Ларри Коллинз - Горит ли Париж? Страница 32

Для доставки этого письма Эйзенхауэру де Голль выбрал единственного человека во Франции, который, помимо его собственных братьев, имел право обращаться к нему на «ты». Передавая письмо генералу Альфонсу Жуэну, прославленному завоевателю Монте-Кассино, де Голль просил его сообщить Верховному главнокомандующему кое-что на словах. Если эта последняя просьба останется без внимания, он будет вынужден вывести 2-ю Французскую бронетанковую дивизию из подчинения Верховного командования союзников и собственным распоряжением направить ее в Париж.

Когда дверь за Жуэном закрылась, де Голль вынул другой лист бумаги и составил второе письмо, на этот раз Леклерку, командиру 2-й бронетанковой дивизии. Нетерпеливому молодому генералу, первое, тайно отправленное подразделение которого уже незаметно пробиралось мимо шпилей Шартра, де Голль адресовал официальное предупреждение. Его угроза Эйзенхауэру не была пустым звуком. Несмотря на всю тяжесть такого решения и его возможных последствий, де Голль был готов ради Парижа пойти на разрыв с командованием союзников. Он приказал Леклерку быть готовым к тому, что ему придется не подчиняться приказам своих командиров и считать себя в непосредственном распоряжении Французского правительства. Если Эйзенхауэр не намерен посылать Леклерка в Париж, то это сделает де Голль.

Слова, выплескивавшиеся из телефонной трубки, которую прижимал к уху Дитрих фон Хольтиц, звучали с неумолимой ясностью. С особым высокомерием, которое он приберегал для своих генералов, генерал-фельдмаршал Вальтер Модель отчитывал парижского командующего за неспособность поддержать порядок в столице. До него даже дошли слухи, сообщил он Хольтицу, что тот заключал какие-то соглашения с окопавшимися в городе террористами.

Побагровев от стыда и страха, фон Хольтиц отверг эти обвинения. Модель поверил ему, но предупредил о недопустимости «превышать полномочия в отношении Парижа». Модель был раздражен и нетерпелив. Все, чего он хотел от Хольтица, это порядка в Париже. И он рассчитывал, что «для его восстановления фон Хольтиц использует все имеющиеся средства». Фон Хольтиц пообещал ему это, но предупредил фельдмаршала, что, если ситуация выйдет из-под контроля, ему потребуются подкрепления. Модель разразился потоком гневных обвинений. «Обходитесь тем, что у вас есть», — сказал он командующему парижским округом. В конце концов, уступив настойчивым просьбам фон Хольтица, он согласился выделить ему часть 48-й пехотной дивизии, которая перебрасывалась из Нидерландов.

Нетерпение и раздражительность Моделя были понятны. Почти 48 часов фельдмаршал действовал вопреки распоряжениям того, кто ждал от него чудес. Со стороны человека, испытывавшего безмерную личную привязанность к фюреру, такие действия были необъяснимы.

В воскресенье, через несколько часов после того, как он в присутствии Шпейделя решил главное внимание уделить выводу своих войск за Сену, он получил новый приказ, в котором в самой категоричной форме заявлялось, что его главной задачей является оборона парижского плацдарма. Приказ был скреплен личной печатью хозяина рейха. Моделю было приказано «удерживать парижский плацдарм любой ценой» и стоять на нем, «невзирая на разрушения», которые могут возникнуть в городе. Никто лучше Моделя не знал, что «любой ценой» означало для человека, чье имя стояло на телеграмме, борьбу до последнего солдата, такую борьбу, которая ассоциировалась со словами Сталинград, Смоленск и Монте-Кассино.

Этот приказ, первый из подготовленных на вечернем стратегическом совещании у фюрера, поступил в штаб Западного фронта в 11.30 вечера. К этому времени отданные Моделем ранее распоряжения 5-й бронетанковой армии начать подготовку к отходу за Сену уже ушли. Фельдмаршал, по-видимому, решил, что отменять их уже поздно. Приказ застиг танковые части, которые Гитлер распорядился направить в Париж, буквально на полпути.

В некотором смысле в таком же положении оказался и сам Модель. Единственным утешением было то, что его попытка выиграть время на подступах к Парижу сработала. По докладам оперативного отдела, там наблюдались «лишь ограниченные разведывательные действия противника». Может быть, в силу того, что он сам считал позиции своих войск вдоль Сены вполне надежными, может быть, из-за того, что сомневался в стратегической целесообразности уличных боев в Париже, но позднее в тот же день Модель предложил организовать оборону Парижа к северу и востоку от города. На это он получил от Йодля грубый и категорический отказ. В выражениях, не оставлявших Моделю никакого выбора, Йодль заявил, что Париж следует оборонять не с севера или востока, а в самом городе.

