Под знаком феникса - Герман Иванович Романов Страница 25

Брежнев грустно улыбнулся и затушил окурок, выдвинул ящик и убрал пепельницу. Председатель КГБ знал, что Леонид Ильич любит слушать анекдоты про самого себя, и в отличие от сталинских времен сроки за подобные вещи не давали, и даже рассказчиков не арестовывали. Письмо «ясновидца», отправленное генсеку он прочитал, и три громких буквы «О» на открытии Московской Олимпиады могли рассмешить кого угодно, если бы не было так грустно от все более проявляющейся немощности вождя, которая наступит, если верить сообщению, через два года.

— От его посланий прет нескрываемым ехидством, он ни во что не ставит членов Политбюро…

— Оставь, Юра, если мы прос…м страну, то на самом деле нас уважать не за что, — голос Брежнева прозвучал властно.

— И ехидствует он оттого, что ему очень больно. Так что ты отыщи «ясновидца», обязательно отыщи — мне с ним поговорить надо, да и тебе думаю, будет интересно, — Брежнев задумался, и тут же глаза из под кустистых густых бровей яростно сверкнули:

— Но нет, каковы мерзавцы, Юра — достойную смену мы себе вырастили?! А ведь ты Мишку продвигал, а он, каков подлец! Смотрины ему на западе через шесть лет устроят, нам правителя из иуд определят…

— Может оговор это, Леонид Ильич?

— Нет, тут правда, против которой не попрешь. Все они на запад смотрят, на витрины, а их измена позже к гибели все наше дело жизни приведет. И не ждать нам нужно, а чистку провести, всю гниль выжечь каленым железом, всех приспособленцев и попутчиков, — ладонью генсек придавил листки бумаги. Андропов впервые видел Леонида Ильича таким раздраженным. А тот продолжал негромко говорить:

— Новые люди в руководстве нужны, проверенныевременем, ты понимаешь, о чем я говорю?

Юрий Владимирович кивнул, как нельзя лучше он видел, какие масштабы чистки могут перерасти.

— Они страну на новый уровень поднимут, реформу проведут, какие мы не успели. Нельзя допустить распада страны, сам теперь понимаешь, какие последствия быть могут. А этих всех ушлем послами в Африку, или законопатим секретарями куда подальше. И не говори ничего — нет у меня к ним теперь доверия! Жаль, Михаила Андреевича, но он не то место сейчас занимает, как и Пельше! Идеология главное наше оружие, а оно в их руках заржавело, и меч нужно заново точить!

Брежнев тяжело вздохнул, и Юрий Владимирович прекрасно понимал, что причиной — «ясновидец» высыпал на него уйму упреков, с издевкой прошелся по награждению орденом «Победы», изъятым у маршала Советского Союза Василевского — о том знали лишь несколько человек, что орден под номером 18 не существовал. И того, кто посмертно лишил его этой награды, лягнув напоследок, Леонид Ильич накрепко запомнил…

Глава 27

— Бог ты мой — как я устал…

Павел лежал на полке, вытянув ноги, на секунду даже пришла мысль — «лишь бы не протянуть». В бане было жарко, тело обволокло истомой — ничего не хотелось делать, попариться и пойти спать. И выспаться — впервые за несколько недель. Оставалось еще два экзамена, в том, что он получит по химии и истории пятерки сомнений не было. Особенно по последнему предмету — кто бы сомневался, ведь не простой учитель в нем сидит, а маститый профессор, причем кандидатом и доцентом стал в советское время, всего-то через семь лет, если от нынешнего дня считать.

— Ух, хорошо!

Плеснув ковшик березового настоя на раскаленные камни, Павел снова поторопился улечься, накрытый пологом из горячего воздуха, отдающего запахом березы, дуба и липы — обшитая досками из древесины этих деревьев, парная долго держала их аромат.

— Благодать!

Сегодня «Лаэ» привез к нему на дачу свежий номер «Правды» — передовица разразилась большой статьей по поводу дружбы между СССР и ГДР, опубликовав старую фотографию десятилетней давности, где рядом с Брежневым и Андроповым был заснят Хонеккер. Это был долгожданный знак — Москва четко сигнализировала, что все письма получены, подсчитаны правильно, ничего не пропало. И главное — упомянув в статье Эрнста Тельмана и «Рот Фронт», уже Лубянка давала понять, что по всем предателям приняты самые жесткие меры.

«Попал Резунчик, не будет «Виктора Суворова» — иудам свойственно прикрываться громкими именами. Не напишет «Аквариума», «Ледокола» и прочих романов, хотя за него их сотворят другие, в Лондоне — тема ведь как раз в канву. Вот вам Сталин — поджигатель мировой войны, а в Лондоне все белые пушистые, светоч демократии с огромной колониальной империей. Если не расстреляют, то сильно повезет «грызуну». Хоть что-то успел сделать полезное, предатели должны отвечать».

Думалось лениво, да он и не хотел размышлять, нежась на полке. Мысли крутились вокруг Эльзы — все эти недели девчонка вела с ним себя как чужая, в школе держалась отстраненно, не разрешала себя провожать — какие там поцелуи, за руку подержаться не разрешала. Все расспросы отметала категорично, и он ее поневоле оставил в покое. Но что самое странное, она вела себя также с дедушкой, все делала по дому, но почти перестала с ним разговаривать — «Лаэ» даже сказал, что она дуется на него, как «мышь на крупу», и затейливо выругался, говоря о непредсказуемости девиц, которые непонятно на что могут обижаться.

— Эльза, какая же ты дуреха. Обижаешься, что секреты от тебя завели, и не понимаешь ничегошеньки — а ведь правда погубить легко может. Подальше тебя от всего этого держать нужно. Хотя…

Павел задумался — девчонка как нельзя лучше подходила в качестве напарника и товарища. На одинокого парня прохожие обратят внимание, на целующуюся парочку никогда — таких везде полно, лето. Хотелось любви до скрежета зубовного, он тянулся к ней всей душой, но теперь понимал, что этого лучше не делать. С кем угодно, но только не с ней — ее жизнь и благополучие было дороже всего.

— Не судьба нам быть вместе и во второй раз, — пробормотал Павел, и перевернулся на бок. Расслабился — стало хорошо, начала накатывать дремота. И он не заметил, как отключился на несколько минут…

— Что такое?!

Звук шагов, тихих и осторожных, ворвался в голову тревожным набатом — сонливость отхлынула, как волна с прибойного камня. Он уселся на полке, когда дверь в предбанник, в котором кроме небольшой софы ничего не вместилось, не считать же многочисленные крючки для полотенец с халатами, мочалок и веников.

— Кто там?

Павел прикусил губу — соседи никогда не позволяли такие вольности, а если бы пришли из «конторы»,