Сергей Беляк - Адвокат дьяволов Страница 46

Остальные «адвокаты партии» в этот момент поглядывали на происходящие со стороны, ожидая, что из всего этого получится.

А ничего не получилось. И не могло получиться. Менты, повидавшие много разного в судах, удивленно пожали плечами, с сочувствием посмотрев на нас с мэтром Завгородним, мы сказали тому болвану со значком НБП на лацкане пиджака: «Пшел нах!», и он с миром пошел в указанном направлении (представьте, что было бы с ним, если бы судили не членов НБП, а ОПС!).

Но почему же он на такое решился?

Ведь мы просто объясняли подсудимым, что все идет нормально и при таком ходе процесса большинство из них выйдут на свободу.

— Сергей Валентинович, вы чего, серьезно? — недоверчиво спрашивали ребята.

И нам с Завгородним приходилось разъяснять им буквально на пальцах, почему мы так считаем: нормальные в целом показания свидетелей, отказ потерпевших от возмещения ущерба, хорошие результаты экспертиз, благожелательный настрой гособвинителей и судьи…

— Но для этого, ребята, — говорили мы, — нельзя допускать ошибок вам самим. И в частности, надо тщательно продумать то, какие показания вы будете давать суду. От этого многое зависит.

А «партийные» адвокаты именно в те дни распространили среди всех подсудимых отпечатанный на маленьких листочках бумаги текст, в котором рекомендовалось не давать вообще подробных показаний суду. При этом данный текст начинался многозначительной, но откровенно лживой фразой: «Общая позиция защиты…», которая смутила умы всех подсудимых.

И мы с Завгородним и другими адвокатами, возмущенные такой беспардонностью наших коллег, вынуждены были объяснять подсудимым, что никакой общей позиции защиты по данному вопросу нет.

— Давать или не давать суду показания, — говорили мы ребятам, — дело каждого из вас. Однако если вы, включая тех, кто уже признался в организации акции, заявите, что не знаете, кто, к примеру, блокировал сейфом дверь в кабинете общественной приемной, то суд, лишенный возможности индивидуализировать ответственность каждого из подсудимых, может просто размазать ее на всех поровну — как масло размазывают по всей булке. Но ведь большинство-то из вас не дотрагивались до мебели, и уж девушки — точно. А напишут в приговоре, что делали это все. Именно так и зарабатывают скопом по «пять лет общего». Вы этого хотите?… А случай с тем же сейфом, уверяем вас, не прибавит никому срока наказания, потому что уже установлено — ни сейф, ни мебель повреждены не были. Он просто свидетельствует о степени активности участников акции и, если хотите, правдивости ваших показаний, то есть вашей честности…

Тут следует пояснить следующее. Ребята блокировали дверь кабинета общественной приемной только после того, как им стало известно, что сейчас начнет действовать ОМОН. А как он действует, ломая и круша без разбора всех, кто ему попадается на пути, ребята уже знали по опыту. И заблокированная сейфом дверь немного сдержала порыв омоновцев сразу же жестко разделаться с «захватчиками». Постепенно отодвигая сейф, милиционеры могли видеть спокойно сидящих на полу кабинета нацболов — девочек и мальчиков, руками закрывающих свои головы.

— Вы не побоялись прийти в приемную президента, и те, кто организовал акцию, не испугались признаться в этом. Вы заявили суду, что ни о каком захвате власти не помышляли, массовых беспорядков не совершали, но действовали исключительно по политическим мотивам. Так почему же те из вас, кто просто передвинул в кабинете мебель, чтобы закрыть вход и освободить место на полу для ребят, боятся сейчас рассказать об этом?…

Когда начались допросы подсудимых, один из них, нижегородец Юрий Староверов, неожиданно для всех признался, что именно он решил заблокировать входную дверь кабинета общественной приемной старым сейфом. Следом за ним еще несколько ребят, один за другим, заявили суду, что помогали Староверову. Суд, как мы и предсказывали, никому из них не вменил данные действия как отягчающие их вину обстоятельства, и все эти ребята, получив условное наказание, были освобождены. Не говоря уж об остальных простых участниках и участницах акции — тех, кто, кроме хорового чтения мантры «Нам нужна другая Россия!», вообще ничем не нарушил заведенного порядка и унылой тишины общественной приемной российского президента.

Одной из них была Аня Назарова — та самая девочка-припевочка, позаботиться о которой просили меня в самом начале расследования Женя Тараненко и Алина Лебедева.

Еще до того, как Аня дала показания в суде, я рассказал ее историю журналистке Анне Политковской.

