Александр Больных - Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин! Страница 38

Странная все-таки у русских традиция – едва генерал выиграл сражение, его тут же снимают. Сначала Апраксин, потом Фермор, а вот теперь и Салтыкова убрали. Фридрих довольно хмыкнул, вспомнив Апраксина. Нет, стоило этому голштинскому дурачку только пальцем погрозить, и русский фельдмаршал тут же в панике бросился удирать от разбитых пруссаков. Надо бы цесаревича (тьфу, язык сломать можно, произнося эти русские титулы!) покрепче на поводок посадить. Действительно, что ли, пожаловать его прусским полковником? Фридрих едва не расхохотался. Скажем, Сорок шестого фузилерного, который состоит целиком из швали, которую вербовщики наловили по разным кабакам. Полковник фон Бюлов будет, конечно, недоволен, но высокая политика требует!

Ночь. Днем все будет решено, хотя… Неприятный холодок пополз по спине. Говорить можно все, что угодно, но второе поражение за один месяц станет большой неприятностью, тем более что непонятно, чем еще кончится дело на Западе, ведь у принца Брауншвейгского сил меньше, чем у французов.

Фридрих склонился над картой. Русские будут вынуждены драться с перевернутым фронтом, а если еще косой атакой смять их левый флаг на Мельничной горе, то победа сама упадет в руки, тем более что прямо с утра эти позиции будут взяты под перекрестный обстрел. Пруссаки сумели незаметно развернуть несколько батарей на высотах вокруг Мельничной горы, что давало возможность смять русских прежде, чем они сообразят, что происходит. Тем более что на правом фланге стоит Обсервационный корпус, состоящий из новобранцев.

Фридрих выглянул из палатки и поежился. Август августом, однако ночная прохлада и сырость давали о себе знать. Прусский лагерь спал, солдаты жались к кострам, не выпуская из рук фузей. Лишь кое-где маячили фигуры капралов, слонявшихся, точно привидения, – за солдатом нужен глаз да глаз, его нельзя оставлять без присмотра ни на миг. Солдат подлец, каналья, вор, он только и думает, как бы сбежать от палок и фухтелей, а то и хуже… Король передернул плечами, ему вспомнилась фраза, которую обронил принц Евгений Вюртембергский: «Для меня самая большая загадка – почему мы остаемся в безопасности в собственном лагере». Нет у солдат причин любить своих командиров…

Король снова вернулся к столу с картой. Да, план боя готов, вычерчен с математической точностью, которую диким русским никогда не постичь. Вся прусская армия работает как идеальный механизм, в котором каждый винтик знает свое место, начиная от последнего рядового и кончая генералами. Да и его генералы, что бы о себе ни думали Зейдлиц, Финк или Цитен, даже они не более чем колесики огромной машины, которой управляют ум и воля одного человека – Фридриха Великого. Перед самим собой он слегка кокетничал, не отказывая в удовольствии примерить титул Цезаря и Александра. Примчавшийся в его штаб Брокдорф предостерегал короля от поспешных решений, но стоит ли слушать ничтожного голштинца? Главное, чтобы он исправно связывал Фридриха со своим господином, и довольно с него, а для советов у короля хватает своих генералов.

– Ганс!

Стройный адъютант откинул полог и вытянулся в струнку. Король хмыкнул. Еще со времен несчастного фон Катте он питал неодолимое пристрастие к молодым белокурым лейтенантам по имени Ганс.

– Передайте генералам – армию под ружье. Без барабанов! Тихо! Мы поднесем сюрприз этим варварам.

Действительно, кто будет ждать атаки прямо на рассвете? Солдаты не выспались, сейчас три часа ночи? Ерунда! Король вообще не ложился, так что о них и подавно нечего говорить.

Армия прусского короля начала свой марш к победе. Медленный тяжелый шаг, как на плацу, семьдесят пять в минуту, печатают гренадеры Шенкендорфа и фон дер Танна, фузилеры Бюлова и Хюльсена. Рядом медленно плывут в тумане кирасиры Зейдлица и драгуны Ашерлебена. Гусары Цитена, конечно же, остались при особе короля. Варвары варварами, но рисковать собой старый Фриц просто не имеет права, на нем лежит долг перед Пруссией и перед богом. Если не он, то кто же остановит эту мутную волну, поднимающуюся с Востока, оскорбляющую святую евангелическую веру самим фактом своего существования? Австрийцы положительно сошли с ума, связавшись с этими схизматиками, но чего еще можно ждать от выживших из ума папистов? Сегодня его армия будет сражаться за бога и короля!

Но вдруг движение остановилось, пехота замерла, упершись в крупы тяжелых коней Зейдлица. У короля неприятно задергалось веко, в часовой механизм неожиданно попала какая-то песчинка.

– В чем дело?! – рыкнул он.

– Не могу знать! – поспешно ответил генерал Шенкендорф. – Вероятно, кавалерия с чем-то столкнулась.

– Зейдлица сюда!

