Сергей Мавроди - Тюремные дневники, или Письма к жене Страница 46

Может, меня все-таки по ошибке в санаторий привезли? Для каких-нибудь, скажем, высокопоставленных чиновников? (И сейчас немедленно назад увезут!! Впрочем, я готов и сам туда пешком идти.

Вместе с матрасом под мышкой и со всеми вещами. Или даже ползти! Вот только банан один сейчас съем и поползу. Или лучше кочан капусты!)

В камере четыре человека.

— Здравствуйте!

— Привет.

Представляемся. (Я сразу же все забываю.)

— Куда мне вещи складывать?

— А вот, под шконку. Тут как раз пустое место есть.

— А мне куда устраиваться?

— Да вот сюда давай.

Мне указывают мою шконку (слава Богу, наверху). Я расстилаю на шконку матрас, постилаю простыни, кладу одеяло. Начинаю рассовывать свои пакеты.

— Да у вас тут рай прямо! Бананы, я смотрю. Я уж их, почитай, полгода не видел.

— Вот и отъешься. Ты бери, не стесняйся.

В этот момент свет гаснет. Остается гореть только довольно тусклая лампочка над дверью.

— А это что?

— Отбой.

Так, отбой. Ясненько. Настроение мрачнейшее. Хуже некуда. Не нравится мне все это… Ох, не нравится… чует мое сердце…

— Слушайте, ребята, я тут замотался сегодня со всеми этими переездами. Я, пожалуй, спать лягу. Ладно?

— Да ложись, конечно. Чего спрашиваешь? Да ты хоть поешь! Вот фруктов возьми.

— Да не хочется.

Я раздеваюсь и лезу на свою шконку. Настроение, повторяю, наимрачнейшее. Пиздец, а не настроение! Похоже, все мои самые худшие опасения полностью подтвердились. Гроб! Вот куда я попал. Чистый, комфортабельный гроб. Со всеми удобствами. С бананами и капустой.

Да-а… «Я впереди добра не чаю…» Но, похоже, «Тот, кто направляет мой корабль, / Уж поднял парус…» А-а!.. Плевать!

Бей в барабан и не бойся беды,И маркитантку ласкай вольней!

«Бей в барабан»! Под это гейневское напутствие я в конце концов и засыпаю.

30 мая, пятница

Утром проснулся раньше всех. Шконка у окна, очень удобно.

(Странно, что ее до меня никто не занял. По-моему, лучшая шконка в камере.) Слышно, как птички поют, собаки на улице лают, да и вообще все к воле поближе! Правда, смотреть, вот в это, с позволения сказать, окно довольно затруднительно. Поскольку три четверти его составляют непрозрачные стеклоблоки (как на окнах в банях и общественных туалетах). Остальная же жалкая четвертушка закрыта тремя решетками: сплошная мелкая, во все окно, изнутри, со стороны камеры; обычная крупная посередине и опять же мелкая снаружи, со стороны улицы. Те же реснички, короче. Запрещенные, кстати, нашим гуманным законом.

Лежу, думаю. Настроение, блядь, с утра опять препаршивое. Записи просматривают, режим: подъем-отбой, реснички эти… Да, похоже, на этот раз действительно «замуровали, демоны». Ладно, посмотрим, что там у них за кабинеты для встреч с адвокатами. Неужто и впрямь с телекамерами?!

Камера, между тем, потихоньку просыпается. Кто-то встает и начинает делать зарядку. Потом идет к умывальнику и долго там плещется и фыркает. Под это убаюкивающее фырканье я незаметно для себя опять начинаю потихоньку дремать.

«Вставай, проверка!» Кто-то настойчиво трясет меня за плечо.

Полусонный, второпях кое-как соскакиваю вниз. Остальные уже стоят около своих шконок. Дверь открывается, заходят человек шесть охранников. Впереди офицер, по-моему даже майор. (На Матроске были обычные прапора.) Заходят, молча стоят и смотрят на меня. «Рубашку одень!» — торопливо шепчет мне сосед. (Я, пардон, неглиже. В одних, извиняюсь, трусах.) Лезу под противоположную шконку, роюсь там в своих пакетах и достаю первую попавшуюся рубашку. (Как потом, блядь, оказалось — грязную!) Торопливо натягиваю ее на себя и снова возвращаюсь на место. «Хорошо», — величаво произносит господин майор и вместе со своей свитой неспешно покидает камеру. Все опять тотчас же укладываются спать. Интересные здесь у них порядочки! Стоять надо почему-то в рубашке, но зато в коридор не выводят. Впрочем, неважно.

Позже! У меня сейчас других забот хватает… Опять залезаю на шконку и начинаю бездумно смотреть в окно. Настроение, блядь, хоть в петлю!

На сердце просто плита какая-то лежит. Свинцовая. Наконец встаю завтракать. В камере в это время все уже проснулись. Иду к холодильнику и обращаюсь к стоящему рядом полному крупному парню армянского типа (черт! имя забыл!):

— Слушай, а у вас тут как? Все общее или у каждого свое?

