Юрий Корчевский - Пушкарь Страница 40

Что мне оставалось? Голод не тетка, да и зима на дворе. Долго протянуть на тяжелой физической работе и скудной пище не удавалось никому.

– Я согласен, но при одном условии – не пытаться оспорить мои познания, не нравится – не слушайте и не используйте.

Вагиф кивнул:

– Да, подходит. А теперь слуга проводит тебя на обед. Как звать тебя и откуда ты будешь?

– Звать меня Юрий, я из Рязани.

Я начал рассказывать про пленение, но Вагиф меня перебил:

– Нам это неинтересно. Об остальном поговорим позже.

После завтрака я пошел вслед за повозкой Вагифа. Идти пришлось недалеко, и я с интересом поглядывал по сторонам – дома, в отличие от русских городов, были почти все каменные и стояли за высокими глухими заборами. Улочки узкие, рядом в канаве текли нечистоты, распространявшие зловонный запах. Похоже, и в Казани были незнакомы с канализацией или выгребными ямами.

Дом Вагифа был похож на дом моего нынешнего хозяина – старика. Почти такой же двор, только размером побольше, во дворе замерзший бассейн, только вот окна в доме были узорчатые, с цветными стеклами. Смотрелось красиво. Вылезший из возка Вагиф провел меня в дом, показал мою комнату на первом этаже, недалеко от кухни, судя по запахам. Хлопнул в ладоши – к нам подбежал слуга. Вагиф что-то быстро проговорил по-татарски. В комнате мы уселись на коврики.

– Плохо, что ты не говоришь по-татарски. Теперь к тебе каждый день будет приходить учитель – мой слуга, и ты будешь изучать язык правоверных, это большая честь для тебя.

Я склонился в поклоне.

– Что тебе необходимо, чтобы ты плодотворно передавал мне свои знания?

– Бумага, господин Вагиф, писала и много хлебного вина.

Вагиф поморщился:

– Коран запрещает употреблять правоверному вино.

– Вино нужно для врачевания, а не для питья, – пояснил я.

– Хоп, якши. Сегодня пока отдыхай, тебе принесут одежду, – и вышел.

Вскоре ко мне пришел слуга, в руках он держал кучу разноцветных тряпок. Это оказались халаты – зимний – для улицы – и легкий – для дома, шаровары, пояс, тюбетейка и лисья шапка, а также сапоги и тапочки без задников с загнутыми носками для дома. Я переоделся, почти все было впору.

Одну часть обещания Вагиф сдержал – переодевшись, я выглядел как татарин средней руки, но выдавало русское лицо – широкие серые глаза и русая шевелюра, борода, правда, у меня была черная.

Впорхнула девушка лет пятнадцати – то ли служанка, то ли дочь Вагифа – принесла на подносе лепешки и кувшин кумыса.

После обеда или полдника – я и сам не понял – вошел пожилой слуга – Мустафа, как он представился. Мы стали изучать татарский язык – он называл вещь или действие по-русски, затем медленно по-татарски, добиваясь от меня правильного, чистого произношения. Большими способностями лингвиста я не обладал, но не зря говорится – терпение и труд все перетрут.

До самого вечера мы изучали язык, и Мустафа отстал от меня, когда я взмолился – голова уже не соображает, дай передохнуть.

Вечером меня покормили вареной бараниной с лепешками и отваром сухофруктов. После сна и легкого завтрака ко мне пришел Вагиф:

– Для начала мы будем заниматься по утрам врачеванием, после обеда я иду во дворец к визирю, ты учишь татарский язык, – сразу все расставил по своим местам.

Начали мы с азов – сначала я попытался узнать от Вагифа, насколько он знает анатомию, имеет ли понятие об асептике и антисептике (для тех, кто не знает, – о стерильности), какие болезни знает и чем лечит. Разговор пока строился в виде интервью, причем больше говорил Вагиф, а я внимательно слушал. Кое-какие вещи были разумные, что-то просто наивное и смешное, но травы Вагиф знал хорошо. Полдня за разговором пролетело незаметно. После обеда изучение татарского языка. Вечером ужин и сон.

От обильного словоблудия почти в течение всего дня уставал даже язык. Выяснив уровень подготовки Вагифа и поразившись дремучести его знаний по некоторым вопросам, утренний урок я начал с азов – где расположено сердце, почки и где проходят сосуды, для чего нужны легкие и много чего другое. Здесь и пригодилась бумага – я показывал на пальцах, рисовал на бумаге, затем Вагиф хлопнул в ладоши – вошел слуга. Вагиф приказал ему раздеться донага, и я показывал, где лучше прощупывать пульс, определять отеки, как осматривать язык. Так теперь у нас было каждый день, за исключением пятницы – у мусульман это был день отдыха.

За месяц учебы я вкратце пояснил Вагифу анатомию и физиологию человека, правила первичного осмотра и азы стерильности. Теперь Вагиф понял, для чего нужно хлебное вино и как и чем обрабатывать руки. Его уважение ко мне росло, он не раз восклицал:

– Твои познания велики, Юрий! Я хотел бы, как губка впитывать драгоценные крупицы знаний, которыми ты обладаешь. Велик Аллах, когда свел меня с тобой. Я обучался в Турции и Персии, я даже ездил в Самарканд, но, поверь, никто и нигде так понятно не объяснял, как ты. Ты очень хороший врачеватель. До встречи с тобой я думал, что в Казани я лучший, но Аллах вразумил меня: воистину гордыня – грех.

Надо отдать ему должное, был он умен и сообразителен – много усваивал сразу, но были моменты, которые приходилось объяснять по многу раз, показывая на примерах. Сказывалась отсталость общей культуры, хотя Вагиф владел на приличном уровне четырьмя языками, быстро писал и читал. Как-то по ходу занятий мы коснулись арифметического счета – арабскими и римскими цифрами. Вагиф считал долго, я показал ему на бумаге как умножать и делить столбиком. Теперь мы занимались и математикой. Мне интересно было смотреть, как быстро рос и впитывал знания этот мужчина. Ум его был как вспаханное и незасеянное поле. Через два месяца занятий я уже сносно мог говорить по-татарски, но писать не умел, алфавит был арабский. Мой ученик так же преуспел во многом. Постепенно он начал советоваться со мной по своим больным – он подробно описывал симптомы, я пытался направить его в нужное русло. Дни летели за днями, постепенно теплело, и пришла весна. Воздух был напоен ароматами цветущих трав и деревьев, прилетели перелетные птицы, хотелось, ох как хотелось домой, обнять Настю, не слышать заунывных криков муэдзинов, поесть сала с прожилками мяса, выпить водочки, сходить в парную. Только человек, лишившийся всего окружающего его привычного быта, начинает ценить даже мелочи.

Вагиф как лекарь рос, круг его пациентов расширялся, росли и доходы. Но до сих пор я практически не выходил из дома, занятия проходили дома, и с пациентами я не встречался. Руки уже чесались, так хотелось поработать, учить и лечить все-таки вещи разные. Вещей в моей комнате прибавлялось, Вагиф изредка дарил подарки – то туфли из мягкой кожи без задников, то кафтан. Однажды принес нечто вроде шахмат – клетчатая доска и фигурки из слоновьих бивней. Правила почти не отличались от шахматных. В институтском общежитии студенты частенько поигрывали в шахматы, коротая время, и играл я неплохо. Из нескольких партий я выиграл все. Вагиф обидчиво надул губы: