята тенденциозной интерпретацией науки, и выяснилось, что, в отличие от идеи мировой революции, идея простого укрепления государства не может стать заменителем религии. К этой идее надо было присоединять что‑то более возвышенное. Сталин понимал это и сильно нервничал, не зная, что в новых условиях дать народу для удовлетворения его духовных запросов. И как раз в этот момент Русская Православная Церковь дала ему шанс. Видя, что дело поворачивается к патриотизму и утопическая идея соединения пролетариев всех стран вызывает всё меньше искреннего энтузиазма, она устами своего предстоятеля митрополита Сергия (Сграгородского) возвестила в знаменитой Декларации 1927 года, что радости и горести народа – её радости и горести и она всегда будет с ним. О том, сколько дров наломали большевики в своём атеистическом угаре, митрополит деликатно не упоминал, надеясь, что и власти не станут ворошить прошлое, и ждал, как отреагируют они на этот примирительный шаг. Суть Декларации, вызвавшей взрыв негодования радикально антибольшевистской части русской эмиграции, предельно проста. Церковь протягивала властям руку: давайте вместе выходить из двусмысленной ситуации. Подтекст тут был такой: отбросьте утопию, прекратите гонения на верующих, сделайте снова православие духовной основой русской жизни, и государство возродится во всём своём величии.