Евгений Шкиль - Стражи Красного Ренессанса Страница 24

Зайдя в подъезд, Марик и его спутница наткнулись на древнюю консьержку, сидящую за столиком с ноутбуком.

— Доброй ночи, Марк Леонидович, — сказала она, рассматривая Лёлю сквозь толстые линзы очков с завистливым неодобрением.

— Пипец, — прыснула смехом женщина, — Марк Леонидыч, бля…

— Тс — с-с, — страж слегка надавил указательным пальцем на губы проститутки, а затем обратился к консьержке:

— И вам доброй, Ксения Анатольевна.

Марик редко испытывал чувство жалости, но покинутая всеми старуха почему‑то заставляла его сердце сжиматься. Возможно потому, что она была похожа на умирающую скаковую лошадь, которая когда‑то каждые выходные мчалась по ипподрому на глазах у сотен тысяч зрителей. Она получала свою порцию любви и ненависти, в зависимости от сыгранных или проигранных ставок. Она жила чужой злостью и обожанием. Она любила страсти, которые ее питали и давали новые силы бежать. Но золотое время соловой скакуньи ушло безвозвратно, на ипподроме теперь красовались новые кони, на которых делали очередные ставки забывчивые зеваки, а старую кобылу отправили в вольер сидеть за маленьким столиком и провожать завистливым взглядом пышущие здоровьем молодые тела.

Марик не стал вызывать лифт, а поднялся на третий этаж по лестнице. Когда он открыл дверь, автоматически включился свет в прихожей, и киберкон торжественно произнес:

— Приветствую вас, Марк Леонидович!

Лёля тихо засмеялась, а страж прошел в гостиную, где находилась панель управления.

— Марк Леонидович, вам одно… два… три сообщения…

Киберкон не успел договорить, поскольку Верзер отключил его, а также убавил вручную слишком яркий свет в коридоре.

— Вечно глючит, сволочь, — сказал он, вернувшись в прихожую.

— Раз, два, три, — попыталась скопировать голос киберкона женщина. В полутьме она преобразилась, стала другой. От пьяной хабалки будто не осталось и следа. Лёля превратилась в сексапильную хищницу с острым взглядом и не менее острыми белыми зубками. Вот только все впечатление портил легкий запах перегара.

Женщина засмеялась, тряхнув золотистой копной волос, а затем неожиданно впилась Марику в губы.

Страж неохотно отозвался на поцелуй.

— Раз, два, три, — повторила Лёля, запустив холодные руки под майку парню, — меня ты отдери…

Марик вдруг ощутил, как волосы на его голове зашевелились. Он ненавидел считалки с самого детства. И на то были свои причины.

— Три, четыре, пять, отдери опять, — прошептала возле самого уха Лёля и куснула стража за мочку.

— Перестань, — тихо сказал Марик, — не нужно…

— Пять, шесть, семь, с тебя слижу я крем, — Лёля уколола когтями спину парня.

Страж, стиснув зубы, закрыл глаза. Это женщина и есть Тьма. Он боялся остаться в одиночестве, бежал от черных воспоминаний, но, оказывается, сам же и привел их в свой дом.

— Семь, восемь, девять…

— Хватит! — Марик грубо отдернул от себя Лёлю.

Однако женщина лишь улыбнулась и прошептала:

— А ты жесткий. Я люблю жестко. Если бы ты знал, как я устала от всех этих импотентов и извращенцев. Я хочу жестко, — и снова прильнула к нему, — хочу жестко туда, куда захочешь ты…

Марик ощущал всем телом, что Тьма уже окружила его, и непрестанно давит, дышит замогильным Ужасом, исходящим от стен, от потолка, от двери, от женщины. Теперь страж знал, что этот потусторонний кошмар не остановить и не рассеять даже сверхмощными прожекторами. Поздно. Зло уже здесь…

Но самое жуткое заключалось в том, что Лёля не способна была постигнуть происходящее. Она превратилась в орудие Тьмы, не сознавая этого. И Марик не мог допустить такой ситуации, при которой случайная шлюха вдруг поняла бы, что парень боится.

— Ну не хочешь по — русски, — нашептывала Лёля, — давай по — французски, как в школе: ун, дё, труа…

Страж схватил женщину за плечи и с силой оттолкнул от себя, отчего она гулко ударилась об входную дверь. В глазах проститутки теперь появился страх.

— Укуси меня, — протянул открытую ладонь к губам Лёли Марик, — укуси меня за руку, вот сюда.

Женщина подчинилась.

— Нет, — сказал страж, — не любовно, а по — настоящему, до крови, со всей силы.

Лёля укусила.

— До крови! — взревел страж. — Сука, кусай, давай, иначе ты пожалеешь, что стала шлюхой!

