Под знаком феникса - Герман Иванович Романов Страница 26

— Это я, родной…

Негромкий голос Эльзы, с таким теплым и милым придыханием буквально придавил его к полке. Он смог только промямлить:

— Эльза но ведь вечер, как ты добралась?

— Последним автобусом, — послышался ответ, девушка чем-то шуршала в предбаннике. — Меня послал дедушка…

— Что с Альбертом Генриховичем?! Что он велел мне передать…

Слова застыли в глотке — дверь открылась, и в парилку зашла обнаженная Эльза, настолько красивая и обворожительная, что он только замычал. В полумраке ее тело отсвечивало перламутром, округлая грудь с вишенками вздернутых сосков притягивала взгляд, манил рыжеватый пушок в паху — картина буквально поразила его.

Павел торопливо повернувшись к ней боком, и быстро закинув ногу на ногу, чтобы девчонка не увидела естественной реакции его организма, столько времени обходившегося без женской ласки. Но Эльза словно не заметила его суматошной реакции, подошла вплотную, крепко обняла и он всем боком почувствовал ее обжигающую упругую грудь. Она обвивала шею руками, и горячо задышала в ухо:

— Я все знаю, не удивляйся. А дедушка… «Лаэ» сказал, что браки по любви заключаются на небесах, а не в ЗАГСе. Я твоя, вся твоя — с этой минуты, а ты мой, и только мой!

И тут девчонка принялась ласкать его с такой яростью, что он оторопел, но через несколько секунд ответил ей с тем же пылом нерастраченной юности. Влюбленные встретились губами, их поцелуй надолго затянулся, пока не перехватило дыхание. А руки жили своей особой жизнью, лаская друг друга даже в тех местах, которые в нынешней литературе стараются не описывать. От нахлынувшей страсти они буквально обезумели…

Глава 28

— Зачем мне оружие, Эля?

Павел взял лежащий на столе наган, крутанул пустой барабан. Отложил в сторону, поближе к Эльзе, пододвинул. Затем взял в руки неснаряженный магазин к ТТ, стал набивать его патронами. И зло усмехнулся, негромко сказав сквозь зубы:

— Чтобы успеть застрелится! Потому, что не вижу для себя будущего при нынешней власти, которая в конечном итоге и падет, как сгнившее дерево на тротуар. А обречена она потому, что декларируемые ей цели никогда не будут выполнены. И дело тут в самой системе — народ перестал ее поддерживать и разделять эти самые цели, оторванные от реальности. А это все, если ситуация не изменится, то…

Никритин усмехнулся, положил магазин. Посмотрел на Эльзу — та не сводила с него внимательных глаз.

— Видишь ли, народ по своей массе очень инертен, и может расшевелиться только в двух случаях. В первом при жесткой авторитарной власти, типа диктатуры пролетариата, когда ставятся цели и идет их достижение путем мобилизации усилий всего общества. Примеров много — индустриализация, победа над гитлеровской Германией, восстановление экономики в послевоенные годы. Это реально очень действенно, особенно в простых системах, развивающихся по экстенсивному пути. Впрочем, авторитарная власть может многого достигнуть и при интенсификации усилий — «Третий рейх», или коммунистический Китай из моего 21-го века.

— А второй случай, Паша? Когда народ может расшевелиться?

— Это когда власть откровенно слабая, и сама боится собственного народа. И все видят, что ее можно снести без особого на то напряжения, толкни посильнее, и сама свалится, как пьяный мужик в канаву. То, что произойдет с Советским Союзом через тринадцать лет, поверь мне. Причем в этом процессе будут участвовать абсолютно все, и с большим энтузиазмом. Забурлит такое варево, вскипят проблемы, которые сейчас старательно замалчиваются, и от них такая вонь, пена и накипь поднимется, что смывая все, сама пленкой станет — грязной и наполненной совсем иными вещами, не теми о которых мечтали люди. Но так обычно бывает в большинстве революций — поучают совсем не то, о чем мечтали.

— А как это будет? Ведь сейчас я ничего такого не вижу, вроде изо дня в день одно, и тоже, и по телевизору программы как под копирку. Только песни порой новые звучат, да девчата стали иначе одеваться. Иностранной одежды больше, жевательную резинку и пепси-колу на «Калеве» выпускают — в магазинах уже и не берут как раньше, привыкли.

— Так оно и есть, с виду все замечательно и красиво, какие тут могут быть болезни. Но когда нарыв внутри, и его не лечат, он вызревает. Человек выглядит вполне здоровым, он даже не замечает болезни. Но в один момент болезнь прорывается наружу, и сделать уже ничего нельзя. Живой организм гибнет за короткий срок, излечить его невозможно.

— Да, я видела это, — в глазах эстонки появились слезы. Пережив внезапную смерть отца, она стала замкнутой.

— Так и наша страна — внешне СССР сильный и могущественный, но внутри огромные проблемы, которые не решаются, а загоняются вовнутрь. А власть, не зная как к ним приступить, поступает по привычке, давно усвоенной — или не обращает пристального внимания, авось само по себе со временем рассосется, либо сильно бьет по головам, которые считает неразумными. Так часто ведут себя неумные родители, все запрещая своим детям и держа их под тотальным контролем.

— А ведь ты прав, родной — налицо сразу эти два способа, раз ты наган на стол положил, — Эльза невесело рассмеялась и взяла оружие в руки — все утро Павел ее учил обращаться с боевым оружием. А вот стрелять девчонка умела — ходила на секцию биатлона, отлично бегала на лыжах. Так что с поступлением проблем не будет — в Тарту этим видам студенческого спорта придавалось серьезное значение.

— Какие проблемы выплеснуться первыми? И можно ли их предотвратить или купировать?

— Я не могу тебе так сразу ответить.

Никритин хмыкнул — вопрос был задан настолько серьезный, и в академической манере, что поневоле задумаешься. Он присел за стол, а так как окно было настежь открыто, то достал пачку сигарет с пепельницей. Эльза не возражала против курения, прекрасно понимала, что злоупотреблять столь пагубной привычкой Павел не станет.

— Вопрос в двух плоскостях — политической и экономической. Идеологическую войну СССР уже проиграл, так как те идеалы, которые подвигли людей на революцию шестьдесят лет тому назад, оказались труднодостижимыми, и в жизнь не внедрены большей массой. А это не может раздражать людей, которым из года в год обещают, но не выполняют. Как сказал Хрущев, что в восьмидесятом году население будет жить при коммунизме, но раз его построить не удается, то заменили Олимпиадой. А на последнюю истратили массу ресурсов без всякой пользы — как средство идеологической войны она хороша. Но все дело в том, что ситуация уже проигрышная — люди всегда остаются людьми со своими