— Да, конечно, общее! Бери, что хочешь. Ты же в тюрьме.

— Ну, везде свои порядки, — уклончиво бормочу я и лезу в холодильник.

Достаю творог, сметану (интересно, когда я их в последний раз видел-то?). Беру с пола пакет молока. Завтракаю.

— Да ты сметаны побольше положи! Вот, сырок съешь.

— Спасибо, не надо. А курага с черносливом у вас есть?

— Вон, в шкафу, бери.

Завтрак окончен. Опять залезаю на шконарь и опять тупо пялюсь в окно. (Хорошо, хоть с вопросами никто не пристает. Да и не узнал, вроде, пока никто.)

В дверь стучат. «На букву М!» Кто-то подходит к двери и что-то говорит охраннику.

— Нет, другой!

— Сергей, как твоя фамилия? — обращается ко мне тот же парень, у которого я спрашивал про холодильник.

(Твою мать!)

— Мавроди!

Я спрыгиваю со шконки и подхожу к двери.

— Имя-отчество?

— Сергей Пантелеевич.

— На вызов!

— Когда?

— Прямо сейчас!

В камере гробовая тишина. Все потрясены. Эффект колоссальный! Я думаю, если бы у меня в этот момент выросли еще рога, копыта и хвост, он не был бы б ольшим. Итак, даже здесь, в девятом круге ада, среди архизлодеев: иуд, кассиев и брутов, мое имя по-прежнему оказывает свое зловеще-магическое действие. Я и здесь какой-то изгой и прокаженный, от которого все шарахаются. Блядь, да чтоб вам всем сгореть!!

Охранник между тем ждет. Я быстренько подхватываю свои заранее приготовленные бумаги и ни на кого не глядя выхожу в коридор.

— Руки на стену!

Охранник бегло меня ощупывает (достаточно, впрочем, небрежно).

— Покажите пакет.

Достает бумаги и начинает их читать. (Ага! Вот этого-то я и опасался. Как же я, скажите на милость, буду вот эти самые дневники теперь из камеры выносить? Да и в камере их хранить… До первого же шмона.)

— Проходите!

Идти приходится совсем недалеко. Буквально пара поворотов коридора — и мы у цели. Охранник открывает передо мной дверь кабинета.

— Заходите!

Чудеса! Никаких тебе толп, никаких стаканов-пеналов. Все культурно-вежливо. «Проходите!.. Заходите!..» — прямо приглашение на казнь какое-то. «Воротничок, пожалуйста, отстегните. Вот так.

Спасибо. И голову вот сюда будьте добры».

Осматриваюсь. Прямо над дверью — глазок телекамеры. Привинченные к полу столы-стулья повернуты так, чтобы камера все видела. Да и вообще мертвых зон в помещении, похоже, нет. Объектив значительно выступает из стены и слегка наклонен вниз, так что оператору наверняка отлично видно даже то, что делается непосредственно под ним. Наверху на потолке два каких-то непонятных устройства. Этакие серо-белые цилиндры с дырочками. Явно микрофоны. И судя по их размерам и толщине кабеля — очень чувствительные. (Один, кстати, прямо над столом!) И это не считая жучков, которые наверняка здесь повсюду понатыканы. Стены как будто прям специально для этого сделаны — облицованы плитами из пористого пенопласта, неплотно прилегающими к сам ой стене. Так что между стеной и плитой остается зазор сантиметра два-три. Чтобы было куда жучки засовывать.

В общем, даже и не особо стесняются. Хотя бы внешние приличия для виду соблюли! Законом, как-никак прослушивание комнат для адвокатов все-таки запрещено. Хотя, конечно…

В этот момент дверь открывается и входит следователь. Точнее, руководитель следственной группы. (Надо хоть имя-отчество у него спросить, что ли… Неудобно все-таки…) В светлом пиджаке, весь такой нарядный и веселый. Я мрачно исподлобья на него поглядываю.

— Вы знаете, Сергей Пантелеевич, с Вами происходят какие-то чудеса!..

(Еще бы мне не знать! Я, блядь, этими чудесами уже сыт по горло!)

… Приходим сегодня, а нам вдруг сообщают, что Вас перевели сюда.

Непонятно, как это вообще могло произойти без нашего ведома!..

(А чего тут непонятного? Вся моя жизнь — сплошное чудо. Высшие, блядь, силы. Зеленые, на хуй, человечки. Инопланетяне гребаные. Ну, чего вы ко мне приебались?! Что вам от меня надо?)

… Мы вообще-то с Бутырки сразу Вас сюда просили перевести. Но Вас почему-то сначала на Матроску направили, и только сейчас вдруг сюда перевели.

(«Почему-то!» А-а!.. Провались все! Надоело… Давайте!

Экспериментируйте. Режьте меня на части.)

Я молчу. Следователь наконец замечает мое настроение и слегка обеспокаивается.

— Какие-нибудь проблемы?