Даррелл Швейцер - Секретная история вампиров Страница 6

Головная боль усилилась.

Дьякон Джузеппе, должно быть, угадал его мысли.

— Вам разрешается не упоминать об этом на исповеди, ваше святейшество. Разрешение действует с четвертого века: возможно, это самый древний документ в библиотеке Ватикана. Нет никаких сомнений в его подлинности — этот документ действительно настоящий, не такой, как «Дар Константинов».[11]

— Deo gratias! — сказал Папа.

— Пойдемте отсюда? — предложил Джузеппе.

— Одну минуту. — Понтифик покопался в памяти и нашел там достаточно арамейского для вопроса, который он обязан был задать. — Ты Сын Божий?

Рот с острыми зубами растянулся в — ностальгической? — улыбке.

— Ты говоришь так.

«Что ж, Пилату он ответил то же самое, несмотря на то что вопрос был немного другим», — размышлял Папа, когда покидал маленькую темницу и пока дьякон Джузеппе тщательно запирал двери.

Когда же Папа оказался на ступенях, ведущих наверх, к теплу и благому свету собора Святого Петра, ему на ум пришел еще один вопрос: сколько Пап слышали тот же самый ответ?

Сколькие из них задавали этот вопрос? Он слышал его на арамейском, слышал на греческом, на латыни и на языке, в который превратилась латынь. Он всем отвечал одно и то же, и всегда на арамейском.

— Ты говоришь так, — едва слышно промолвил он, снова оставшись наедине с привычной темнотой.

Был ли он Сыном? Как он мог знать? Но если они думали, что это так, то, значит, да — для них. Разве это не единственное, что имело значение?

Тот римлянин умыл руки, когда узнал истину. Он был жестоким человеком, но не был глупцом.

А этот новый стар и вряд ли проживет долго. Очень скоро он опять сможет утолить голод. И если ему придется еще раз ответить на тот же самый вопрос…

Он ответит… И все.

Майк Резник

Два охотника с Манхэттена

У комиссара полиции Нью-Йорка дела складывались не слишком удачно. Он бросился в работу со всем пылом и за год очистил город от наиболее бросающейся в глаза преступности, но потом как будто уперся в каменную стену. До сих пор ему еще не приходилось сталкиваться с проблемой, которую он не в состоянии был бы решить, приложив соответствующие усилия, но, хотя он успел освоить мир политики, литературный мир и то, что еще оставалось от Дикого Запада, Теодор Рузвельт не мог не признать, что после отличного старта все его попытки искоренить в городе криминальный элемент привели в тупик.

Он настоял на вооружении всех полицейских. В первых же трех перестрелках с разыскиваемыми преступниками было убито двое прохожих и ранено еще семеро, а преследуемые беспрепятственно скрылись.

После этого он вменил подчиненным в обязанность практиковаться в стрельбе. Но городской бюджет не смог выделить средства на оплату требуемого дополнительного времени, почти четверть полицейских предпочли уволиться, чем тренироваться бесплатно.

Он стал спать днем, а по ночам обходил самые опасные районы — но всем известно, что Тедди Рузвельт не тот человек, чтобы пропустить цель или отступить перед превосходящими силами противника, а потому, как только распространились слухи — а это всегда случается очень быстро, — они предпочитали скрываться каждый раз, как только он выходил на охоту.

Приближался 1896 год, и он понимал, что не стал ближе к намеченной цели, чем был в конце 1894-го. Он всерьез подумывал об отставке. В конце концов, у них с Эдит было уже четверо детей, две его книги возглавляли список бестселлеров, и американский Музей естественной истории предложил ему пост главного натуралиста, а после назначения на должность комиссара полиции он едва находит время для прогулок по любимому Сагамор-Хилл. Но каждый раз, когда его посещали подобные мысли, подбородок упрямо выпячивался вперед, зубы непроизвольно скалились в невеселой усмешке, и он сознавал, что никуда не уйдет, пока не выполнит свою работу. Американцы не отступают перед трудностями; в таких случаях они проявляют храбрость и целеустремленность, чем и отличаются от европейцев.

Но если он решил остаться, он не мог продолжать работать, полагаясь только на своих подчиненных. Полицейские силы таяли с каждым днем, а оставались в основном лишь те, кто был уверен, что продажный коп в состоянии заработать больше, чем честный бизнесмен.

Должен был быть какой-то способ встряхнуть город, и в один из дней он его нашел. Кто лучше всех прочих знает преступную среду? Сами преступники. Кому больше других известны их привычки, лидеры и тайники? Ответ тот же самый.

Как-то в июне во вторник вечером в его кабинет привели двух членов одной из самых известных банд. Оба бандита, войдя в помещение, смотрели на него с нескрываемой ненавистью.

