Федор Раззаков - Коррупция в Политбюро: Дело «красного узбека» Страница 55

«Что стало потом с теми, кто на Бюро возражал против твоей кандидатуры? Не прошло и трех лет, как в составе Бюро не осталось ни одного из них, ты их всех выжил. И второго секретаря ЦК Р. Мельникова, и академика М. Мухамеджанова, и Председателя Совета Министров республики А. Алимова, и меня, и члена Бюро ЦК А. Бызова, и других товарищей…».

Отметим еще раз, что никаких особых возражений против избрания Рашидова 1-м секретарем никто из этих людей не высказывал. Во-вторых, замена 2-го секретаря (Р. Мельникова) и председателя КГБ (А. Бызова) не могла произойти по воле Рашидова – это была целиком прерогатива Москвы. Рашидов мог только попросить об этом Центр – не более.

Далее Р. Гуламов пишет: «Это было только начало кадровой чехарды, которую ты устроил в руководстве республики. За время твоего пребывания на посту сменилось 4 вторых секретаря, 5 секретарей по сельскому хозяйству, 4 секретаря по промышленности, 2 секретаря по идеологии. Во всех обкомах партии сменилось по 3–4 секретаря. О нижних уровнях руководства, вплоть до колхозов и совхозов, не приходится говорить…».

И вновь без небольшой ремарки не обойтись. «Кадровая чехарда», которую проводил в республике Рашидов, подстегивалась опять же Москвой, и лично Хрущевым. Когда осенью 1961 года из Президиума ЦК КПСС удаляли бывшего руководителя Узбекистана Н. Мухитдинова (руководил республикой в 1955–1957), ему поставили в вину, что он оставил после себя «никчемное руководство». Именно, чтобы избавиться от этого наследия, Рашидов и менял многих руководителей, пытаясь облегчить себе задачу как внутри республики, так и во вне ее (в отношениях с Центром). И те неплохие экономические показатели республики, которые сложились к середине 60-х, наглядно демонстрировали, что «кадровая чехарда», затеянная Рашидовым, себя оправдывала.

Далее в своем письме Р. Гуламов пишет: «До того, как ты стал первым секретарем ЦК, в республике в основном были преодолены местничество и национальная ограниченность. С твоим же приходом эти явления начали возрождаться…».

И вновь необходимо пояснение. Во-первых, Гуламов неправ, когда заявляет, что еще до прихода Рашидова в республике были преодолены местничество и национальная ограниченность. В основном именно за это и был снят Москвой его предшественник С. Камалов, а Рашидову предстояло все это исправить. Но он поступил весьма хитро: исправлял в основном только на словах, а на деле всячески потворствовал «национальной ограниченности», которая на самом деле выступала щитом в деле защиты исконных традиций и обычаев нации.

Деятели либерального толка, которых вынесла на гребень волны хрущевская «оттепель», весьма поднаторели в этом расшатывании в других республиках, особенно в славянских, из-за чего Брежневу и пришлось открывать «русские клубы», которые должны были сбить натиск либералов. Однако, как показало будущее, русских это так и не спасло от вестернизации и фактического закабаления Западом. Судя по всему, Рашидов прекрасно видел куда все движется, поэтому у себя в республике либеральным идеям разгуляться особенно не давал. Естественно, при этом у него случались и разного рода перегибы, однако в целом это был полезный процесс, который в итоге спасет Узбекистан от худших времен, которые наступят в момент распада СССР. Чтобы читателю стало понятно, о чем идет речь, приведу один пример из второй половины 1960-х.

Как уже говорилось, в Узбекистане еще в 20-е годы был проведен «худжум» – борьба за равноправие женщин. В итоге спустя сорок лет узбекская женщина многого достигла в своем равноправии: например, президентом Узбекистана была Ядгар Насриддинова, узбекский комсомол возглавляла Р. Абдуллаева и т. д. Однако это не значило, что так было повсеместно. К примеру, в сельской местности во многом сохранялись старые обычаи, когда уделом женщины была подчиненная роль перед мужчиной. Либеральной общественностью это всячески осуждалось, хотя, не будь этого, Узбекистан вряд ли бы занимал одно из последних мест в СССР по числу разводов (их было меньше всего), а по числу новорожденных был бы в лидерах (почти по 400 тысяч младенцев в год).

В 1965 году на «Узбекфильме» был снят фильм, где проблема равноправия узбекской женщины рассматривалась именно с либеральной точки зрения. Речь идет о фильме режиссера Али Хамраева по сценарию Одельши Агишева «Белые, белые аисты». В нем речь шла о том, как в одном из кишлаков молодой парень, которому родители давно уже выбрали невесту, влюбляется в замужнюю женщину, а жители кишлака этой любви всячески противятся, считая ее вызовом древним обычаям. Причем, нельзя было сказать, что жители кишлака были люди темными и изначально недобрыми. Например, в фильме показано, как эти же люди вместе строят дом своему скромному односельчанину, который ждет возвращающегося сына с невестой. Они же справляют всем миром грандиозную свадьбу, несмотря на то, что невестой жениха выступала русская девушка. Однако в истории, когда их молодой односельчанин пошел наперекор воле своих родителей, эти люди были непреклонны – этому не бывать.