А, вот и он уже спешит, легок на помине.

– В чем дело, генерал?

– Пруды, ваше величество.

– Какие пруды? – оторопел Фридрих. – Никаких прудов на карте нет. Бишофзее мы оставили справа, а слева ничего, кроме рощицы. Мы должны выйти к Кунерсдорфу и под прикрытием деревни ударить по русским!

– Заболоченные пруды, ваше величество. Я даже не рискну послать своих кирасир через них.

Фридрих на секунду задумался, потом, не колеблясь, приказал:

– Кавалерии пропустить пехоту! Пехота – вперед, артиллерия за ней. Иначе у пехоты не будет времени развернуться. Зейдлиц, вы все-таки попытайтесь найти проход между прудами, тогда вы ударите во фланг русским. И поторопитесь, скоро Финк начнет свой спектакль. Вперед!

Зейдлиц криво усмехнулся, его совсем не обрадовала перспектива искать брод через болота, представьте себе дикую картину: кирасир на тяжелом гунтере по брюхо в зеленой жиже. Но перечить королю он не посмел, Фридрих давно отучил своих генералов от такой глупости, лишь со зла так дал коню шенкеля, что тот взвизгнул от обиды.

После небольшой заминки армия двинулась дальше. Пронзительно высвистывали флейты, глухо и как-то неубедительно стучали барабаны, подмокшие от утренней росы. Хорошо еще дорога была относительно неплохой, но свернуть налево в рощу Фридрих не решался. Чего доброго потеряешь треть армии, разбегутся ведь негодяи по кустам. Плохо другое: в результате затянувшегося марша армия выходила во фланг отряду Финка, расположившемуся возле Третина, и вместо неожиданного удара в тыл русским получался прямой штурм их правого фланга. Да, кстати, вот донеслись и первые отдаленные раскаты пушечных залпов – это Финк начал обстрел русских позиций, имитируя начало атаки.

Граф Петр Иванович Шувалов в эту ночь тоже почти не спал. Не то чтобы он боялся предстоящего сражения, граф был уверен в стойкости своих войск, которые уже несколько раз наносили пруссакам ощутимые удары. Он не знал, как проявит себя артиллерия, на которую граф сделал основную ставку, как покажет себя его Обсервационный корпус, который пока еще все принимают за толпу новобранцев. Поэтому, как только стенки палатки стали чуть-чуть светлее, он вскочил. Дремавший вполглаза камердинер тотчас взметнулся одевать барина. Денщик? Какие денщики, вы что, с ума сошли?!

Поеживаясь, Шувалов вышел из палатки и приказал отчаянно зевавшему дежурному офицеру вызвать командиров дивизий и особо Петеньку, палатка которого стояла совсем рядом. Ах да, Лаудона еще не забыть. Конечно же, майор примчался немедленно, ему не требовалось наряжаться, спал прямо в мундире.

Петр Иванович, скрывая улыбку, посмотрел на молодцеватого офицера. Интересно все-таки, почему братец Александр Иванович так о нем радеет? Правду бают или лгут? Хотя мальчик неплохой, старательный, далеко может пойти, хотя не слишком далеко – родовитости не хватает. И, сделав казенное лицо, граф сурово произнес:

– Господин секунд-майор, к тебе будет поручение чрезвычайной важности. Секретное, – многозначительно поднял палец, – докладывать только мне и никому другому. Есть подозрения на умысел прусский. Ты помнишь свой вояж уральский?

– Так точно, помню, господин фельдмаршал.

– Злодеи, коих ты тогда изловил, были голштинцами. Сие всем ведомо. Однако действовали они по наущению прусского агента и генерала голштинского барона Брокдорфа, состоявшего в свите наследника-цесаревича.

– Однако они в том не признались.

– Естественно, Брокдорф – хитрая лиса. Он так здорово уговаривает цесаревича, что тот думает, будто все сам решает и сам делает. А в действительности это Брокдорф дергает за ниточки, хотя его самого уже за другие ниточки дергает Фридрих.

– Однако, господин фельдмаршал, здесь ведь ни голштинцев нет, ни Брокдорфа.

– А вот здесь ты, братец, ошибаешься. Хотя в нашей армии голштинцев действительно здесь нет, но вот насчет Брокдорфа иное дело. Здесь он, голубчик, здесь, в штабе Фридриха.

Петенька недоуменно поднял брови:

– Как?!

Шувалов лишь руками развел, не ответив.

– Но ведь не могу же я в прусский лагерь пробраться!

– Конечно, не можешь, да и не требуется это от тебя. Сейчас этого вообще никто не может, а вот после сражения… – Петр Иванович покусал губу. – Вот после сражения, когда пруссаки побегут, тогда и надо будет подумать. Негоже эту змею просто так оставлять. Возьми отряд казаков… Хотя нет! – Он обрадованно прищелкнул пальцами. – Нет, есть получше вариант. Ты помнишь этих полоумных мальчишек, которые на побегушках у Бестужева?