Дмитрий Быков - Хроники ближайшей войны Страница 30

В чем корень этого странного психополитологического феномена – желания любой ценой стать хуже врага,- я ответить пока не возьмусь. Может быть, все закладывается в детстве, когда побитый хулиганом интеллигент мечтает отрастить себе пудовые кулаки. Некоторые интеллигенты потом вырастают из коротких штанишек и понимают, что победить хулигана можно и без кулаков – его нетрудно превзойти в уме и великодушии, и это куда действенней. Остальные так и пребывают всю жизнь в пубертатной стадии – то есть мечтают превзойти крутого крутизной; в этом смысле радикальный ислам кажется им идеальным союзником, поскольку мыслит он именно в рамках бинарных оппозиций, упомянутых в предыдущем квикле. В этом – в желании быть ими - залог тайной и подспудной симпатии русских почвенников и к фашизму, и к исламу: мы должны стать такими же, только круче. То есть для истинного, откровенного почвенника мораль отменена в принципе: нет плохих и хороших целей, нет плохих и хороших средств. Есть наше и ненаше, триумф имманентности: наше мировое господство – хорошо. Их мировое господство – плохо. Родину предлагается любить на том лишь основании, что она наша (и с точки зрения психополитолога в этом тоже есть характерный психологический излом: всех конкурентов и оппонентов можно уничтожать по принципу ненашести – вот почему всех талантливых людей так старательно вытесняют в хазары, занимаются выяснением корней, а себя просят любить-жаловать на основании собственной этнической чистоты). И в этом смысле русско-исламская коалиция, направленная против Запада,- отнюдь не утопия. Ибо кто наш, тот и хорош. Вне зависимости от моего отношения к Западу – приходится признать, что для него такая парадигма пока неприемлема. Пока.

2004 год

Дмитрий Быков

Поющие в Чернобыле

В Чернобыльской тридцатикилометровой зоне теперь музей. Фирма «Чернобыльинтеринформ», существующая уже три года, организует поездки, посещение пустого города Припять, кладбища техники, смотровой площадки, откуда хорошо виден саркофаг на роковом четвертом энергоблоке. Там же, на площадке, можно посмотреть фильм о том, как этот саркофаг строили, как с вертолетов, с трехсотметровой высоты (ниже было не спуститься – труба) засыпали в жерло реактора тонны песка, как закрывали блок железобетоном, как эвакуировали людей. Есть здесь и трогательный, любовно сделанный макет саркофага. Он действующий – то есть не в радиоактивном, конечно, смысле, а сборно-разборный. Можно снять стенки и крышечку, и становится виден разрушенный энергоблок: трехсоттонная, бетонная крышка реактора, подскочившая после взрыва и вставшая на ребро; аккуратно выпиленные обломки и осколки, вырезанный из бумаги и оргстекла радиоактивный мусор… Картина катастрофы воспроизведена дотошно и наглядно. Помпея, одно слово. Рассматривать все это надо стоя, стульев нет: земля фонит, чем дальше от нее, тем лучше.

Но вообще фон в пределах нормы. Больше всего заражены, как водится, грибы, мхи, лишайники: на почву знаменитого «рыжего леса» – нескольких гектаров мертвой хвои – все же рекомендуется не ступать. Экскурсант, проводящий в Чернобыле максимум три дня, ничем не рискует. Проводники, называемые сталкерами (думаю, тоже ради туристической экзотики), живут там практически постоянно: квартиры-то в Киеве, но наплыв экскурсантов в последнее время такой, что зависать в Чернобыле сталкерам приходится по месяцу. За один декабрь, когда Леонид Кучма по требованию Евросообщества приказал остановить третий, последний работавший энергоблок,- в зоне побывало больше пятисот групп из семидесяти стран. К пятнадцатилетию аварии ожидается вообще небывалый наплыв, записываются за месяц. Чтобы приехать сюда, достаточно написать заявку в «Чернобыльинтеринформ», подробно перечислить ввозимую технику (едут почти все с видеокамерами) и заплатить – иностранцы, в том числе из России, платят раз в пять дороже, чем украинцы, но стране нужна валюта. Долларов в двести вы уложитесь. Не забудьте указать интересующие вас объекты: маршрут будет составлен с учетом предпочтений. Поселят вас в отпугивающей с виду, но абсолютно европейской внутри гостинице с двухкомнатными номерами, холодильниками и телевизорами. Эти сборно-щитовые апартаменты были в свое время построены для правительственной комиссии. Комиссия уехала, но не пропадать же добру.