Теперь же, завершая сердитый разговор с командующим парижским округом, Модель во второй раз за последние 24 часа не удосужился проинформировать фон Хольтица о том чрезвычайно важном факте, что две танковые дивизии, выделенные ему ставкой, уже продвигались на юг. На прощание он бросил Хольтицу лишь одну резкую фразу: «Восстановите порядок в городе любой ценой».

16

По улицам Парижа, на которых несколькими часами ранее раздавался славный призыв «На баррикады!», теперь эхом прокатился исполненный страдания вопль, вырывавшийся из этих первых ненадежных укреплений: «Танки идут!». Придя в ярость при виде выраставших на мостовых города символов открытого неповиновения, командование вермахта приняло первые меры по восстановлению порядка, которого требовал Модель. Из разбросанных по всему городу мест дислокации танки, добывшие в 1940 году ключи от Парижа, вновь вышли на улицы столицы.

Одному из повстанцев об их прибытии сообщил официально вежливый телефонный звонок. Из Люксембургского дворца, находившегося почти за углом от штаба ФФИ в полицейском комиссариате 5-го района Парижа, офицер СС заявил, что «месье из ФФИ должен убрать баррикады, в противном случае это сделают за него танки». Завороженный правильным французским немца и его сдержанно-вежливым тоном, студент юридического факультета Раймон Сарран на мгновение растерялся. Затем, постаравшись говорить как можно более сухо, он ответил: «Вы здесь больше не распоряжаетесь, полковник».

Танки прибыли через десять минут. К башне каждого было привязано по два француза, одетых в гражданское. Для защиты своих танков от «коктейлей Молотова» эсэсовский командир решил использовать живые щиты. Держа идеальный строй, они начали разрушать баррикады Саррана.

От площади Республики два танка из бараков Принца Евгения палили по бульвару Вальтера отрывистыми очередями. Две женщины, державшие за ручки огромную плетеную корзину для белья, накрытую белой скатертью, бросились в укрытие. Бельевая корзина была доверху наполнена «коктейлями Молотова». Клара Бонте, жена депутата-коммуниста, и ее дочь Маргарита наполнили ее сами. Вместе с другими женщинами из этого квартала они организовали фабрику по изготовлению «коктейлей Молотова» в женском клубе 11-го района Парижа, который располагался по соседству. Мужья ожидали их на площади Республики, чтобы из окон забросать бутылками те самые танки, которые теперь вели огонь по двум женщинам, метавшимся в поисках укрытия.

На другом конце Парижа бойцы ФФИ выставили против немецких танков предназначенную на металлолом замысловатую конструкцию. Когда их довоенного образца танк «Сомуа», захваченный на фабрике в близлежащем Сент-Уане, появился на улице, ликующая толпа украсила его башню трехцветным знаменем. Увы, этот флаг был единственным оружием единственного танка, которым располагало парижское Сопротивление. Снарядов к его пушке не было.

Тот вечер принес первые капли очередного ливня, а вместе с ними фантастический и долгожданный слух. Он поднял дух парижан. В своей квартире на улице Бак драматург Андре Руссен писал: «День, начатый в страхе, завершается надеждой. Кажется, американцы уже в Рамбуйе. Завтра они будут в Париже».

Американцы действительно были в Рамбуйе, всего в 30 милях от Парижа. Однако драматург Андре Руссен несколько завысил их численность. Их было всего трое, и ни у одного не было причин там находиться. Первым был обходительный виргинец по имени Дейвид Брюс, полковник, начальник отдела Франции в Управлении стратегических служб, поимка которого доставила бы немцам неописуемое удовольствие. Вторым был водитель джипа, молчаливый солдат по имени «Красный» Пелки из западной Виргинии. Третьим — военный корреспондент. Верный давней клятве, Эрнст Хемингуэй вел в Париж корреспондентский корпус Соединенных Штатов.

Его первым действием было освобождение бара в отеле «Гран Венёр» — увитой жимолостью гостиницы, которую парижане и их дамы любили посещать по выходным. В баре он разместил ящик с ручными гранатами, карабин, бутылку лучшего коньяка, подаренную благодарным владельцем, и довоенную карту фирмы «Мишлен», на которую уже начал наносить немецкие позиции в этом районе. Бойцы ФФИ, стекавшиеся в отель, называли Хемингуэя «мой капитан». К моменту освобождения Парижа, получив одно из самых головокружительных повышений в военной истории Франции, он станет «моим генералом».