— Вы не имеете права нас задерживать, — сказал тот, что повыше, сурового вида мужчина с черной повязкой на глазу. — Мы ничего не сделали.

— Никто этого и не утверждает, — ответил Рузвельт.

Тот, что пониже, с обритым наголо черепом, что, как подозревал Рузвельт, было сделано для избавления от вшей или чего-то похуже, огляделся по сторонам.

— Это не тюрьма. Для чего нас сюда притащили?

— Я решил, что мы должны познакомиться поближе.

— Вы собираетесь нас поколотить и отправить в камеру? — огрызнулся Одноглазый.

— Зачем это мне? — спросил Рузвельт и повернулся к сопровождавшим бандитов офицерам. — Теперь вы можете нас оставить.

— Вы уверены, сэр? — спросил один из них.

— Совершенно уверен. Спасибо за службу.

Офицеры переглянулись, пожали плечами и вышли, прикрыв за собой дверь.

— Парни, мне кажется, у вас пересохли глотки, — заметил Рузвельт, доставая из ящика стола бутылку и пару стаканов. — Почему бы вам не промочить горло?

— Это очень по-христиански, мистер Рузвельт, сэр, — откликнулся Лысый.

Он наполнил стакан, поднес его к губам, но тотчас остановился.

— Напиток не отравлен, — заверил его Рузвельт.

— Тогда выпейте первым, — потребовал Лысый.

— Я не большой любитель спиртного, — сказал Рузвельт, но взял бутылку и отхлебнул прямо из горлышка. — Я выпил лишь для того, чтобы рассеять ваши сомнения.

Лысый отступил на шаг на случай, если Рузвельт вдруг упадет, но комиссар продолжал стоять и улыбаться, блестя зубами, и он опрокинул напиток в рот, а затем его примеру последовал и Одноглазый.

— У вас прекрасное пойло, сэр, — отметил Лысый.

— Я рад, что вам понравилось, — произнес Рузвельт.

— Может, мы ошибались насчет вас, — продолжал Лысый. — В конце концов, вы, вероятно, не такой уж плохой парень.

Он налил себе еще порцию.

— Но вы так и не сказали, ради чего нас сюда привели, — сказал Одноглазый. — Вам явно от нас что-то нужно.

— Только ради приятной компании, — ответил Рузвельт. — Мне кажется, после хорошего знакомства люди вряд ли останутся врагами.

— Это меня полностью устраивает, — кивнул Лысый. — Вы не возражаете, если я сяду?

— Для этого и придуманы стулья, — усмехнулся Рузвельт.

Он взял бутылку и снова наполнил оба стакана.

— У нас говорят, что вы некоторое время были ковбоем на Западе, сэр, — снова заговорил Лысый. — Не расскажете ли нам об этом времени? Я никогда не был западнее Гудзона.

— С удовольствием расскажу, — согласился Рузвельт. — Только я не был ковбоем. У меня было ранчо, и я охотился на медведей, лосей и бизонов, а какое-то время помогал шерифу.

— А вы не встречались там с Доком Холлидеем или Билли Кидом? — спросил Одноглазый.

Рузвельт покачал головой:

— Нет, я жил на равнинах Дакоты, а они обитали южнее, в Нью-Мексико и Аризоне. Но в Зиму Голубого Снега мне удалось поймать трех убийц.

Еще с полчаса он продолжал рассказывать им свои истории и следил, чтобы стаканы не оставались пустыми. Закончив рассказ, Рузвельт подошел к двери и приоткрыл ее.

— Вечер удался, джентльмены, — сказал он. — Надо будет как-нибудь повторить нашу встречу.

— Мне нравится эта идея, — пробормотал Лысый. — Вы отличный парень, мистер Рузвельт, сэр.

— Мне тоже понравилось, — присоединился Одноглазый.

Рузвельт обнял их обоих за плечи:

— Кто-нибудь хочет еще глоток на дорожку?

Оба бандита радостно улыбнулись от мысли продолжить выпивку, но в этот момент в кабинет вошел какой-то человек. Послышался громкий хлопок, и сверкнула ослепительная вспышка.

— Что это было, черт побери? — воскликнул Одноглазый, усиленно моргая здоровым глазом.

— А, это один мой приятель. Не обращайте внимания.

Они выпили еще по стаканчику и заковыляли к двери.

— Парни, — остановил их Рузвельт, — вы не в том состоянии, чтобы добраться до дома, а у меня нет под рукой свободной повозки с лошадьми. Я предлагаю вам переночевать прямо здесь. Вас никто не собирается арестовывать, и двери камеры можно не только не запирать, но и оставить открытыми. Вы сможете свободно уйти утром или еще раньше, если сочтете нужным.