Это не реклама фирмы, хотя я этой фирме глубоко благодарен и сталкеру Сергею Плетинцу – в особенности. Это чтобы дать понятие о новом предназначении чернобыльской АЭС, теперь уже окончательно мертвой. Задумывалась она как крупнейшая атомная электростанция в мире – четыре блока были построены с 1976 по 1983 год, в 1986 планировалось ввести пятый и шестой, за следующее десятилетие предполагалось построить еще шесть. Станция не только обеспечивала энергией всю Украину, но гнала дешевое электричество за рубеж. Еще четырнадцать лет после аварии она проработала, но интеграция требует жертв, да и не хотелось Евросообществу, чтобы Украина лезла в его расклады со своим током. Платой за интеграцию для всех без исключения бывших республик становится их нарастающая беспомощность и отсталость. И хотя большинство специалистов и теперь утверждает, что дважды в одну воронку бомба не попадет,- Чернобыль перешел в новое качество и стал музеем. Думаю, он принесет Украине не меньшую прибыль, чем АЭС.

Обязательно найдутся люди, которые закричат: кощунство! А музей в Брестской крепости – не кощунство? Или тем более в Освенциме? Думаю, что нет: это память о подвиге и об уроке. Чернобыль – тоже. Вот о том, какой это был урок, уже можно спорить. Что преподано? Кто и за что наказан? Какой предполагается ответ?

– Мы жили в раю,- говорит Володя Вербицкий, ныне диспетчер в администрации чернобыльской зоны, а до аварии – сотрудник одной из лабораторий при станции.- Энергетикам жилось в Советском Союзе получше, чем остальным. Город наш – Припять – построили в семидесятом. Восемь детских садов, самая высокая рождаемость на Украине, в очереди молодая мать с тремя детьми не была редкостью. А что ж было не рожать? Достаток, любимая работа, все друг друга любят, потому что все – коллеги… Население города – сорок тысяч. Кинотеатр, дворец культуры, школы, стадион – он совсем уже зарос теперь… К первому мая должны были открыть парк аттракционов. Уже все было готово – и колесо обозрения, и карусели. Так их и не запустили никогда.

Я был в этом парке аттракционов, поднялся по сгнившим, рассыпающимся в труху доскам на карусельный круг, сел в подвесную кабинку – когда-то ярко-красную, теперь облупленную и местами проржавевшую. Неожиданно огромный железный обод, на котором висели кабинки, повернулся – и меня неудержимо повело назад, назад, назад… Карусель с тяжелым скрипом (рыдает? или ликует, что хоть кого-то за пятнадцать лет прокатит?) закрутилась против часовой стрелки.

Немудрено. В Припяти навсегда восемьдесят шестой год, семидесятый год Советской власти.

– Ждали же Первого мая, готовились к празднику. Закупились, холодильники забили… Хорошо, что сразу после эвакуации приехали несколько бригад и спасли город от заражения – ток ведь сразу отключили, газ и воду тоже, это все начало гнить… Но вообще в Припяти до последнего времени находили какие-то запасы, консервные банки…

Взрыва почти никто не слышал. Ночь была, с субботы на воскресенье. Это и спасло многих – на станции почти никого не было. Сразу погиб только оператор насосных установок – он один там находился, Валерий Ходимчук, первая жертва Чернобыля. В Припяти все спали. Некоторые только слышали слабый отзвук взрыва да видели отдаленную вспышку: все-таки двадцать километров от энергоблока… Но несколько рыбаков как раз в это время возвращались с вечерней рыбалки. И они рассказывали, что у них были очень странные галлюцинации: например, переходят они через рельсы. И им кажется, что это барьеры, что надо очень высоко ноги задирать, чтобы их перешагнуть. Другие всякие глюки… Вероятно, это из-за очень сильного выброса, радиация может так подействовать в первый момент. Многие рассказывали про изменения сознания в зоне.

Вербицкий прав, изменения эти чувствуются и сейчас, когда фон уже практически безвреден и неощутим: то ли дело в необратимых изменениях, которые претерпели тут само время и пространство, то ли в том, что здесь так пусто. И так красиво при этом – природа, из которой исчез человек, принялась жадно и стремительно уничтожать дела его рук и поступает с ними так же безоглядно, как люди, не желавшие ждать от нее милостей, поступали когда-то с ней. Сила на силу, никаких обид. Здесь бурно и пышно цветет земля, растет трава, в реках плещется огромная рыба: кинешь буханку – разверзается воронка сомовьей пасти, и круглый хлеб исчезает в ней целиком. Тарковский мог только мечтать о такой натуре.