Варлорд. Политика войны - Николай Соболев Страница 3

— Товарищи! Да, фашизм стучится в наши двери! Его призрак вырос в Риме, восторжествовал в Берлине и навис тенью над Мадридом! Но вина лежит не только на Роблесе, не только на правых! Вина — на тех, кто впустил волка в овчарню! На правительстве, которое предало Республику, открыв двери реакции! Они несут ответственность за кровь, что прольется!

В небе прокатился первый гром, стоявшие в переулкам гражданские гвардейцы вздрогнули и крепче схватились за винтовки. Минута — и обрушился ливень, разогнавший весь митинг похлеще полицейских дубинок.

С Кабальеро удалось переговорить только на ходу — он торопился на поезд в Мадрид, но вместо делового общения пришлось выслушивать очередной пакет лозунгов. Не знаю, то ли к старости у Ларго крыша накренилась, то ли он опытный политический интриган и несет ровно то, что от него хотят услышать, но его речи куда больше подошли бы анархисту или коммунисту. Революция, диктатура пролетариата, насильственное взятие власти — самое то, что сейчас нужно для успокоения.

— У меня на заводах работают члены вашего профсоюза, а на складах находится до двадцати тысяч винтовок…

Но даже такой серьезный вопрос не заставил Кабальеро изменить свои планы — мы как раз добрались до перрона, он попрощался, помахал ручкой из вагона и адью. Хотя ничто не мешало поехать на следующем поезде, через два часа, как я и предлагал.

Оставалось уповать на Прието, которого я пригласил к дядюшке Раулю. На месте некогда маленькой таверны ныне работал целый комбинат общественного питания: выросшая втрое собственно таверна, где по вечерам гуляли рабочие и местная интеллигенция; нечто вроде бистро или фри-флоу, для которого я выписал Раулю оборудование из Америки; и последнее новшество — небольшой ресторан с крахмальными скатертями, хрусталем и фарфором для «чистой публики», которая появлялась тут все чаще.

Пока рассаживались и делали заказ, Прието выглядел снулой рыбой. Его круглое как блин лицо с губами-варениками и глазами, полуприкрытыми набрякшими веками, оживилось только когда на столе появился горшок с фабадой. Крупная белая фасоль, баранина на косточке, кровяная колбаса, сладкий перец, грудинка и бог его знает что еще издавали сумасшедший аромат, и я невольно разделил оживление гостя. Наверняка Рауль настаивал готовое блюдо в тепле не два-три часа, как все, а с вечера.

К еде Индалесио отнесся более чем серьезно и до того момента, когда в миске не осталось ни крошки, мы не проронили ни слова. Разговор начался после того, как Рауль лично исполнил аттракцион с разливанием сидра с плеча и удалился.

Прието вытер толстые губы, пошлепал ими и поднял глаза, а я чуть не заржал — у нас бы в Желтогорске его прозвали «Пельменем» без вариантов. А резкого, как понос Кабальеро — Бакланом. Ага, пельмень и баклан, Бивис и Баттхед от социализма.

— Я слышал, что готовится большая забастовка… — начал я издалека.

— Ваши рабочие к ней вряд ли присоединятся,

— Я не возражаю против их участия в рамках солидарности, но сразу скажу, что не допущу использования территории предприятий, аэроклуба и поселков для хранения оружия.

— Какого оружия? — напрягся Прието.

— Даже я знаю, что вы собираетесь перебросить его в Астурию на яхте, а уж Директорат безопасности знает и подавно.

Индалесио хмыкнул и уткнулся в бокал сидра.

— Вы хотите восстания? Оно закончится провалом, как и все предыдущие.

— Почему? — не удержался Прието.

— Опытных командиров у вас нет, — я начал загибать пальцы, — обученных бойцов тоже. Наверняка нет плана действий с перечнем целей, пунктами сбора, маршрутами выдвижения, сроками выполнения задач, ответственными…

Индалесио мрачнел с каждым словом и все больше глазел в бокал.

— Взаимодействие и разграничение отрядов не отработано, я даже не удивлюсь, если у вас нет единого руководства, не говоря уж о наличии заместителей на крайний случай. Вот и будет, как обычно — громко, шумно, вы возьмете десяток-другой пунктов гражданской гвардии и полиции, расстреляете полсотни жандармов и священников, спалите несколько церквей, а потом придет армия…

— Армия не будет воевать с народом! — наконец-то возразил Прието.

— Армия, может, и не будет, а легионеры и регуларес — будут. После чего вас подавят, начнутся повальные аресты, по ходу дела самых рьяных застрелят «при оказании сопротивления» или «при попытке к бегству», и все движение окажется отброшенным на несколько лет назад.

— Что вы предлагаете?

— Ограничится забастовкой. К восстанию вы очевидно не готовы, время для него не пришло. Сосредоточьтесь пока на парламентских методах, тут я готов поддержать вас всеми средствами.

Удивительно, но тюфяк-тюфяком по внешности, Прието оказался куда более толковым руководителем, чем Кабальеро. Во всяком случае, после встречи я окончательно уверился, что подготовкой занимался именно он.

Август и сентябрь прошли в уговорах и попытках сбить накал грядущего выступления. Хреново, что Дуррути и остальные активисты, к кому прислушивались рабочие, еще не вернулись из Парагвая. Хотя черт его знает, может и лучше, что их нет, неизвестно, что бы наворотили эти отморозки.

Прието вроде бы отказался от переброски оружия, но заваруха, несмотря на мои увещевания, началась еще до выборов. Сперва забастовала Ла-Фельгуэра, потом астурийский каменноугольный бассейн. Через два дня, когда объявили результаты выборов — парламентское большинство у Конфедерации автономных правых — начались стрельба, захваты предприятий и муниципалитетов. Но судя по частоте сообщений, вяло и не повсеместно — в некоторых городках ограничились митингами и разошлись.

Где-то возник ревком, где-то забастовочный комитет, я было порадовался, что все потихоньку затухает, но два события лишили меня благодушия начисто.

О первом рассказал каноник Мартинес, с которым мы когда-то проводили вакцинацию от туберкулеза. Вопреки обыкновению, он явился не в сутане, а «в штатском» и сильно волновался:

— Сын мой, нужна твоя помощь!

— Что случилось, падре?

— В Мьересе толпа ворвалась в школу Богоматери Ковадонги и арестовала братьев, семинаристов и священника.

— Школа-то им что сделала?

— Мятежники… прости, сын мой, но я не могу называть их иначе…

Я махнул рукой — хоть горшком назови, главное до сути добраться.

— Мятежники объявили, что в школе прячут оружие, но местные активисты давно говорили, что школа слишком влияет на молодежь.

— Хорошо, а дело-то в чем?

— Их должен судить революционный комитет, толпа требует смерти. А семинаристы почти дети, от четырнадцати до двадцати лет.

В Мьерес пришлось отправить Панчо с двумя десятками охранников, поскольку на