Андрей Лазарчук - Текст, не вошедший в окончательный вариант книги "Мой старший брат Иешуа" Страница 4

Он уже понимал, что для окончательной локализации языка, которым написан манускрипт (а следовательно, и для понимания нюансов повествования), нужно раскрыть тайну штемпеля. Квадратная рамка с размытым текстом, в квадрате то ли распятие, то ли орёл. Анатоль факультативно изучил ту часть криминалистики, которая занимается восстановлением стёртых и выведенных печатей. Делая фотографии при разном освещении и с разными светофильтрами, он добился многого, но не всего: так, надпись совершенно не желала читаться. То, что первоначально казалось распятием, было на самом деле крестом, обвитым лозой. Редкий символ, один из раннехристианских, вышедший из употребления впоследствии.

Христианских символов, которые теперь почти забыты, довольно много: это рыбы, агнец, голубь, пальмовая ветвь или пальмовый венок, монограммы из букв Х и Р или альфа и омега; а также корабль, парус, якорь; виноградная лоза и виноградная гроздь. Крест тоже встречался, но в те времена — не так уж часто. Как правило, он играл роль разделителя, и в образовавшихся полях помещались другие сакральные символы или инициалы. Обычай носить крест на шее родился вообще достаточно поздно, после гонений на христиан в Парфии в четвёртом веке, когда им для позора вешали на шею тяжёлые дубовые кресты; в память о тех мучениках христиане стали носить кипарисовые крестики сначала в державе Сасанидов, потом – в Восточной Римской империи, и далее уже повсеместно.

Крест, обвитый лозой… Анатоль долго напрягал память, где он мог это видеть, но так тогда и не вспомнил. Вспомнил уже много лет спустя…

В двадцать три года он защитил диссертацию, став самым молодым на то время доктором. Его статьи печатались в весьма престижных научных журналах. Это позволило ему – не без усилий – добиться разрешения работать в библиотеке Ватикана.

Через два года он обнаружил точно такой же штемпель, но лучшей сохранности. Надпись по кольцу гласила: «Предавшие меня [да] будут прокляты и убиты». Штемпель этот принадлежал библиотеке очень старого и давно разрушенного монастыря на небольшом греческом острове в Ионическом море. Разумеется, Анатоль немедленно стал готовить экспедицию…

Это сегодня остров Китира (или Кифера) – модный курорт, а Европа не имеет границ. Тогда, в пятьдесят пятом, всё было всерьёз: визы, переговоры с местными властями, разрешение от патриархии. Это чтоб православные священники разрешили каким–то там безбожникам из католического университета копаться в своих землях… А ещё нужно было убедительно замотивировать надобность исследований именно в этом монастыре – поскольку к тому времени Анатоль уже прочёл манускрипт и прекрасно понимал, что оглашать его содержание не стоит. Просто на всякий случай. Мало ли что.

Греция была бедна, и гражданская война в ней вроде бы кончилась, но… В общем, постреливали. Пошаливали.

Если сейчас, в две тысячи седьмом, там есть деревни, куда полиция просто не суётся, даже на танках – то что говорить о пятьдесят пятом годе? Режим «чёрных полковников» не на пустом месте возник, были к нему предпосылки, да ещё какие…

Так или иначе, а через полгода хлопот экспедиция из трёх очкариков–авантюристов прибыла на место.

Монастырь был шестого века постройки, и разрушался он раз восемь: как силами косной природы, так и человеческими неугомонными ручками. Анатоль говорил, что позже, в восьмидесятых, развалины подчистили и подреставрировали – чтобы показывать туристам. А когда они приехали, то угадать можно было только кусок стены, вросшей в склон холма.

Первый сезон ушёл на поверхностное оконтуривание сооружений и налаживание контактов с местным населением. В рамках налаживания контактов Анатоль крестился в церкви монастыря св. Феодора и стал активным прихожанином. Среди священников было немало тех, кто сочувствовал коммунистам – а всех русских по инерции считали коммунистами. У него образовался интересный круг общения, в том числе и с бывшими партизанами.