Та часто приходила на заседания суда по делу «декабристов», публикуя затем в «Новой газете» свои взволнованные статьи. В перерывах между заседаниями мы ездили с ней в один ближайший итальянский ресторанчик на Мичуринском проспекте, где за обедом я расспрашивал ее о командировках в Чечню, а она меня — о моих подзащитных-нацболах.

И вот как-то раз, сидя с Политковской за обеденным столом и неторопливо обсуждая ход процесса, я поведал ей то, каким образом оказалась среди «декабристов» студентка-первокурсница Аня Назарова.

А дело было так.

Вечером накануне акции ей позвонил живший неподалеку приятель-нацбол Сережа Рыжиков и пригласил принять участие в завтрашнем мероприятии.

— Будет полно наших ребят и журналистов, — сказал он.

Аня тоже состояла в рядах партии и довольно часто появлялась на различных ее акциях, митингах и шествиях. Там ее, как и других симпатичных, ярких девушек, постоянно фотографировали на фоне красных флагов и черных транспарантов с символикой НБП, что Ане и девушкам, разумеется, нравилось. В этом, в принципе, и заключалась вся ее «партийная работа». А пришла она в партию точно так же, как и многие другие ищущие себя молодые люди ее возраста — благодаря друзьям и знакомым, читая газету «Лимонка» и книги Лимонова, восхищаясь эстетикой НБП с ее яркими знаменами и не менее яркими акциями.

— Наверное, не смогу, — ответила Аня своему приятелю, — мне завтра нужно в институт.

— Но это совсем не надолго, часа на два. Будет весело, пойдем! — продолжал уговаривать ее Рыжиков. И уговорил.

Утром 14 декабря 2004 года они встретились у дома, где проживала Назарова. Подождав в подъезде, когда родители уйдут на работу, а младшая сестренка — в школу, Аня вернулась в квартиру, оставила там свою сумку с конспектами и отправилась с Сережей на Ильинку. А затем — в тюрьму. На год.

— Это все ты придумал, чтобы защитить девочку, — заявила мне Политковская.

Она не хотела верить. Прозаическая, будничная история, рассказанная мною, противоречила тому, что говорили об арестованных нацболах «адвокаты партии», журналисты оппозиционной прессы, да и тому, что писала о них сама Анна. Все подсудимые, без исключения, представлялись публике этакими 39 героями-лимоновцами. Но на деле все было далеко не так. И лично я не видел причин приукрашивать действительность, как и не находил ничего плохого или неловкого в том, что среди почти четырех десятков «декабристов» не все были такие активные и мужественные борцы, как Денис Оснач и Юлиан Рябцев, Марина Курасова и Наталья Чернова. Ведь также и среди 28 героев-панфиловцев не все стреляли из противотанковых ружей и бросались под немецкие танки с гранатами, — кто-то ведь и просто подносил в окопы патроны.

— А ты как сама представляла себе ситуацию с этой девочкой? Что она всю ночь не спала, готовясь к акции? Размножала на ксероксе листовки, сушила сухари или зашивала в воротничок курточки ампулу с цианистым калием?… А если это не так, то, значит, она и не герой, и не достойна уважения? Тебе нужен миф или правда?…

Аня даже растерялась.

— Да, Назарова, действительно оказалась среди участников акции случайно. Ее вполне могло там и не быть. И пошла она туда, как обычно, чтобы тусануться с друзьями и в очередной раз попасть на страницы газет и журналов. А попала в СИЗО…

— Ты хочешь сказать, — спросила Политковская, — что она не знала, куда и зачем пошла?

— Нет, она это знала. И от Рыжикова, и позже от ребят. И листовки видела, и требования поддержала, считая их правильными. Потому и пошла. Но она, как и большинство ребят, не думала, даже не предполагала, что за такое может быть посажена в тюрьму…

— Сергей, ты думаешь, что суд в это поверит?…

— Вот даже ты мне не веришь, куда уж тут суду! — сказал я.

Политковская улыбнулась.

— Только поверит этому суд или нет — не важно. Все, что я тебе рассказал, для суда особого значения не имеет: в клетках больше половины таких, как Назарова. И судят ее за то, что она была с ними на Ильинке. Была! И заметь, вела себя там достойно. И после задержания тоже!.. Неужели одним этим она не заслужила уважения? Почему вам, как и прокурорам, обязательно нужно, чтобы все «декабристы» непременно были убежденными революционерами? «Герои, бросившие вызов режиму Путина!» Красиво звучит…