Кинжал Немезиды - Дмитрий Чайка Страница 11

Куда проложить эти пути? В Черноморский бассейн, путь в который закрывает вечно мятежная Троя, в Корнуолл, откуда нужно наладить поставки олова, и в Индию. Вот так вот скромненько и со вкусом. И если в Корнуолл я пошлю Одиссея и Короса, то кого мне послать на бывшую Родину?

— Сосруко? — повернулся я к начальнику своей охраны. — Хочешь стать царем?

— Кого за это нужно убить, государь? — зашевелил кобанец орлиным носом.

— Ты ухватил самую суть, — усмехнулся я. — Только не убить, а увезти отсюда. Это почти одно и то же, и ничуть не легче. Я дам тебе большие корабли, и ты заберешь с собой голытьбу из Лукки и Карии. Там сейчас совсем плохо, царевич Элим прошел по берегу словно ураган.

— А куда их нужно увезти? — вопросительно посмотрел на меня Сосруко.

— Помнишь карту, которая висит у меня на стене? Там, в море Аззи, что за Троей, есть один некрасиво свисающий полуостров, немного похожий на бородавку. Наверное, он называется Таврида, потому что там живет народ тавров. Но это неточно. Ты заберешь его себе.

— Что там есть? — жадно спросил Сосруко.

— Там отлично растет хлеб и виноград, — я начал загибать пальцы. — Там великолепные пастбища. Там невероятное изобилие рыбы. И самое главное, рядом кочуют киммерийцы, называющие себя гамир. Они пасут своих коней по всей степи и могут наладить поставки олова. И тогда именно ты, а не Троя, будешь держать в своих руках ключ к этой торговле.

— Много воинов понадобится, государь, — нахмурился Сосруко.

— Две тысячи примерно, — кивнул я. — Там нет уж очень сильных царей. Полуостров отделяется от суши перешейком шириной в сорок стадий. Если перешеек перекопать и насыпать вал, то Таврида превратится в настоящую крепость. Кочевники севера больше не зайдут на его землю. Ты поплывешь туда весной, когда взойдут Плеяды, и заодно увезешь отсюда всю голодную лукканскую рвань, что сейчас прячется в скалах. Если понял, что я сказал, то позови госпожу Кассандру, — приказал я.

Ошеломленный открывающимися перспективами начальник охраны ушел, механически переставляя негнущиеся ноги, а я в который раз повернулся к морю, которое из ласково-синего понемногу становилось неприветливо-свинцовым.Я постою здесь еще. Мне необходимо продумать всю партию, которая развернется за Египет и за будущий канал фараонов, который нужно будет там проложить. Другого пути в Индию у меня пока нет.

Я уже вовсю хвастаюсь, что не дам Египту ни одного слитка меди. И что пусть они засунут себе свое зерно куда подальше. Купцы штабелями падают в обморок, но протестовать не смеют. А сидонцы, не теряющие связи с родным городом, уже донесли дикие вести до писцов-египтян.

— Звал, государь? — Кассандра неслышно возникла сзади.

— Сегодня первый день после дня Солнца, — напомнил я ей. — У тебя отчет.

— Здесь? — растерялась она. — На стене?

— Расскажи вкратце, — повернулся я к ней.

— Матушка, Андромаха и Астианакт, старший сын Гектора, в Трою уплыли, — выдавила она из себя и опустила глаза вниз. — Месяц как.

— Я уж думал, ты не скажешь, — укоризненно посмотрел я на нее. — Мне ведь тут же донесли об этом. Ты считала, что я не узнаю?

— Духу не хватало, — честно призналась она, то бледнея, то краснея. — За такое смерть полагается. А она ведь мать нам с Креусой. Умоляю, государь, пощади ее! Сошли на остров, но не убивай! Владычицей заклинаю!

— Ее козни будут стоить жизни многим, — ледяным тоном ответил ей я. — Но ведь это чернь. Кому есть дело до их жизней, правда?

— Молю, — она посмотрела на меня налитыми влагой глазами и зарыдала, впервые на моей памяти. — Пощади ее. Великой Матерью клянусь, собаки не найдешь преданней меня!

Рассказать Кассандре, что мамаша ее лишних три года землю топчет? И что ее собственная судьба — стать наложницей Агамемнона, родить ему детей и погибнуть под ножом убийцы? Все равно не поверит. И я просто махнул рукой.

— Не делай так больше никогда, — процедил я. — Я ведь доверяю тебе.

— Прости, — всхлипывая и глядя в землю, ответила она. — Я никогда не предам тебя. Сказала же вот… Просто она же мать…

— Иди, — отпустил я ее и вновь повернулся к морю. Оно сегодня успокаивало меня.

— Государь! — теперь Абарис меня отвлек. Никакого покоя нет. Даже подумать не получается в тишине.

— Чего тебе? — повернулся я к нему с недовольным видом.

— Сам же приказал, — непонимающе посмотрел он на меня. — Трибуны когорт собраны. Даже Хрисагон из Угарита приплыл. Мы план весенней кампании подготовили.

— Пойдем, — вздохнул я, ловя слабые лучи осеннего солнышка. — Весенняя кампания, да… Троя сама себя не вернет. И чего, спрашивается, этим дуракам не хватало!

* * *

Месяц двенадцатый, Ванактерион, когда после праведных трудов должно славить царя царей и победы его. Пер-Рамзес.

Сидонская торговля пришла в полнейшее ничтожество. Хищный царь Алассии словно ножом отрезал от скудного пирога кусок за куском и съедал все сам, не оставляя другим даже крошек. Из городов Ханаана уезжали умелые мастера, корабелы и купцы. И по большей части уезжали на Кипр, где их принимали с распростертыми объятьями. Многих расселили по полупустым городам: Ла-Китону, Пафосу и Лапитосу. Самым богатым и умелым позволили жить в Энгоми, а вот уважаемому купцу Магону предложили Пер-Рамзес. И предложили так, что он согласился. У него и выбора особенного не осталось. Его немалое состояние начало таять, и он, как человек торговый, понимал, что оно будет таять и дальше. Огромная семья, толпа слуг и их семьи, все это непрерывно требовало немалых средств. А любой купец печенкой понимает, что содержать всех этих людей нужно из прибыли, а не из капитала. Иначе капиталу быстро придет конец. Путь к нищете становился прямым, как стрела, и Магон потерял покой и сон.

Сидон стремительно превращался в заштатный городок, подобный Ашдоду, Тиру и Бейруту. Этот берег еще держался на плаву, и причиной тому был пурпур. Только пурпуром торговали сами цари, его не раздавали налево и направо. Заработать стало безумно сложно. Дорогу на Вавилон перехватил Угарит, который плотно спелся с арамеями. Дальше