Дэвид Макфадьен - Русские понты: бесхитростные и бессовестные Страница 34

…позерством и Кинчев грешит, снимаясь в клипе на фоне Андреевского флага. Это у него обострение квасного патриотизма, осложненное неофитской восторженностью. Это пройдет.[212]

Попытаемся взглянуть на вопросы музыки, показухи, понта и веры (преданности делу) через призму этих двух цитат.

Их можно обсуждать «под одной крышей», так сказать, поскольку природу «шоу, перформанса» и вопросы веры часто обсуждают на православных форумах. К тому же процессы, описанные нами в прошлой главе, дают почву для сопоставления психологии понтующегося с потенциалом духовного вызова. Расстояние от показухи до некоторых традиций русской духовности незначительное: хвастовство находится на грани ошеломляющей скромности. Оно — последняя, почти отчаянная манифестация ложной уверенности, передающая своими жестами подсознательное ощущение тех бескрайних, усмиряющих размеров, перед которыми понтярщик стоит. Где сто грамм — не водка и сто километров — не расстояние.

Православные молодежные сайты в этом отношении строже своих взрослых эквивалентов: они склонны толковать «шоу» с чисто негативной точки зрения, а не как допустимое осуществление потенциала: «Все эти перформансы красноречиво выражают специфику нового театра, ставшего уже “театром самой жизни”, где речь утратила свою смысловую функцию, передав ее жесту, мимике и нечленораздельным звукам. Кроме того, если теперь само бытие — не более чем шоу, как считают деятели актуального искусства, нет смысла противопоставлять искусство и не-искусство».[213] Как бы там ни было, любую «материальную духовность» сложновато полностью совместить с исконными церковными традициями. Мы говорим о новом, неожиданном и нестандартном отношении к вере в собственный потенциал.

На самом деле, конечно, спекулятивность шоу-бизнеса давненько свела философский потенциал показухи почти к нулю. Туг не «пустыня» истины, а иной вакуум. Занятно разбирать реакции русских читателей популярной печати на «неуспешное» шоу, на злоупотребление океаническим потенциалом музыки ради спекуляции. Материальная духовность в таких случаях становится материализмом, на который еще унылее смотреть при его стремлении откреститься от собственных творческих неудач шуточками или серым эстрадным «юмором». Вот характерная и отрицательная реакция на Верку Сердючку за то, что «она» так весело и добровольно прибегает к несмешным и даже обидным народным штампам типа «Без бокала нет вокала!»:

Усиливающееся из года в год самовлюбленное упоение актера собственным имиджем и то и дело проступающая в его сценическом поведении претенциозность эстрадного гранда невольно заставляют предположить, что, аттестуя свою работу как китч, он действительно не испытывает ни малейшего творческого дискомфорта. Он делает именно то, что умеет, и не стремится быть лучше. И это вызывает искреннее сочувствие к талантливому артисту. Даже больше, чем к его зрителям, вынужденным платить дважды за этот юмор.[214]

В такой раздраженной рецензии звучит обида: глубокое (но неоправданное!) ощущение неловкости за собственную «провинциальность», выуженную на поверхность бесталанным лицедеем, — и за представителя страны или целой культуры на Евровидении. Помнится дебютный русский альбом Сердючки: вставляешь диск в плейер и раздается самый настойчивый барабанный бой. Ну… это забавно две с половиной минуты, но, когда трек за треком одна и та же неандертальская тупость тянется, это уже не смешно. Терпение скоро кончается, и становится просто печально из-за того, что такой «прогрессивный» эстрадный номер страдает от собственной отсталости (над которой якобы он одновременно и смеется).

В контексте Евровидения зачастую мы испытываем то же самое: попсе хочется проявиться на международной сцене (даже если конкурс давным-давно обратился в ежегодный супериронический фестиваль китча и сексуальных, чаще всего голубых, инсинуаций). А когда ничего не вытанцовывается, участники сразу стараются отмежеваться от мероприятия, симулируя полное отсутствие интереса к нему, если не пренебрежение. Когда в 2007 продюсер Макс Фадеев вывел на Евровидение по-настоящему качественный поп-сингл вместе с проектом «Серебро» и ничего не вышло, даже пресса сразу продемонстрировала незаинтересованность. Поражение «Серебра» перед Сердючкой, представляющей Украину, объяснилось тем, что «бездуховность победила пошлость, а пошлость победила претенциозность».[215] Тема, видимо, больная.

А жаль, так как в музыке мы видим по крайней мере три из четырех категорий, в которых Бадью обнаруживает настоящий потенциал истины: искусство, любовь и политику. «Науку» включать в этот список сложно или можно только в случае, если речь идет об экспериментировании в суперсовременных или электронных жанрах.

