Газета День Литературы - Газета День Литературы # 52 (2001 1) Страница 29

Сергей и в молодости не обладал большой силой воли. Еще в 1916 г., здоровый и крепкий, он признавался М.П. Мурашеву, что он «недолговечен», так как часто "трусит перед трудностями". А уж в 1925 г., когда болезнь одолевает, терзает бессонница и тяготят грустные мысли, он совсем сник. Однажды дрожащими губами и с выражением "какого-то необычайно чистого, почти детского горя на лице" он говорит Эрлиху: "Слушай… Я — конченый человек… Я очень болен… Прежде всего — малодушием… Я очень несчастлив… Все изменило мне". Но не все изменило поэту. Его не оставила муза… Хотя и муза была больна. Разделяя с ним бессонницу и тоску, она диктовала ему трагические строки: "Я веки мертвому себе// Спускаю ниже, // Кладя на них // Два медных пятачка"; "…И эту гробовую дрожь, // Как ласку новую, приемлю".

В октябре 1925 г. в своей автобиографии поэт писал: "Что касается остальных биографических сведений — они в моих стихах". Даже в юности, в самые радужные времена, у Есенина мелькает тема смерти и могилы: "Я пришел на эту землю, // Чтоб скорей ее покинуть" (1914); "Поведут с веревкою на шее // Полюбить тоску" (1915); "В зеленый вечер под окном// На рукаве своем повешусь" (1915). Но в последний год мрак сгущается, поэт не в ладу с собой ("Себе, любимому, // Чужой я человек") и, кажется, уже не дорожит жизнью. Болезнь прогрессирует, и он все чаще "ищет гибели". По наблюдению А.Мариенгофа, приведенному биографом поэта Г.Маквеем, решимость Есенина уйти из жизни была «маниакальной»: "Он пытался перерезать себе вену осколком стекла, пытался выброситься из окна и заколоть себя кухонным ножом" (перевод мой. — Л.М. ). И каждый раз чья-то добрая рука отводила беду, но не надолго: это не меняло сущности дела. Обреченность поэта подчеркивает и Франсис де Грааф: "Он долго вынашивал идею самоубийства, и одна из многих попыток, которые он совершал, должна была достичь цели" (перевод мой. — Л.М. ) — говорит автор.

"Стихи — не что иное, как вид пророчества", — писал Владимир Познер в 1926 г. Пожалуй, он прав. Вот что мы читаем в 1925 г: "А за окном / Протяжный ветр рыдает, // Как будто чуя // Близость похорон"; "И первого // Меня повесить нужно,// Скрестив мне руки за спиной…"; "В ушах могильный// Стук лопат// С рыданьем дальних// Колоколен"; "Себя, усопшего,// В гробу я вижу"; "…Повезут глухие дроги// Полутруп, полускелет". И, наконец, — "Черный человек". Александр Воронский отмечает, что после гибели Есенина стихи его последнего периода звучат по-особенному. Смерть поэта внесла в них роковой смысл. "Сейчас они потрясают, как подлинный документ, строки налились и сочатся кровью, напоены смертной тоской и томлением, … одиночеством и предчувствием гибели. … И чувствуешь, как гробовая дрожь сотрясает тело поэта".

…До тех пор, пока будут закрыты архивы, в сознании людей будет мерцать знак вопроса. Когда их откроют, появятся новые факты, а с ними — и новые версии. Но самыми надежными свидетелями жизни и смерти поэта останутся его письма и стихи. Там есть все. И они говорят, что, осознав необратимость своей болезни, поэт принял мужественное решение: "И мне, чем сгнивать на ветках,// Уж лучше сгореть на ветру".

Лондон

Евгений Нефёдов ВАШИМИ УСТАМИ

СТОЮ ОДИН…

“И я — Есенин…”

Е.Евтушенко 60-х годов

Я молод был, но просто, деловито

Входил, в обнимку с классиками, в жизнь,

Как вдруг Есенин мне сказал сердито:

“Пожалуйста, голубчик, не лижись…”

А я старался, рвался оголтело

В пророки да в борцы любой ценой —

И даже в депутаты, было дело.

“Ах, родина! Какой я стал смешной…”

Хоть оплевал я все, что мной воспето, —

Меня, увы, все меньше признают.

Туда-обратно странствуя по свету,

“Ни в чьих глазах не нахожу приют…”

Но несмотря на козни патриотов,

Меня им нипочем не затереть:

Я наваял такой объем работы!

“Но никого не может он согреть…”

А как мечталось дерзко и красиво

За классиками следом прыгнуть ввысь!

Но грустно подытожила Россия:

“В тебе надежды наши не сбылись…”