Тяжёлая реальность. Игры благородных - Хайдарали Мирзоевич Усманов Страница 27

Лираэль стиснула зубы. Сейчас ей нужно было решить, что важнее… Выиграть сейчас – или остаться живой и невидимой?

Она закрыла глаза. Внутри всё боролось. Сердце требовало удара, броска. Но разум, впервые за долгое время, пробудился и заговорил громче страха:

“Ты увидела, что это возможно. Этого достаточно. Не жги себя сразу. Отойди, вернись – но уже подготовленной.”

Эти слова отозвались в ней горечью поражения. Она ненавидела ощущение отхода, словно отрывала от себя кусок. Но чем дольше она держала ладонь на панели, тем яснее понимала, что победа в этот раз обернётся смертельной ловушкой. Так что она медленно, предельно осторожно убрала руку. Панель мигнула в последний раз, словно закрывая глаза, и снова застыла в холодной тишине. Никакой тревоги. Лишь отпечаток – в её сердце и в её памяти.

Потом Лираэль отступила на шаг… Затем ещё на один… Её горло перехватило. Она чувствовала себя одновременно униженной и ликующей. Да… Она не взломала систему. Но она доказала себе главное. Её прикосновение способно пошатнуть то, что считалось нерушимым. Теперь она знала, что вернётся. Но не слепой, не пустой. Она отыщет нужные коды, научится читать структуру, подготовит собственный обход. И тогда эта система падёт – не случайно, не от отчаяния, а потому, что она сделала себя сильнее.

Этой ночью Лираэль ушла, но уже не той пленницей, что пришла сюда. Она уходила с новым оружием – с уверенностью в том, что её воля может оставить след даже в холодной сердцевине охранной сети. И в душе её впервые за долгое время вспыхнула тихая, но неугасимая искра терпения.

Она вернулась в каюту не как побеждённая, а как охотница, которой показали след и заставили понюхать воздух. Внутри – жаркое, сухое чувство цели. Теперь – готовиться. Вернуться – но уже с ключами и знанием. И она уже знала, с чего ей нужно было начать.

Ночью она разложила на столе всё, что могло стать картой. Распечатки дежурных смен, копии инженерных ведомостей… Схему ангара, скачанную из общедоступного контура. Хотя и урезанную, но всё же схему. А также и собственные пометки. На полях – метки-пустяки. “Здесь зевает”, “здесь всегда курит”, “смотрят влево, когда грохочет охлаждение”. Крошечные привычки охраны складывались в узор – как тропа в лесу, которую видишь только, если умеешь смотреть боковым зрением.

Она чётко разделила цель на три задачи. Понять ритм ангара и выбрать “окно дыхания” – время, когда всё на секунду ослабевает. Добыть или подменить ключ-матрицу… Не только открыть дверь, но и сесть в кресло пилота, запустив челнок, не подняв тревоги…

И дальше, самое болезненное, она добавила четвёртый пункт. Уйти обратно живой, даже если её план, по какой-то невидимой причине, сорвётся. Это было новым для неё. Не только дерзость, но и страховка. Так что ей нужно было активизировать сбор знаний. Не книги – привычки. Именно поэтому утром, не торопясь, она записалась в “курс ознакомления с логистикой”. Вроде бы скучная обязанность для молодых благородных, чтобы они понимали, почему каждое яблоко в миске – это пять расписаний и семь подписей. Её допустили в малый архив ангара – официальный, вычищенный, но даже из него можно было выковырнуть крупицы.

Она подолгу сидела над бортовыми журналами, не за цифрами, а за интонацией. Когда чаще всего вносят правки, в какие смены растёт количество “мелких замечаний”, как ведёт себя система при внеплановых проверках. Журналы у любой машины – как дневник зверя: по ним видно, когда он спит, когда раздражён, когда голоден.

Днём – занятия на общих тренажёрах. Не ради стрелковой подготовки – ради привычки к пульсу техники. Она искала “энергетический почерк” ангара. Ровный гул магистралей… Вздрагивающий бас компрессоров… Редкий писк сигнальных каналов… В какой-то момент ловила себя на том, что безошибочно угадывает, когда сейчас сменится дежурный – просто по тому, как гул в стенах меняет тембр.

Ночью – дыхательные практики. Не столько магические, сколько привычки охотницы. Замедлить пульс… “Сделать себя лёгкой”… Старые наставницы учили этому для лесной засады. Теперь всё это стало способом не сработать невидимую “психометрическую” стражу, которой славились рилатанские узлы доступа. Панели не читали мыслей, но “чуяли намерение” – резкий, острый запах решимости. Она училась прятать его, как хищник прячет запах крови в снегу.

А вот с ключом-матрицей могли возникнуть некоторые сложности. Ведь прямой кражи она не хотела – не из морали, а из расчёта. Пропажа подобного устройства вызовет переполох. Ей нужен был момент, когда ключ законно окажется вне сейфа и вне пояса владельца – и “выпадет из контекста”.

Она вычислила пилота по имени Сайрион – аккуратист, но нервный, вечно спорящий с техниками из-за протоколов проверки. У него был целый ритуал. После учебных вылетов он заходил в медотсек “на минуту” – проверить микротрещины в ладонных имплантах. И на эту самую “минуту” ключ оставлял в лунке зарядной ячейки в раздевалке, потому что медосмотр “фонит на руны”.

Лираэль несколько дней жила ровно по его графику – не трогая, а запоминая. Раз-два в неделю, после смены “Хризопраз”, он появлялся в одно и то же время. Она выучила его привычки до мелочей. Как он дважды постукивает пальцами по панели, как прикусывает правую губу, как долго моет руки, глядя в полупрозрачный экран.

Её цель была не забрать, а снять слепок узора. Матрицы рилатанских челноков не копировались в привычном смысле – но у каждой был “дыхательный рисунок”. Микроколебания поля, которые считывал ангар при подаче. В техотсеке стояли обучающие макеты ключей – пустые, “безголосые”, на которых курсантов учили правильному захвату. Если вложить в такой манекен правильную “песнь” – на вдох панели хватит.

Чтобы не касаться запретной техники напрямую, она пошла окольной дорогой. Согласилась помогать архивариусу Хэльве с переписью старых ведомостей. Хэльва любила болтать и обожала благодарных слушательниц. Между историями о “золотом веке дисциплины” Лираэль выпросила доступ к списанному стенду “Речитатив доступов” – музеефицированный учебник, что проигрывал “голоса” старых ключей в замедлении, для эстетического удовольствия. Официально – для “культурного наследия”. Неофициально – для понимания, как матрица звучит, когда дышит.

Она слушала. Дни напролёт. До тошноты. Пока не стала различать,