По пути к этой возможности истины понт неотделим от шоу, особенно в творчестве юных исполнителей. Им много всего надо доказать: умение найти грань между членством в коллективе («Хочу быть принятым») и слегка снисходительным превосходством над ним («Уникальным быть круче») — дело не из самых тривиальных: «Суровые, с гитарами наперевес — идут грудь колесом, глаза в сексапиле, тащат свои инструменты с чувством превосходства над нами, над обывателями. Все видели? Очень выразительная картинка — волосы-то длинные, одежда с претензюшкой, поступь самая звездная…».[216] А как насчет искусников и виртуозов, давно усвоивших, что такое хорошо и что такое плохо? Тех, кто представляет апогей солидных, «нешуточных» жанров, в которых воистину сходятся кенотические обычаи и теперешний мессианизм? Обсудим «Аквариум» — поскольку это они мурлыкали в альбоме 2006 года «Беспечный русский бродяга», что «Главная национальная особенность — понт! Неприглядно, слякотно и вечный ремонт. Говорят, с этим можно справиться, если взяться дружно».

Главная проблема в том, хочет ли публика подобной не-шуточности? В одном недавнем интервью Шнур затронул именно этот вопрос: «Я же не кидаю понты, что я — авторитет. Я же не говорю, что вот, ребята, так живите…»[217] Другие певцы, однако, кидают. Иногда складывается мнение, например, что русский рок не может преодолеть свою нешуточную, нравственно уверенную снисходительность, свой «авторитетный» облик, обусловленный тенденцией к бинарному мировоззрению: «Мы — противники и мы — правы!»

В ставших почти штампами строках Гребенщикова типа «рок-н-ролл мертв, а я еще жив» есть явный намек на процесс, а не цель. И это хорошо. Русский рок в целом, однако, редко освобождается от необходимости противостоять чему-либо. Поэтому он и достиг пика самоопределения в тени своевольных политических сил. Идеология, своим неизменным давлением на рок, сама и выковывала его как инструмент протеста, а не «творчества» а-ля Бадью. Она его ограничивала и заставляла чаще всего выбирать цель вместо процесса. И это плохо. Поклонники «Аквариума» нередко и нечаянно перефразируют строки Гребенщикова так, что получается фраза «Русский рок мертв, а я…». Здесь намек, что для рока действительно характерна давнишняя тенденция браться за этические, бинарные, общественно значимые роли («Мы — лучше»), но тем не менее сам БГ вроде бы избегает всех аналогичных тупиков и философских капканов, благодаря склонности к мирным абстракциям буддизма. В этой главе посмотрим, как именно — и получается ли у него.

Звучит это все довольно веско, но куда делось развлечение или веселье? В противостоянии между Веркой и Борей пустышка явно лидирует, если самое главное — это действительно шоу. «Параллелизм “Аквариума” [его бинарность] относился не только к официозу. Он был еще и перпендикулярен нормальной, простой, правильной жизни. Правильной, но безумно скучной. Теперь-то мы знаем, кто победил в этом противостоянии — попса. Не эстрадная, а, если можно так выразиться, попса по жизни. Сохранилась разве что “главная национальная особенность” — понт… Понт и попса — близнецы-братья».[218] Ну, да ведь всех денег не заработаешь. Кое-что придется спереть!

Заключительная мысль в цитате весьма дискуссионна, поэтому на следующих страницах попробуем разобраться и во взаимоотношениях между этикой и верой, «правильной» музыкой и ритмической, океанической истиной, которая выше всякой назидательно-этической цели. Вероятность успеха в этих отношениях порой кажется небольшой. Когда у художника ничего не выходит, то, может быть, как у Верки, лишь «бокал» позволяет нам сохранять надежду.

Слушаешь по радио дешёвые понты.Оттуда все кричат: «Ты не будешь, как мы!»И эти уроды совершенно правы:Мы не собираемся продавать свои тексты,И нашим стилем не станет попса.Вся эта лажа нам не нужна.Лучше соберемся и водочки попьем,Если не поможет — мы косяк забьем.[219]

Кто тут виноват? Кто стал первым понтоваться на эстраде и начал этот жанровый мордобой — и когда? Многие полагают, что сегодняшняя музыкальная показуха началась с Богдана Титомира, особенно с его манеры поведения до и после выступлений, т. е. с попыток представить эстрадное зрелище как круглосуточную реальность, как «попсу по жизни». В пик популярности приезжал он нередко на мероприятия на нескольких дорогостоящих тачках и «в его свите всегда была пара-тройка известных порномоделей»![220]