Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-2 [СИ] Страница 9

Потом Мустафа провалился.

Разведчик обычно проваливается по одной причине — неверно принятое решение. Можно искать себе сотню оправданий, но в итоге — всегда приходишь к одному и тому же: неверно принятое решение приводит в застенок Мухабаррата, на шариатский суд в качестве подсудимого, в руки разъяренной толпы. Мустафа просчитался — он не мог понять где, но просчитался. Разговаривая с таксистами — он невольно зарождал у них подозрения относительно себя и понимал, что в части случаев даже щедрый бакшиш их не заглушит. Но он надеялся на то, что бывшие, отставные офицеры пусть и патриоты своей страны — но той страны, которой они давали присягу и которой они были нужны. А не нынешнего Египта, погружающегося в трясину мракобесия как вол — в жидкую черную грязь низовий Нила. До определенного момента это срабатывало — но где-то он просчитался. Он мог предвидеть и это — но в данном случае он рассчитывал на удачу и на грубую, топорную работу местной контрразведки. До исламской революции местный Мухабаррат и так не отличался особой грациозностью — какие к чертям хитроумные комбинации, когда некоторые сотрудники и среднюю школу нормально не закончили, а в каждом городе существует тюрьма, где безнаказанно насилуют, бьют, пытают и держат столько, сколько нужно. А сейчас и вовсе — победившие исламисты расправились с ненавистными мухабарратчиками, на их место поставили своих, еще более тупых и неграмотных. В его понимании — если кто-то донесет — за ним должны были установить слежку, слежку грубую и неумелую — и это стало бы для него сигналом сворачивать удочки — тем более что он пошатался по городу и наел два места, где прекрасно можно стряхнуть хвост. Но получилось совсем по-другому: до самого последнего момента он и не подозревал, что его вот-вот арестуют. А когда понял — что-либо предпринимать было уже поздно.

Он договорился с очередным таксистом, у того был старенький глазастый Мерседес Е, наверное купленный в Европе с пробегом тысяч в пятьсот и здесь прошедший ненамного меньше. Когда они вырулили со стоянки — Мустафа привычно оглянулся — за ними никто не поехал. У него было маленькое зеркальце, умещающееся в ладони, используя которое можно было незаметно проверять, не увязался ли кто за тобой. Но тут он не стал этого делать — потерял бдительность.

И тут же поплатился за это. На одной из улиц — они разговаривали с водителем — и тот вдруг замолчал, чуть притормозил и взглянул в боковое зеркало. В голове Мустафы зазвенел колокольчик тревоги — но было уже поздно. Небольшая легковая Тойота подрезала их, внедорожник Ниссан с тонированными стеклами притерся сзади — и вооруженные люди бросились к машине. Мустафа попытался избавиться от диктофона, центральный замок давал несколько секунд для этого. Но центральный замок каким-то образом оказался открыт — хотя все египетские таксисты закрывают его, чтобы пассажир не сбежал, не заплатив. Люди в масках вытащили его на тротуар и стали бить ногами. Потом — сковали руки наручниками, набросили на голову черный мешок и бросили в багажник внедорожника…

Варианта было два — либо похитители, либо местная контрразведка. Оказалось — второе.

Его привезли в местную тюрьму и бросили в камеру — омерзительную переполненную людьми, негде было не столько спать, сколько даже сидеть. Его приняли нормально, не избили — как выяснил Мустафа, здесь были обычные люди, которые нарушили тот или иной закон шариата и ждали за это наказания. Один побрился. Второй ел или пил харам. У третьего жену увидели без паранджи — в таких случаях арестовывали всегда мужчину. Товарищи по несчастью просветили его относительно того, что будет дальше — шариатский суд и наказание. Нормального суда не было, потому что судью убили, за то, за что сидели здесь они — наказание назначалось в виде какого-то количества ударов кнутом. В тюрьмы сейчас почти никого не сажали — заключенных надо было содержать и кормить. Что же касается Мустафы — он почему-то был уверен, что египетская Фемида не будет к нему особенно благосклонна. И не ошибся.

Часа через два после того, как его привезли сюда — в камере открылась дверь

— Иди сюда! Сын свиньи, жидовский шпион!

Ворвавшиеся в камеру военные в красных беретах — Мухабаррат, силы безопасности — схватили иорданского журналиста, подозреваемого в шпионаже, потащили из камеры. Попытка пойти самому — была вознаграждена сильным ударом по голове, от которого помутилось зрение. Его подхватили под руки и потащили по коридору. Те, кто шел мимо по коридору — пользовались возможностью, чтобы ударить пленника.

Наконец, его втащили в какое-то помещение, бросили на стул. Пристегивать наручниками не стали. В помещении — было полно военных, вооруженных.

Стол. Три стула. Разбитое окно. Зеленый флаг с шахадой.

— Именем Аллаха!

Понятно, исламский трибунал. Или шариатский суд, как правильно.

Один из конвоиров ударил Мустафу

— Говори: Именем Аллаха, свинья!

— Именем Аллаха! — повторил Мустафа.

В трибунале — места занимали судьи. Офицер с погонами полковника, какой-то солдат и бородатый, только без усов мулла. В комнате была духота, кондиционер был — но наверняка сломался и починить было некому. Пахло несвежей пищей, потом, мочой…

Допрашивать принялся мулла

— Ты правоверный? — спросил он подсудимого по-арабски

— Ла иллахи Илла Ллаху Мухаммед расуль Аллах — сказал Мустафа

— Как твое имя?

