Что было бы, если бы смерть была - Николай Иванович Бизин Страница 27

То есть вульгарно выжить.

Итак, расскажу об алкоголическом видении преисподней, что составлены очевидных комплектующих того самого личного ада, что каждый из нас когда-либо уже видел на земле (иногда полагая их райскими кущами); что тут непонятного?

Современные цивилизация и культура (вещи едва совместимые) тасуются именно из таких за-ранее заготовленных пазлов.

Сейчас я расскажу, откуда (из какого ада) и куда (к каким решениям) пришёл Перельман.

Видение (как оно видится): Перельман (после запоя) – возлежит на одре. Перельман (после запоя) – ощущает своё отдельное тело как некую неловкую оболочку. Оболочка эта (после запоя) – нечиста и влажна, а влага (при всей своей нечистоте) – даже не замутнена: в ней (как в малахитовом жидком камне) переплетены отдельные течения минералов.

Казалось бы, ничего умозрительного: обычный человек Воды (ипостась Стихии). Оболочка (ему) – важна, но – не жизненно важна. Важно – быть живым душой; при чём здесь тело?

А при том! Мир ему. И такому ему. Но и «всему» ему. И внешнему, и внутреннему.

Он лежит и старается вспомнить полусон, в котором с ним произошло со-бытие’. Не событие, а совместное (с миром) осознание, насколько они без-различны друг с другом (а не друг другу). Вспомнить он так и не смог, поэтому стал измышлять.

Добавляя те пазлы, которые всё же (почти) – удержались-таки в его голове.

Не так ли и жизнь происходит: в измышлениях; вот что Перельман смог полуувидеть: местность напоминала яхтенный клуб где-то на Каменном острове. Перельман прошёл меж каких-то безымянных растений (меж тем деревья и кусты явно имели имена, но не собирались открываться).

Не важно, как он там оказался. Неважно, что он там искал. Перельман (напомню: человек Воды) вышел к какой-то протоке Невы.

Протока тоже казалась безымянной. Хорошо, что вся вода в Санкт-Ленинграде так или иначе принадлежит Неве. Но никакой заслуги у памяти «астрального» Перельмана, блуждающего в своих замусоренных ноосферах, в этом факте не было: очевидность, не более чем.

– На самом деле какое-то имя протока имела, – мог бы подумать Николай Перельман, если бы не измышлял сейчас о своём видении, а пребывал о нём полностью: согласитесь, все мы способны оперировать виденным, но (как минимум) – необходима отстранённость.

Отстранённость обязательно будет, но (как максимум) – уже в конструировании понятного образа преисподней.

Сейчас (в описании видения изнутри) – отстранённость излишня.

– Протока просто обязана как-то называться, – мог бы повторить своё (не-продуманную) мысль Николай Перельман.

– Обязательно! – ответил бы ему голос с небольшой речной яхты, пришвартованной к крошечному пирсу.

Голос как бы проглядывался сквозь зелёные ветви. Точно так же, лучи ясного дня. Но самого говорившего на палубе не было. Более того, яхта (как и пирс) – была крайне невелика: никого не было и внутри яхты, если этот кто-то не оказывался муравьём.

Или (если бы) – сам по себе с Перельманом заговорил один из пронзавших живую зелень лучей.

– Всё имеет своё имя, – продолжил голос. – Ваш визит сюда (заметьте) – тоже имеет свою цену.

Так имя и цена оказались голосом связаны.

Перельман заозирался. Он искал хозяина голоса. Кстати, так я его и буду первое (начальное) время называть: хозяин голоса; потом определения поменяются.

– Вот видите, – сказал хозяин голоса. – Вы и меня заключили в рамки. Достаточно широкие для этого мира; разве что – оставили за их пределами немоту.

Перельман-прозрение – хозяину голоса (не) ответил:

– И правильно сделал, – (не) сказать Перельман.

– Не знаю. У вас бытует уверенность, что против вашей воли вас никто не заключит в новое имя. Отсюда вы делаете вывод, что против вашей воли вас нельзя погубить.

Перельман (не) промолчал. (не)осознанно. Он ещё не осознал, что говорить не с кем. Что отвечать не следует.

Реакция его была на уровне свехинстинкта и превысила рассудочность.

Провокация, однако же, продолжилась:

– Вы не обратили внимания на слово «погубить». Оно имеет более чем широкий смысл. Губят не только душу (которая якобы безымянна), но и внешнюю её форму. Ту самую форму, которая и обладает, и является именем.

Голос имел в виду новомодную культуру отмены. Формы и внешности, истории и надежды, пола и любой другой идентичности: вообще чего угодно из того, что имеет место себя полагать какой-либо константой общности.

– Возможно и обратное: изменив имя – поменять форму, – мог бы пояснить голос

Речь шла об атомизации миропорядка, из которого можно версифицировать что-либо прикладное. Сама по себе версификация реальности – архиважное орудие жизни; но – полагать её целью смертельно.

Николай Перельман взглянул на крошечную пристань. На пришвартованную к ней маленькую речную (должно быть, учебная) яхту. На ветви деревьев, сквозь которые просачивались влажные лучи санкт-ленинградского солнышка.

Он подумал: лучи потому так и понимаются влажными и не-космическими, что они просачиваются совместно с плеском проточной воды о причал и о борта; он был человек Воды (наполнял собой форму) – и лишь потому промолчал там, где любой иной человек ввязался бы в самоубийственный дискурс.

Он ещё раз взглянул на окружающее: так выглядела преисподняя.

– Догадался! – сказал лучезарный голос (а вот это – более точное именование).

– Здесь ничего не может произойти без моего согласия, – мог бы подумать Перельман.

Если бы он (аутентист – изначальный) вообще умел думать; но – ему дано было иное: видеть начала и начинать правильно.

Если начало неверно, любые продолжения и выводы гибельны.

– Ну вот и поддался! – сказал лучезарный голос.

Это был ответ на одну из версификаций реальности. Ту, в которой Перельман определял происходящее с ним. Согласитесь: бытие невозможно без самоопределения, а любое определение имени оказывается во власти лукавого.

– Не согласен, – мог бы сказать Перельман.

– Вот и хорошо! – сказал бы на это Князь всего этого мира.

Другое дело, что Перельман не принадлежал этому миру.

– Перельман не принадлежит – это да, а вот его (Николая) победы – это очень даже моё, – возразил бы лучезарный голос.

Перельман не ответил.