Отметим, что фильм был запущен в производство буквально на исходе хрущевской «оттепели», а когда был снят, на дворе были уже иные времена. Брежнев, пришедший к власти, в частности, и для того, чтобы обуздать либерализм, начал постепенно «закручивать гайки». Особенно это станет заметно после августа 1968-го, когда советские власти подавят либеральную «бархатную революцию» в Чехословакии. Но «Белым, белым аистам» пусть отчасти, но повезло – их выпустили на всесоюзный экран в январе 1967 года. Однако у себя на родине фильм был запрещен к прокату, как оскорбляющий национальное достоинство узбеков. Кто-то (как авторы этого, безусловно, талантливого фильма) может назвать это решение ошибочным. Однако с точки зрения властей, пекущихся о нравственном здоровье своей нации, подобный запрет был благом.

И вновь вернемся к письму Р. Гуламова, где он продолжает предъявлять Рашидову все новые и новые претензии, причем еще круче прежних. Например, он пишет следующее:

«В чем причина участившихся самоубийств руководителей? Почему покончили с собой зам. председателя Верховного Суда республики Усманов, секретарь Кокандского горкома партии Кариев, зам. Председателя Совета Министров УзССР Иргашев (он отвечал за производство и заготовку сельхозпродуктов. – Ф. Р.) и другие? Почему был смещен министр охраны общественного порядка Джалилов и на его место назначен Яхъяев? Только потому, что последний, как и ты, из Самарканда?..».

И снова прервем автора письма. Поскольку вряд ли Гуламов знал истинные причины озвученных им самоубийств, он не имел права взваливать ответственность за них на Рашидова. Во всем была виновата та обстановка, которая тогда складывалась в стране. Как мы помним, в начале 1960-х в СССР по инициативе Хрущева началась борьба с преступностью, в том числе и с «беловоротничковой». Вспомним, что тех же расхитителей социалистической собственности за последние четыре года его правления было расстреляно несколько сотен. Поскольку эти же процессы происходили и в Узбекистане, можно предположить, что и те самоубийства, о которых ведет речь в своем письме Гуламов, во многом были именно их следствием. И так было не только в Узбекистане: даже в Москве в те годы покончили с собой некоторые высокие деятели из числа работников правоохранительной системы, парт– и госорганов (покончить с собой пытался даже один из бывших членов Президиума ЦК КПСС – министр культуры Екатерина Фурцева, которая осенью 61-го перерезала себе вены на руках, но была в итоге спасена врачами).

Что касается назначения самаркандца Яхъяева министром внутренних дел, то здесь можно сказать только одно: будь у руководства республикой, к примеру, ташкентец, то он наверняка бы назначил на этот пост своего земляка, поскольку так надежней. К тому же Яхъяев был профессионалом – около полутора десятка лет работал в системе КГБ, где прошел путь от рядового контролера тюрьмы до начальника областного УКГБ. Поэтому и это обвинение можно назвать очередным лукавством. Как и другое, о котором Р. Гуламов пишет далее:

«Не могу сказать и о твоем двуличии хотя бы на следующем примере. Твое угодничество и подхалимское заискивание перед Н. С. Хрущевым не знало границ. Ты говорил:

«С именем товарища Хрущева связаны коренные преобразования в советском хлопководстве, как и во всех отраслях народного хозяйства. Мудрости, смелости и принципиальности Никиты Сергеевича, его постоянной заботе об облегчении труда хлопкоробов обязаны мы тем, что хлопководство развивается теперь на прочной основе технического прогресса.

Народы Узбекистана от всей души, от чистого сердца называют Никиту Сергеевича своим самым близким другом, своим дорогим и любимым учителем».

Как мы помним, точно такие же упреки бросал Рашидову и его обвинитель на Ташкентской областной партконференции – В. Усманов. И я уже писал о том, что все это было явным передергиванием. Во-первых, Хрущев и в самом деле много полезного сделал для Узбекистана, поэтому похвалы Рашидова по его адресу звучали вполне уместными. А что касается их выспренности – то это была типичная дань тогдашней моде, когда практически каждый руководитель (а республиканский тем более) должен был не только обязательно похвалить «дорогого Никиту Сергеевича», но еще и с каким-нибудь особенным вывертом. И, как уже отмечалось ранее, Рашидов в этом деле не был исключением, однако и впереди телеги никогда не бежал – были восхвалители куда более энергичные и изощренные, чем он.