Официальной причиной раскопок и прочих изысканий Анатоль назвал, не акцентируя внимания ни на чём конкретном, поиск памятников письменности на региональных греческих диалектах, в частности на лаконском и мессенском, и предъявлял фотокопию (оригиналы хранились в надёжном тайнике) части пергаментного листка с библиотечным штемпелем. Священники, люди грамотные и многознающие, и те были поражены его эрудицией и очарованы энтузиазмом. Сам епископ приглашал его к ужину и вёл беседы о недавно найденных свитках Мёртвого моря. Находки эта, случившиеся лет семь назад, всё ещё вызывали много шума – в основном из–за слухов о том, что сведения, которые в них содержатся, вот–вот подорвут основы христианства. Слухи подпитывались, как это всегда и бывает, крайне скудной и не слишком достоверной информацией. Свитки же сразу сделались предметом лютого коммерческого торга…

Также поговаривали о том, что такому–то исследователю угрожали, а такого–то убили в тёмном переулке, а такой–то утонул в канале в Венеции, хотя ждали его в Палермо. Много о чём поговаривали, и Анатоль старался не поддерживать такие разговоры. Он знал об одном абсолютно достоверном случае исчезновения неосторожного исследователя… и, в общем, не испытывал особого желания пополнять собой этот список.

Осень и часть зимы заняли отчёты, систематизация находок (типичный «культурный слой» военного лагеря XV – XVI веков: половина пулелейки, медная бляха ремня, части упряжи, мятая валлонская гарда, серебряная генуэзская монетка и прочее по мелочи), ну и составление планов дальнейших раскопок. Вот здесь и здесь могут быть засыпанные входы во внутренние помещения…

Второй и третий год материальных приобретений не принесли, за исключением того, что Анатоль заодно процедил на предмет древних языческих рукописей библиотеки всех одиннадцати монастырей — и кое–что небезынтересное обнаружил. Например, это была очень старая, III века, карта–лоция юго–западного побережья Пелопоннеса с описаниями на лаконском диалекте. Документ этот так и значится с тех пор как «Лоция Сереброва».

Надо сказать следующее: Анатоль вовсе не надеялся откопать в развалинах монастыря недостающие части той рукописи. Скорее всего, если они всё ещё существовали в природе, то хранились где–то в окрестностях – ведь та часть, которую передал Павлу Петровичу неизвестный молодой человек (тоже ведь, кстати, таинственно исчезнувший!), не была извлечена из–под земли – или, по крайней мере, не была извлечена из–под земли на этом острове. Раскопки, которые затеял Анатоль, были здесь первыми – самыми первыми. Раньше такое никому просто в голову не приходило… Нет, раскопки сами по себе были всего лишь обозначением намерений, прежде всего добрых или на худой конец нейтральных, — и прозрачным молчаливым намёком, который следовало понимать так: если эти чудаки платят немалые деньги рабочим за то, что те тупо роют землю в поисках черепков и огрызков, то не заплатят ли они мне, если я принесу им ту самую неведомую фигню, которую они, может быть, и хотят найти в этой земле?

(А не заплатят, так я унесу обратно…)

В одном городке и дюжине деревень острова жило чуть меньше девяти тысяч человек. Кому–то такая мысль наверняка должна была прийти в голову.

На четвёртый год раскопки не проводились, университет почему–то остался без денег. Анатоль за свой счёт приплыл на пару недель, пообщался с друзьями, отмолил накопившиеся грехи и вернулся в Рим. Необходимо было что–то предпринимать: в расчищенном раскопе появились неизвестно кем понарытые ямы и канавы.

Надо, надо, надо было действовать, и действовать решительно и быстро. Анатоль вписался в опасную авантюру: стал возить оружие в воюющий Алжир – через Сицилию и Тунис. Если каик или яхту засекал французский сторожевик, шансов уцелеть не было. Если груз попадал к заказчику, контрабандист на каждый вложенный американский доллар (почему–то у алжирцев было много именно долларов) получал пятьдесят. Он сумел выжить, хотя почти всех его товарищей поглотил злой зимний Тунисский пролив, и он не вызвал подозрений у мафии, хотя был ненормально везуч. Правда, Анатоль довольно много денег потерял на легализации – одну и ту же взятку пришлось давать дважды; но это он списал как жертву богам удачи. Зато теперь можно было продолжать копать.

Он начал копать в марте, в апреле нашёл вход в обширный подвал, частично обрушенный, но очень перспективный, а в мае – восьмого, поздно вечером — к нему пришёл библиотекарь из отдалённого монастыря и сказал, что так уж и быть, за жалкие двадцать тысяч американских долларов он отдаст Анатолю то, что он, Анатоль, так настойчиво ищет. А если Анатоль не согласен, то он, библиотекарь, поступит так, как велело начальство: рукопись сожжёт, а пепел бросит в море.

С одной стороны, двадцать тысяч в шестидесятом году – это много. А для нищей Греции – феноменально много. С другой, обрывки свитков Мёртвого моря продавались бедуинами по фунту увесистых английских стерлингов за квадратный сантиметр… Анатоль, естественно, потребовал ознакомиться с предметом сделки.