Валерий Белоусов - Раскинулось море широко Страница 12

Блондинка аккуратно вытерла от алой крови своё имущество:«Сегодня тебя, а завтра меня? Нет, дорогая, нам, душегубкам, надо держаться заодно… Кстати, меня зовут Кэт. Приветик!»

(Ретроспекция.

Ранним утром 11 июня 1903 года Сарра Исааковна Перельманц вышла, держа в руке ночное судно, дабы опорожнить яго в отхожее место, расположенное во дворе дома нумер 13 по Малой Арнаутской… Но не прошло и пары минут, как Сарра Исааковна вступила на порог нужного места – как тихий дворик огласился её истошным криком…

В дырке сидения уважаемая домохозяйка увидала, что в выгребной яме – плавает лицом вниз утоплый труп… Особый ужас у прибежавших жителей вызвало даже не то, что труп принадлежал юной барышне – а то, что она была одета в подвенечное платье с когда-то белоснежной фатой…

Шарманка. Мелодия «Разлука ты, разлука-а-а…»

«Встретились Ваня с Марусей,

И стали оне дружить!

Недолго оне дружили,

Как Ваня говорит:

„Напрасно, Вы, Маруся,

Расчитывайте на брак!

У Вас ничого не выйдет-

Я не такой дурак!“

Маруся враз смекнула,

Что дело пошло хужей -

И мигом в себе воткнула

Шышнадцать столовых ножей…»

Ну, примерно так…

И что интересно – ещё в 1864 году великолепный Лесков ВЫВЕЛ свою Екатерину Измайлову… Но когда, спустя двадцать пять лет после шумного скандала с «Леди Макбет Мценского уезда», в семье скромного фельдшера Измайлова родилась девочка – не нашёл ничего лучшего старый, сорокалетний сельский эскулап, как назвать её Катериной…

Может, потому, что вправлял он вывихи, рвал больные зубы и принимал роды в колонии Катериненгоф… Одесский уезд, Херсонская губерния…

Пышно жили одесские немцы! После опрятной немецкой нищеты – на черноморском, чернозёмном, бескрайнем просторе… где, как золотые волны, колыхалась пшеница… Волы у колонистов – что хаты… и хаты – что в Неметчине герцогские дворцы…

Старый фанагорийский солдат, из кантонистов, чудом выбившийся в «фелдшарА», получивший после тридцати лет беспорочной службы бессрочный отпуск (потому как с десяти годов в строю, в родной полк его в мешке привезли, прихватив где-то на уличке безвестного местечка), женился на бедной сироте-бесприданнице, престарелой, тридцатилетней Гретхен… построил беленькую хатку возле ставка, посадил вишнёвый садочек… и зажил себе…

Катенька личиком удалась в тихую, безгласную муттер… беленькие волосики, голубенькие наивные глазки… а вот характером…

Характер у неё таки был.

Мало что ослиное упрямство – так ещё и злопамятная изобретательность… Когда в тесто для пасхального кулича кто-то сыпанул добрую жменю махорки – пастор Шлаг все карманы у мальчишек вывернул, все швы обнюхал, да так и не понял, кто?

А Катерина стояла рядышком, скромно потупив глазки и сложив ручки под беленьким фартучком (где и был спрятан батюшкин кисет)…

А нечего было ребёночка обижать… что это такое – линейкой по ладошкам! Зверство тевтонское…

Так оно и шло… и разбитое стекло в кирхе, и утопленное ведро в общественном колодце, и банка с засахаренной лакрицей, таинственно исчезнувшая в кантине анти Фрейди… всё сходило прелестной девчушке с её розовых ручек…

А потом Катя выкинула совершенный фортель – окончив курс в Одесском городском девичьем училище (с правом преподавания в низшей школе) – сразу же после выпуска с похвальным листом – как в воду канула…

Пока не пришло письмо – из самой Столицы – что поступила она на Высшие женские курсы при Военно-Медицинской академии… Горд и счастлив был старый фельдшер – моя кровь! Недаром с восьми лет на приеме больных в книгу записывала…

Для современного читателя – совершенно непонятная коллизия… ну, уехала девушка учиться, ну, поступила… ну, на фармацевта… и что?

Так ведь время-то какое! Когда вечером пройтись с барышней под руку – значило её скомпроментировать… а тут – уехать Бог знает куда… о ужас.