Наконец, парень почувствовал давящую боль под дрожащими губами женщины. Он схватил ее за волосы и потянул назад, заставив вновь удариться головой.

— Спасибо, — сказал Марик, открывая входную дверь, — ты свободна.

Выскочив в подъезд, Лёля бросила полный злости, страха и недоумения взгляд в сторону стража и, стирая с подбородка кровь несостоявшегося любовника, выпалила на одном дыхании:

— Псих ебаный! Не вздумай мне звонить!

«Тупезнь, у меня твоего телефона нет», — успел подумать Марик, прежде чем хлопнул дверью.

Теперь он остался один. Страж поднял руку, красная струйка стекала по мизинцу и капала на пол: раз, два, три… и на полу черная лужица.

Верзер проковылял в гостиную, выключил свет. Убегать не было никакого смысла. Это как после обильной пьянки: утром тебя мутит. И можно промучиться целый день, борясь с тошнотой. А можно сразу проблеваться, после чего станет легче. Так зачем сопротивляться, если тьма уже здесь? Нужно ускорить процесс, чтобы завтра утром встать свободным от тяжести минувшего.

Марик направился на кухню. Он с трудом волочил ноги, поскольку мрак, казалось, сгущал воздух, превращая его в клейкий кисель. Вязкая мгла заполнила коридор, и дышать и идти было не то что тяжело — практически невозможно. Будто ты по шею в воде. Нет, даже не в воде, а в мутной грязи, в болотной трясине, которая безжалостно гасит любую попытку сопротивления. От невероятного напряжения страж взмок, но все же шаг за шагом продолжал передвигать непослушные конечности. Раз, два, три. И еще маленький шажочек. И вот уже порог кухни. Осталось немного. Совсем чуть — чуть. Какие‑то полтора метра до стола. Задыхаясь, парень оперся о стенку. Глаза заливал едкий и зловонный пот. Пахло ужасом и смертью. Пахло отчаяньем и злом. Пахло одиночеством. И запах, исторгаемый стражем, смешивался с тьмой, еще сильнее сгущая ее. Мрак переставал быть жидким, он начинал кристаллизоваться. Пройдет еще несколько секунд, и двигаться станет невозможно. Марик сделал отчаянное усилие. Раз, два, три — и он возле стола.

Достав из ящика кухонный остро заточенный нож, парень разрезал руку в том месте, где его укусила проститутка. Он умел подавлять боль. Но мало кто знал, что он также умел обострять ее. До невероятных максимумов, практически до мгновенной потери сознания. Отбросив нож и схватив солонку, страж сломал пластмассовую крышечку и одним движением высыпал соль на кровоточащую рану. Острая боль миллионами раскаленных игл ударила в мозг, заполнила пространство огненно красными всполохами, а затем швырнула стража в холодную тьму и забвение…

Теперь он был далеко. В Африке. Новенькое трехэтажное здание — школа. Рядом невзрачные хатки. Пыльная дорога, никогда не знавшая асфальта, уходящая за серо — зеленый холм с могучим раскидистым деревом на самом верху. Бескрайняя саванна и такое же бескрайнее светлое небо. Мама ведет его за ручку. К улыбчивой темнокожей девочке. Невдалеке на площадке играют мальчишки. Все они старше его на два, три, а кто‑то даже и на все пять лет. Именно поэтому невероятно хочется к ним. Но его крепко держат за руку.

— Маленький Марк, — спрашивает его мама Рита, — хочешь, у тебя будет подруга?

Мальчик кивает. Еле заметно и неуверенно.

— Ее зовут Дана. Она младше тебя, ей только четыре годика. Поздоровайся, как я тебя учила.

Мальчик стесняется. А потому избегает взгляда мамы Риты и девочки.

— Бонжюр, — говорит он недовольным голосом, разглядывая родинку на женском лице под левым уголком рта. Затем отворачивается.

Мальчик видит джип, на котором они приехали, видит водителя дядю Борю с автоматом под боком, видит папу, высокого человека с зачесанными назад волосами, беседующего с чернокожим полноватым мужчиной в очках — директором школы. Папа Леня спрашивает, почему сняли охрану? А директор, отвечает, коверкая слова, что понятия не имеет — приказ свыше.

Папа работает дипломатом. Мальчик невероятно этим гордится, хоть до конца и не знает, что это такое. Зато он знает другое, ибо так каждый раз ему говорит мама: папа приехал с доброй волей и построил школу, чтобы африканские детки учили русский язык…

Мальчик смотрит дальше, на дорогу и видит, как по ней идет негритенок со школьным рюкзаком за плечами. Ему, наверное, десять лет. А, может, и все одиннадцать.

— Маленький Марк, повернись сейчас же, это некрасиво, — слышит он мягкий, но настойчивый голос.

Мальчик подчиняется. Смотрит на улыбчивую девочку и хмурится.