— Мустафа аль-Джихади.

— А имя твоего отца?

— Ибрагим.

Слова «Аль-Джихади» — не прошли мимо внимания муллы

— Ты сказал, что твоя фамилия аль-Джихади. Что это значит?

— Это значит, что я участвовал в Джихаде Аллаха.

— Где?

Где… Первый раз — он участвовал в Джихаде Аллаха еще в восемьдесят седьмом, когда он и еще несколько израильтян — тайно проникли в Пакистан, чтобы вести разведку и оценить возможность победы моджахедов в Афганистане. А потом… было еще много чего.

— Первый раз я вышел на пути Аллаха в Пакистане. В четыреста шестом…[4]

Мулла подозрительно смотрел на него.

— Он лжет! — выкрикнул солдат, явно весьма польщенный тем, что ему, простому солдату досталось место в исламском трибунале.

Мулла поднял палец

— Нехорошо говорить про брата нашего, что он лжет до тех пор, пока не выслушаны свидетели. Согласно шариату, должны быть два свидетеля мужского пола, а если таковых нет, то допускаются свидетели женского пола или дети, но свидетельство двух женщин приравнивается к свидетельству одного мужчины. Давайте послушаем свидетелей перед тем, как выносить суждение по шариату о виновности нашего брата…

Первым свидетелем оказался тот самый таксист. Второго — он никогда не видел.

Посовещавшись на месте, рассмотрев доказательства в виде цифрового диктофона и видеокамеры — шариатский суд вынес решение: смертная казнь американскому и израильскому шпиону…

Из здания суда — его выволокли двое мухабарратчиков — это оказалась территория воинской части, тоже неприбранная и анархичная. Были видны шатающиеся солдаты, стоящая гражданская техника — машины и мотоциклы, мотороллеры. Свободные от службы солдаты собрались, чтобы поглазеть на американского и израильского шпиона — такое зрелище они видели впервые в жизни, кто-то смотрел с почти детским любопытством, кто-то — со звериной ненавистью. Один из солдат плюнул в него. Его провели к внедорожнику — старый Ниссан иранского производства, распространенный на Востоке — и втолкнули назад, в багажник. Потом — в машину сели еще несколько человек, он понял это по тому, как машина мягко качнулась на рессорах. Потом — заперхал загнанный как дохлая лошадь двигатель и они, хвала Аллаху тронулись. Судя по звуку — за ними шел еще один грузовик, возможно пустой, возможно — с солдатами.

Мустафа начал готовиться к смерти.

Он прекрасно понимал, что рано или поздно умрет, он предполагал, что уже никогда не увидит Израиля. Он не надеялся продержаться столько, сколько продержался на самом деле — и был зол на себя, на то что так дешево попался. Он работал в Пакистане, в саддамовском и постсаддамовском Ираке, в Турции, на русском Кавказе, в Ливии — и то, что он попался здесь, казалось ему дикой несправедливостью. Но есть то, как оно есть — и он понимал, что выпавшая ему смерть наверняка не худшая. Если только солдаты не станут над ним издеваться, а просто исполнят приговор. Для людей его профессии — пожелание быстрой смерти было добрым пожеланием.

Он был солдатом израильской армии, когда-то данным — давно — так давно, что он уже не считал себя израильтянином. Будучи не арабом по крови он уже давно считал себя арабом и никто не мог отличить его от араба. Он работал на Израиль и был одним из ценнейших активов МОССАДа — но при этом он искренне любил арабский народ, арабов. Это были лучшие друзья, когда ты становился их другом и опаснейшие враги, когда ты становился их врагом. Из раза в раз — они выбирали себе вождя, потому что подчинение вождю, сильнейшему было в их генах — вот только вождь раз за разом либо с самого начала оказывался подонком, либо становился таким со временем. Подлинным проклятьем была нефть: израильтяне не имели ничего, кусок просоленной пустыни и горы, вот и все что у них было вначале — поэтому, они вынуждены были всего добиваться тяжелым трудом. Арабы имели нефть, они продавали ее получали деньги и могли ничего не делать, ничего не изобретать, не создавать, не открывать. Получалось так, что страны где была нефть утопали в мракобесии, просто от жиру бесились как Саудовская Аравия — причем таких же как они арабов они ввозили на рабских правах и эксплуатировали без зазрения совести. А те, у кого нефти не были — завистливо смотрели на тех, у кого она была и пытались подражать им во всем — прежде всего в мракобесии. И те, кто обвязывался поясом шахида и шел, чтобы подорваться — даже не подозревали, что смерть их была угодна не Аллаху, а нефтяным шейхам, которым надо было поддерживать высокие цены на нефть и шантажировать Америку. Они знали это… многие, по крайней мере в городах — догадывались, что не все так просто — ведь Интернет был доступен и можно было узнавать самые разные мнения. Однако, они были слишком горды, чтобы признать ошибочность собственного пути, потому что это значило признать ошибочность пути, по которому шли их отцы, деды и прадеды. И они продолжали лить кровь на иссушенную солнцем землю, которая и так впитала Аллах знает сколько крови.