Ивона Наварро - Музыка смерти Страница 43

Темнокожий шеф отрицательно покачал головой:

— Это дело полиции, и, насколько я понимаю, город подключил к расследованию федералов. У парней из городской полиции и без того работы невпроворот. Черт побери, нам приходилось заниматься кем угодно, включая желе-наркоманов и торговцев этим зельем, особенно последними. Я сам пришел сюда из отдела убийств, но, если говорить честно, в большинстве случаев пропавшие люди так никогда и не обнаруживались. Если преступник сбросил тело в реку, та гадость, которая в ней течет, превращает труп в слизь в течение двадцати четырех часов. Наверное, половина дерьма в обеих реках — разложившиеся человеческие останки.

— Нам в любом случае придется путаться у копов под ногами, — серьезно предостерег Мориц. — Поверьте, ни одному из вас не захочется даже попытаться заговорить с федералами о любом деле. Ни один из них никогда и не слыхивал слово «взаимодействие».

— Бог свидетель, так оно и есть, — согласился Райс. Следуя примеру своих людей, он тщательно проверил экипировку и теперь шевелил плечами, поправляя лямки огромного белого тюка, и подбрасывал его на спине, пока груз надежно и удобно не устроился на ней. — Сейчас наша работа — обнаружить похищенную собственность. Порядок, народ. Идем на охоту.

Глава 20

— Итак, — сказал Брэнгуин, собираясь отправить последний кусочек в рот, — теперь у вас есть все. Что дальше?

Деймон несколько секунд ковырялся в еде, прежде чем ответить. Биоинженер впервые ужинал с ним за одним столом после того, как Моцарт убил где-то в тоннеле четвертого мужчину, того, что заявлял, будто он работник компании «Медтех». Нынче вечером Брэнгуин был одет для выхода на люди: привычный белый халат сменили рубашка и широкие брюки цвета сочного загара. Старик ел очень аккуратно, стараясь не запачкать одежду и особенно белый кожаный галстук, который, по мнению Деймона, делал его внешность нелепой.

— Более легкая часть работы, — ответил наконец композитор, — ввести крики чужого в общую канву, которая уже готова, правильно сочетать одно с другим, чтобы получилось нерасторжимое целое.

Вэнс, как обычно, наскоро поела и вернулась на свое добровольное дежурство перед клеткой Моцарта. Уже стало почти нормой видеть чужого по другую сторону стеклянной стены, который неизменно переходил к тому месту, где обосновалась перед стеклом Вэнс. Деймон поглядел в ее сторону, затем машинально подобрал со стола несколько крошек.

— Но… у меня есть еще «не все», как вы изволили выразиться.

Ему хотелось, чтобы это было не так, хотелось покончить с программой и заняться наконец доведением «Симфонии ненависти» до совершенства. Он устал сидеть в улье, ему надоело дышать этим фильтрованным воздухом, слышать никогда не прекращавшийся гул вентиляционной системы, видеть километры закрытых стальной защитой электрических кабелей и труб гидравлического оборудования. Каждый раз, когда Деймон пытался вздремнуть, — даже смежив веки, он продолжал видеть мерцание индикаторов аппаратуры и слышать жужжание лазерных и матричных принтеров, звучавшее в мозгу навязчивой мелодией из какой-то дурацкой рекламы.

Глаза Брэнгуина округлились от удивления, он аккуратно смахнул со стола хлебные крошки и наклонился к композитору:

— Не все? Бы хотите сказать… Деймон развел руками:

— Я хочу сказать, что мне нужно кое-что добавить. Еще один фрагмент.

Брэнгуин выглядел совершенно озадаченным. Иисусе, с отвращением подумал Деймон, ждать понимания от этого человека так же бесполезно, как приличной игры на скрипке от того, кто привык орудовать отбойным молотком. Как разговаривать на подобные темы с человеком, который так долго восторгался всем подряд, лишь бы на том, что он слушал, красовалась яркая наклейка, уверявшая, что это и есть музыка?

— Я бы сам вошел в клетку к Моцарту, будь у меня уверенность, что он издаст звук, который я ищу, — мрачно сказал Деймон.

