Людмила Белаш - Имена мертвых Страница 16

— Мне в Мунхит, — спохватилась напомнить Марсель.

— Вижу, вы не спешите, — Клейн не то спросил, не то констатировал.

— Не очень спешу.

— И мы, знаете, тоже. «Конь» сегодня ваш. Можем и к морю съездить; до Кольберка два часа езды.

— Профессор просил не выезжать из города…

— Э, — улыбнулся Аник, — вы, простите, плохо его слушали. Шеф говорит всегда по-аптекарски точно, его надо внимательно слушать. Ведь есть разница между «уезжать» и «выезжать»?

— А… да! он сказал «уезжать»… кажется.

— Смотрите сами, куда ехать. — Аник включил музыку в салоне, чтобы скрыть свое любопытство. — Считайте, что вы за рулем.

— Давайте просто покатаемся.

— Идет! Только напоим «Коня».

Марсель устроилась в удобном кресле и дразнила мышку кисточкой шарфа; кондиционер веял на нее теплом, динамики пели ей песню. Она по-прежнему не очень доверяла доброжелательным спутникам, но странно — недоверие это претило ей самой. Их откровенность подкупала, манеры были естественны, и слаженный дуэт не казался наигранным; похоже было, что они впрямь притерты друг к другу давным-давно. Аник для нее своим зарядом оживил мышку, ему это было трудно и неприятно. Они предложили ей любую помощь по первому зову — кто еще поступил бы так? — но именно эта щедрость ее и отпугивала. Они явно хотели сойтись с ней поближе, а вышло, что она хотела и дальше оставаться неприступной. Повременить, проследить за ними — никакую ложь нельзя долго скрывать, они могут выдать себя; для нее многое оставалось непонятным, она должна была разобраться в том, что случилось, и боялась, что ее обманут, скроют что-то важное. Она нетерпеливо стремилась стать на равных с ними, посвященными в секреты Вааля — о, если бы!.. — потому что нелегко было держаться дальше, чем на вытянутую руку от них, и не чувствовать опоры на земле, которая однажды уже разверзлась и поглотила ее.

— А скажите, Клейн, — спросила Марсель, забавляясь с мышкой, — что такое этот заряд, если не секрет? Как это получается?

— Сложный вопрос для меня, — не сразу ответил Клейн. — В этом деле я человек случайный и до смерти никакой наукой не занимался. Не знаю, устроит ли вас, если Аник или я примемся объяснять на пальцах то, что трудно было бы втолковать целому научному обществу.

— Вполне устроит. Как вы расскажете, так я и пойму.

— Что же, извольте. Так вот, всякое существо имеет измеримый потенциал…

— …нечто вроде возможности прожить жизнь от и до, — вставил Аник, поскольку Клейн говорил размеренно, как бы нарочно оставляя ему паузы для уточнений.

— У каждого вида потенциал свой, у человека тоже; меньше нормы он у уродов и больных с рождения. Болезни — если они не врожденные — в общем-то мало его изменяют.

— …но если упорно губить свое здоровье, можно лишиться его раньше срока. Что частенько и бывает. Называется — смерть от износа или дряхлости, что одно и то же.

— Заряд же, — продолжал Клейн, глядя на убегающую аллею, — это другое. Это искусственный потенциал, введенный извне. Хотя, пожалуй, по сути они схожи, только потенциал не бывает без тела.

— Заряд можно впрыснуть, — Аник небрежным жестом показал, как делает себе укол, — если есть, во что. Сам по себе он не существует, а появляется при передаче и держится в теле… даже наоборот — он держит тело живым, а не оно его.

— И вы, — добрей, чем прежде, поглядела на него Марсель, — отдали мышке свой заряд?

— Лишь маленькую часть, мизер.

— А большая часть — КАКАЯ она?

— Между собой, — поспешил вмешаться Клейн, чувствуя, как разговор вступает на опасный путь, — мы можем делиться зарядом, и с мертвыми — тоже, а вот потенциалом делиться невозможно…

«Если тебя не зовут Герц Вааль», — подумал Аник.

— Заряд вырабатывается особой машиной. Мы называем ее «инкарнатор», что значит — воплотитель, потому что он возвращает не только жизнь, но и внешний вид…

— …реконструирует тело таким, каким его застала смерть.

— Вместе с болезнями?

— Болезни часто бывают от внешних причин. Причина исчезает вместе с жизнью. Поэтому сейчас вы здоровы. Остаются иногда следы — не знаю почему, — у меня, скажем, были шрамы, меня мертвого объели собаки; у Аника были следы от пуль, но это проходит со временем.

— Я не исключаю…

Клейн усмехнулся про себя — вот тоже, гениальный воскреситель-2, Аник Дешан.