Вернулась барышня через три года, с обстриженной косой, «волчьим билетом» (запретом на поступление в высшие государственные учебные заведения по всей Империи), зато в элегантном «пэнснэ» в золотой оправе…

Что уж там у ней вышло – Катя (Кэт, как она теперь представлялась) – подробно не рассказывала… проскальзывали какие-то фамилии – коллега Фотиева, коллега Благоева… Что-то там у неё вышло с «Миногой» – коллегой Наденькой Крупской, размолвка какая-то… кто-то кому-то все волосы повыдирал! Причём у Кэт причёска был совершенно целенькой…

Вернулась – и тут же обзавелась целым шлейфом катерингофских кавалеров… Особенно ухлёстывал за ней высоченный, блондинистый Йоганн… Белофф… Были долгие прогулки под луною, нежные пожатия трепетных рук, горячие клятвы…

Дрогнуло нежное девичье сердце…

Однако, жениться Йоганн вовсе не торопился. Напротив – всегда находились какие-то неотложные дела – то ярмарка, то октоберфест, то…

Пока один из прекрасных дней, начала лета – не встретила Кэт своего Йоганна в компании толстухи Лизхен (конопатой дурищи… )… В Пале-Рояле… где Лизхен в мастерской мадам Анжу примеряла подвенечное платье…

Не изменившись в лице, Кэт сбегала на службу (улица Пушкинская, угол с Еврейской, аптека Фрейберга, на секунду заскочила в лаборантскую, подхватив с полки шприц и пару коробочек)… потом забежала по пути в кондитерскую Папасадыроса, купила чудесные пти-фуры…

И через пол-часа уже с совершенно невинным личиком угощала сладкую парочку на лавочке, в Александровском саду, прямо напротив Михайловского монастыря… вроде встретила случайно, хороших знакомых…

Одно только не учла – что пирожные были на глюкозе, поэтому цианистый натрий не подействовал, как следует… пена-то изо рта пошла… хорошо, что шприц был для верности опиатом заряжен… прямо сквозь одежду – одному и другой… Отвела Лизхен за кусты, из круглой коробки вытряхнула её смётанную на живую фату, переодела – и довела до ретирады – куда и столкнула… как показало вскрытие, лёгкие несчастной были заполнены – содержимым выгребной ямы…

А с Йоганном – ещё смешнее вышло… просто пропал человек, как не было…

И никто бы – никогда… даже и не заподозрил!

Если бы папа не внушал дочке религиозных предрассудков… уж как на В. Ж. К. над этими предрассудками не изголялись… а всё же что-то осталось… потому как после свершения акта возмездия зашла Кэт в монастырь, рядышком – исповедалась…

И что вы думаете – иеромонах отец Алексий тайны исповеди не нарушил! Просто молился в голос – перед алтарём, так что другие насельники про двойное убийство даже и не краем уха – услышали (а они-то – сообщили куда надо кому следует)…

Эх, был бы адвокат хороший – Кони, или Плевако – он бы Кэт явно отмазал бы… но увы, у папы денег не нашлось…

И вмазали Леди Макбет Одесского уезда на всю катушку, добавив по рогам… )

«И ведь что мне, Лена, обидно было… ведь не любил он эту дурищу пошлую вот ни сколечки… и все-то её достоинства – что в приданное за неё мельницу давали! И вот за какую-то мельницу… себя продать… меня променять… какие же мужики сволочи…»

«И не говори… мой-то котик, уж как распинался, уж что мне сулил – а даже на суд не пришёл… сволочи они все.»

«Да. Первое – „Все мужики -сволочи“, Второе – „Носить нечего“, Третье – „Разное… “»

«Чего-чего?!»

«Да это я цитирую повестку Первого Международного Женского дня… Восьмого марта празднуется…»

«Интересно… нет, не слыхала… какая ты, Кэт, образованная…»

«М-да… толку-то от этого… а кстати, что это там за грохот на палубе? И конвой куда-то потянулся? Уж не война ли часом, хе-хе…»

(Взыскательный читатель спрашивает:«Ну когда же будет война?!»

Помилуй Бог! Уж что-что, а война на море для автора не представляет ничего романтического…

Вот представьте себе – вот он, жаркий бой… в низах машинисты и кочегары упираются, обливаясь потом, из последних сил, задраенные наглухо под броневой палубой, угорая от нехватки воздуха, скупо льющегося из виндзелей, с затаённым ужасом ожидая проламывающих борта ударов… когда гаснет свет, и обжигающий смертельно раскалённый пар в кромешной тьме превращает людей в корчащиеся на полу сгустки нечеловеческой боли… когда корабль вдруг начнёт проваливаться вниз, в ледяную тьму, и «духи» полетят, скользя по рифлёным плитам – на раскрытые адские огни топок или на безжалостные, перемалывающие кости и мясо шатуны машины… когда чёрная от угольной пыли морская вода хлынет из угольных ям, и люди последними глотками будут пить остатки воздуха в воздушных мешках у подволока, оттягивая неизбежный, мучительный миг удушья… романтично?

А, так читатель просит показать вид с верхней палубы… извольте.

В туманной дали – на самой границе видимости – то ли есть они, то ли это мерещится в заливаемой брызгами дождя оптике – мелькают далёкие серо-голубые чёрточки… вдруг, точно сотни маячных огней, внезапно засверкало по всему горизонту – слева направо…