Под знаком феникса - Герман Иванович Романов Страница 35

— И моя Эстония?

— Примет, куда денется. Дело в том, что объединенная Германия является самым мощным по экономике государством, а потому не заинтересована в промышленном производстве той же Прибалтики. В Нарве безжизненными строениями застыл Кренгольм, «Балтиец» давно прикрыли, еще гикнулось шесть заводов, и населения всего полсотни тысяч. Мы вот с тобой сигареты курим эстонские, а их в моем времени давно нет, как и целого ряда традиционных товаров. И уже никогда не появится — в колониях не принято производить товары, они должны их покупать!

— Но как же так? Ведь нужно на что-то жить, а для этого требуется импортировать продукцию, чтобы иметь возможность покупать необходимое на внешних рынках.

— Евросоюз выделяет дотации, на это и живут. Хотели прикрыть добычу сланцев, что сильно вредит экологии, но в Таллинне сообразили, что останутся без электричества наших Прибалтийской и Эстонской ГРЭС. В Литве закрыли Игналинскую атомную электростанцию, и покупают дорогую электроэнергию из Польши, от более дешевой белорусской или российской отказались. Так что промышленность сразу обанкротилась, не в силах конкурировать с той же Германией, а огромный восточный рынок закрыт из-за политического разрыва с противостоянием. «Спасение» в том, что население уменьшилось на пятую часть в Эстонии, а в Литве почти на треть. Молодежь уезжает в богатые европейские страны на заработки и уже не возвращается на родину. Нужно подождать еще лет двадцать, и маски будут сброшены — ведь недаром прибалтийские страны в тридцатые года именовали «картофельными республиками» — ты ведь сам прекрасно знаешь, что до распада империи там было много промышленных предприятий. А что потом?

— Мало что осталось, — пожал плечами «Лаэ», — несколько электростанций на торфе построили, а большая часть заводов и верфей закрылись. Да и заказов не было. Зато сейчас…

— Все будет закрыто, «Лаэ». Придут иные времена — эсэсовцы станут героями, коммунисты преступниками, причем всех русских сделают «козлами отпущения», и самым мягким словом в их адрес станет «оккупант». Впрочем, ты ведь сам прекрасно знаешь, как к ним относились в буржуазной Эстонии, хотя русские там жили со времен императора Петра, причем никакой эстонской государственности тогда и в помине не было. Да, кстати, а в будущем будет еще хуже — половина проживающих в Эстонии русских с самого начала получила паспорта, без предоставления гражданских прав. Вот такая «демократия» на марше! Но это и понятно — капитализм всегда насаждает воинствующий национализм, «переделывая» мозг у подрастающего поколения, — Павел тяжело вздохнул, и негромко добавил:

— Одно утешение — уровень коррупции не столь велик как в России, так что сравнение нарвского «променада» с Ивангородским не в пользу последнего — «джунгли» остались, право слово, но только без кавычек!

— Сам интернационалист, и как ты считаю, что будущее за социализмом. И таких, как я много…

— Гораздо меньше, чем ты думаешь. По одной простой причине — декларируемые социалистические идеи вошли в противоречие с экономическим и жизненным укладом, а потому быстро «размываются». И чем дальше, тем больше. Только и всего — «болезнь» уже зашла слишком далеко. С нашего места не видно, но это не значит, что ее нет. Я сам начал понимать это после начала «перестройки», и слишком горестно было это прозрение.

— Расскажи, Пауль, о том, что случилось.

— Если хочешь, тогда послушай…

Глава 39

Дела минувшие

июль 1989 года

— Бля… Попались, Катя. Тебя изнасилуют, меня забьют до смерти или искалечат так, что под себя гадить буду. Их пятеро — крепкие ребята!

— Мы с тобой незнакомы, ты меня с остановки провожаешь. Предложу им отпустить тебя, и «отсосу» троим, думаю, справлюсь. А с пятерыми никак не смогу — только стрелять наповал.

— Нельзя, пули из трупов достанут и все — провал полнейший! Да и «отмазать» не смогут, и на «след» нам выведут — сыскари ведь тоже люди, и за денежку весомую выдадут все, что знают. Так что «дезактивировать» нужно всех пятерых, и провести «контроль».

— Я понимаю, только никогда с таким не сталкивалась…

— Надо, Катя, соберись. Это «куклы», только пока живые, и думающие, что им позволено все! У нас нет выбора, только резать — впереди смерть!

Павел незатейливо выругался сквозь зубы, такой встречи он не ожидал, хотя именно подобные случаи происходили сейчас повсеместно и постоянно, неся одним глумление над беспомощными жертвами, а другим истязания, а порой инвалидность и даже гибель…

За четыре с лишним года после начала «перестройки» страна съехала с «катушек» основательно. Порой Никритину казалось, что московские власти во главе с «меченным кляксой» лысым генсеком старательно делают все, чтобы вызвать всеобщее недовольство народа именно этой властью.

Первым делом началась борьба с пьянством, но приняла она такие безобразные формы, что за голову в пору хвататься. Вопрос состоял не в том, «пить или не пить», а «как пить и сколько». Как историк Павел прекрасно знал, какие доходы приносила и царской России, и СССР «пьяная статья» с монопольной продажей алкоголя. А тут все делалось не только во вред бюджета, который потерял четверть доходов по самым скромным прикидкам, но и для создания крайне напряженной, нервозной и взрывоопасной обстановки в самом обществе, которое буквально зверело прямо на глазах.

И было отчего!

Ведь количество магазинов, продававших спиртное, резко сократилось, возникли чудовищные многотысячные, больше чем к мавзолею, очереди, в которых люди, дабы обрести желанный «спиритус вини», теряли время драгоценными часами, натурально зверея. Ползли по головам к прилавку, дрались, калечили друг друга, насмерть затаптывали слабых. Закон тут царствовал один — выживает сильнейший!

Но это полбеды — настоящая беда в том, что спекуляция, порождающая преступность, стала носить повальный характер, и справиться с этими проблемами у государства просто не было сил. Милиция буквально «зашивалась», и хуже того — сотрудники стали сговариваться с криминалом, порождая явление, которое в Италии называли «Мафия». Но там все культурно, как в кинофильме, все же Европа, а на отечественных просторах все приняло куда более суровый характер, скоро до стрельбы дойдет.

Самогоноварение нарастало лавинообразно, люди стали пить всякую гадость, из продажи исчез одеколон и лосьоны. И что самое непонятное — вместо замены водки нормальным сухим вином стали повсеместно вырубать виноградники в южных районах страны, лишая десятки тысяч людей возможности заработка. А вот это настораживало, и Павел сделал для себя вывод, что «антиалкогольная кампания», кроме декларируемых целей, имеет тайные задачи, не подлежащие оглашению. Последние имеют откровенно подрывной характер для всего советского государства, и направлены на дестабилизацию положения в стране.

Теперь принялись вводить карточную систему на спиртное, и всем стало