— …что какие-нибудь старые болезни могут вернуться — рак или, к примеру, диабет — если они передались по наследству.

— Но если тело совсем… истлело — откуда берется новое? оно что — не настоящее?

— Не прежнее, — поправил Клейн, — но настоящее. Тут, Марсель, начинается уже загробная физика, а я в ней не силен.

— В принципе, — Аник чуть приподнял одну руку и сложил ладонь бутоном, — это выглядит примерно так. Вообразите бутылку, кружку и океан. Поэт сказал: «Наши жизни — как реки, и путь им дан в океан, который — смерть»; это и есть тот самый океан. Вы аккуратнейше зачерпываете именно ту порцию воды, которая раньше кем-то была, и выливаете в бутылку. Что происходит? вода принимает форму бутылки — вернее, форму человека, — и форма сохраняется, пока цела бутылка. Поскольку разговор идет о нас, то кружка — это инкарнатор, а бутылка — заряд.

— А насколько прочна эта бутылка? Наверное, она ТАЕТ…

— Да, — отрывисто сказал Клейн, будто сознаваясь в злодеянии.

— И быстро?

«Конь» подъехал к повороту на Почтовую; трудно было предугадать, куда Аник собирается направить машину дальше; пути были открыты во все четыре стороны: через Кенн-страдэ и Арсенал на Мюнс, через пивной завод Кальвина на Ларикен, через Киркэнк на Маэн, через Двойной мост в столицу.

Город вокруг оживленно шумел, не обращая внимания на бордовый «лендокс», стоящий в череде других машин у светофора.

— Не очень быстро, — Клейн уклонился от прямого ответа.

— Мы уже долго живем, — поддержал Аник. — И будь я трижды идиот, если скажу, что жизнь чересчур затянулась.

— Разве вы не стареете?

— Если б все было, как в сказке, барышня, я выглядел бы ровно на двадцать один год, как в сорок пятом…

— На вид вам тридцать с небольшим.

— Счастливый возраст! — рассмеялся Аник, — пора надежд и свершений!.. А сколько вы дадите мне, Марсель?

— М-м-м… чуть поменьше.

— Вы мне льстите! по календарю мне за шестьдесят, но объяснить это я не берусь. Спросите лучше у шефа. Мы сами не знаем, почему в воплощенное тело возвращается разум, почему мы можем передавать заряд, а обычные люди — нет и многое другое. Не мы придумали инкарнацию, мы только получаем дивиденды с патента Герца Вааля.

— Почему же вы не сбежите от него? он вам много платит или… как-то держит вас при себе?

Воцарилось молчание; лишь глухо рокотал «Конь», шелестела дорога под колесами и негромко звучала музыка.

— Позвольте спросить вас, Марсель, — заговорил Клейн, — Кем вы собирались стать? в смысле профессии.

— Дизайнером, как ма… но мне надо как-то устроиться сначала, кончить лицей или коллеж…

«У меня нет ни денег, ни документов — одна справка о смерти… и жить, наверное, придется в другом городе или в щелке, тайком, по-мышиному… только где? — грустно подумала Марсель и как наяву увидела коридоры, кабинеты, чиновников и вспомнила, что ей предстоит доказывать, что она живая. — Надо узнать, как Клейн и Аник обзавелись документами. Ведь есть же у них водительские права».

— Сколько ваша мама зарабатывает в год?

— Тысяч тридцать — тридцать пять, по-разному бывает. Но сейчас она мало работает, воспитывает дочку.

— Неплохо. Я вот — шофер профессора, временами ассистент. У меня тоже год на год не приходится…

— …но семьдесят косых мы имеем каждый год, — подытожил Аник. — Теперь я садовник и лаборант у шефа. Ставлю сто против одного, что лейб-садовник Его Величества имеет на карманные расходы меньше моего. И работа вполне законная. Зимой — оранжерея, летом — сад. Природа!

— То же самое и я, — согласно кивнул Клейн. — Как механик, я нигде столько не получу.

— Поня-атно, — протянула Марсель, хотя в глубине души сомнения ее не оставляли. А с другой стороны — профессору даже не надо добиваться Нобелевской премии, чтобы его ассистенты как сыр в масле катались и служили не за страх, а за совесть. Достаточно продавать заряды богатым людям, их детям… но это позор! Был кто-то, тоже монопольный торговец спасением, — кто же?..

Марсель нахмурилась, вспоминая — ну, как его?..

Петер Чемберлен! Изобретатель акушерских щипцов и его грязная семья! Это о них говорилось — «На семействе Чемберленов лежит пятно, что оно так долго скрывало от общества одно из полезнейших изобретений, руководствуясь презренным своекорыстием».

Платил или не платил отец Ваалю? Она не знает…