Кинжал Немезиды - Дмитрий Чайка Страница 10

— В Энгоми, господин? — спросил его кормчий, когда они вырвались из надоевших тростниковых зарослей на морской простор.

— В Сидон, — усмехнулся Рапану.

Он снова должен совершить странное. Господин назвал это «вторая часть Мерлезонского балета». И видят боги, Рапану так и не понял, что это может значить. Но, судя по тому, что ему придется сделать, изрядная гадость этот самый балет. Невероятная просто.

1 В Микенскую эпоху в Дельфах на месте храма Аполлона существовало святилище женского божества. Города там не было, а небольшое поселение и местность вокруг него называлось Пифо. Оно представляло собой жертвенник и священный участок, теменос. Пуп мира, Омфал, скорее всего, выполнял роль священного камня. Под храмом Аполлона проходят две тектонические разломные линии. В породах есть битуминозные сланцы, которые могут выделять этилен или другие углеводородные газы. Этилен в малых дозах вызывает эйфорию, лёгкий транс и изменённое сознание. Скорее всего, какие-то зачатки прорицания уже были и в Микенскую эпоху, и проходили они в пещере Корикион Антрон. Общегреческим сакральным центром Дельфы не были. Это случится в период Архаики, примерно в 8 веке до новой эры. Тогда же, после смены культа Дельфы получат новое имя.

Глава 4

Год 3 от основания храма. Месяц одиннадцатый, Атанайон, богине Атане-градодержице посвященный. Энгоми.

Я стою на стене акрополя и дышу соленым ветром. Привычный мне ноябрь -дрянное время для морских путешествий. Ветры начинаются, шторма и даже дожди. Корабли с зачаточным килем переворачивает любой сильный шторм. Потому-то люди приличные сидят дома, с любовью заглядывая в пифосы с зерном, вином и соленой рыбой, а в море уходят лишь недоловленные нами негодяи из бухт Карии и самые отчаянные из купцов. Здесь, южнее Кипра, умелый кормчий мог водить корабль даже зимой. Ханаанские порты стоят каждые тридцать километров, да и берег удобный, а потому укрыться, как только начинает темнеть горизонт, не представляет великой трудности.

Я уже отпустил царей, взяв с них довольно щадящий выкуп и подробнейшие клятвы, а полный запрет на торговлю для финикийцев сменил на патент. Плати в казначейство Энгоми и плавай по моему морю сколько хочешь. Тебе прибьют на борт медные цифры, который будут в каталоге у каждого командира биремы. С буквами у этих отморозков не очень, но цифры они кое-как выучили. Вой в Финикии стоит страшный, и купцы злы, как собаки. Но, как и бывает в таких случаях, злятся они не на меня, а на своих царей, которые, по образному выражению одного нашего аспиранта, их в этот блудняк втравили. А я для них, пока не забылась последняя война, — отец родной и благодетель. Это пройдет, конечно. Добро забывается быстро. Но пока это еще так.

Зимой тут скучно. Как же не хватает кино, телефона и потока информации, который льется на современного человека круглые сутки. У меня поначалу ломка была, потом привык понемногу, и теперь вот снова накрыло. Люди здесь ленивы. Они живут медленно и тягуче, принимая решения месяцами, бесконечно откладывая их на завтра, пока не клюнет жареный петух. Бесит это меня невероятно, а потому я выгляжу здесь как инопланетянин. Я не могу сидеть у рыбацкой хижины и наслаждаться солнцем только потому, что на сегодня у меня уже есть что пожрать. Нет еды на завтра? Так то будет завтра! Подобным образом здесь живут многие. Греки же.

— Государь! — стражник возник за спиной словно тень. — Господин Корос вернулся. Просит принять.

— Тащи его сюда! — резко повернулся я. Информационный поток, оскудевший вместе с навигацией, обещает вновь потечь полноводной рекой.

Он изрядно похудел. Низкорослый толстячок, каким я его запомнил, за время пути остался лишь с намеком на щечки и животик, а лицо, руки и шея его приобрели насыщенно-смуглый оттенок, такой обычный у моряков и совершенно невероятный для почтенного писца, привыкшего к тени каменных сводов.

— Господин, — склонился он. — Ваш приказ выполнен.

— Вы до самой Ильвы дошли? — не на шутку возбудился я.

— Вот! — застенчиво улыбаясь, он полез в сумку на боку и достал буро-коричневый камень, в котором даже я узнал кусок отличной железной руды. Не нужно семи пядей во лбу быть.

— А Сицилия… Тьфу ты! Сикания как? — жадно спросил его я.

— Земля там богатейшая, господин, — мечтательно улыбнулся писец. — Свиней столько, сколько я свою жизнь не видел. А какие луга! А дубравы! Желуди можно мешками собирать.

— А Одиссей где? — закрутил я головой.

— Дома остался, — ответил Корос. — Придет по весне, еще до Плеяд, чтобы свою долю получить. А я на сидонской гауле приплыл. Мы ее по дороге наняли. Правда, Одиссей сначала ее хозяина пристрелил…

— Не удивлен, — оборвал я его я. — Это на него похоже. Записи подготовь и мне представь. Награду получишь достойную.

— У меня есть просьба, господин, — замялся Корос. — Экипаж сидонцев… Полезные люди. Возьмите их на службу. Они побережье Италии и Сикании знают. У нас таких людей и нет больше.

— Конечно, — кивнул я. — Скажи им, что получат дома в Энгоми. Если прослужат мне пять лет, то дома перейдут с их собственность. Пусть перевозят семьи.

Сияющий писец удалился, а я снова повернулся к морю, которое сегодня было не по-ноябрьски ласковым. Потому-то Корос и рискнул ранним утром выйти из Угарита и пересечь-таки наш пролив.

Я поставил на зеро, до предела обострив отношения с Египтом, но деваться мне некуда. Я выжал из имеющейся ситуации если не все, то почти все. Через двадцать лет остервеневшие от жажды власти бабы в гареме организуют убийство собственного мужа, Рамзеса III, и сильная страна покатится по наклонной, как машина без тормозов. Она сначала потеряет Ханаан и его дерево, потом Нубию и ее золото, а потом лишится почти всей Дельты Нила и доступа к морю. Египет съежится, как шагреневая кожа. Он уйдет на юг и станет убогой деревней размером в несколько миллионов человек. Это на таком торговом партнере я должен строить свой долгосрочный бизнес-план? Чушь! Египет скоро свалится, а мы свалимся вслед на ним.

Дальше меня ждет инерционный сценарий, который просто слегка притормозит кризис, но не излечит его. Чтобы преодолеть его полностью, мне нужно сделать две вещи: устранить проблему глобального голода и проложить торговые пути, которые