— Мой Бог, мистер Эддингтон, чего вы хотите от него добиться? — Брэнгуин уставился на композитора, потом посмотрел на чудовище, спокойно сидевшее на задних лапах перед Вэнс за разделявшим их стеклом. — Заставить кричать еще громче?

Если бы даже старик ничего не говорил ему во время предыдущих бесед, этого последнего вопроса было достаточно, чтобы показать его абсолютную неспособность понять мечту музыканта. Деймон с трудом разжал зубы, чтобы ответить:

— Дело не в громкости, Брэнгуин. Как вы этого не понимаете? Христос Всемогущий, мы можем делать громкость звучания такой, как нам нравится, с помощью рычажков настройки. Значение имеет качество звучания, то, что делает музыку понятной слушателю.

Не осознавая, что делает, Деймон сунул руку в карман брюк и ощутил в ладони три припасенных пузырька с желе. Как всегда, вещество впитало в себя тепло его тела и ощущалось рукой более горячим, чем бедро. Он гордился тем, что способен до поры носить пузырьки в кармане. Это и есть строгий самоконтроль, который делает его не похожим на Кена Петрилло, ставит выше бесхарактерных наркоманов, которые в два счета проглотили бы содержимое всех трех.

— Боже Милостивый, как вы не возьмете в толк? — Он не смог сдержать разочарования в тоне голоса. — Важнее всего мысль, которая кроется за криком, понимание того, чем вызван крик, того, что превращает крик в музыку. Словом, все те чувства, которые звучание музыки доносит до сознания слушателя. Боль… физическую или… — Его пальцы крепко вцепились в пузырек с желе, не желая расставаться с его теплом, и на какое-то мгновение в памяти Деймона вспыхнула картина ощущений того, что творилось у него в голове после приема первой дозы наркотика. — Или душевную, — закончил он.

— Ну, — оживленно заговорил Брэнгуин, — не думаю, что вы намерены найти то, что ищете, именно нынче вечером.

Он поднялся из-за стола и снова наклонился к Деймону. В этой одежде на выход усталость на его лице стала вдруг еще заметнее.

— Послушайте, мистер Эддингтон, говорят, что, если художник или музыкант слишком глубоко погружается в работу, он теряет контакт с остальным миром и это отрицательно сказывается на его творчестве. Я слышал, что писатели читают произведения коллег по жанру, чтобы обезопасить собственный взгляд на вещи от избитых истин и привнести в свои сочинения больше творческого начала. Почему бы вам на несколько часов не выбросить из головы и Моцарта, и «Симфонию ненависти»? Я собираюсь пойти на концерт группы «Мелодии ада», который она дает нынче наверху в зале. Эта музыка так далека от того, чем вы занимаетесь, что концерт даст отдых голове и вы сможете совершенно по-новому взглянуть на собственную работу. Составьте мне компанию. Что скажете?

На секунду у Деймона отвалилась челюсть.

— Нет, Брэнгуин, спасибо. Я ненавижу этот хлам. Я скорее проткну себе барабанные перепонки, чем соглашусь такое слушать, и уверяю вас, что в подобном шоу нет ничего, что могло бы каким-то образом повысить тонус моего творчества или оказать влияние на мою музыку. — Он искоса посмотрел на биоинженера: — Однако я благодарен вам за трогательное участие.

Брэнгуин ответил смущенной улыбкой, словно понимая, что зашел слишком далеко.

— Я тоже ее ненавижу, — доверительно сообщил он, — но считаю важным для себя знакомство со всеми направлениями современной музыки. Если ограничиваться только какими-то определенными, как можно составить представление об остальном? С чем сравнивать? — Он пожал плечами. — Если вы никогда не слушали их музыку, откуда вам знать, что ваше творчество ничего от этого не теряет? Как вы смогли догадаться, что ненавидите ее? В конце концов, как иначе узнать, что же в ней слышит критика?

— Вы исходите из предположения, что это музыка, — с сарказмом в голосе возразил Деймон. Он понял, что Брэнгуин скорее всего солгал, — кто же станет слушать музыку, если действительно ненавидит ее, — и у него дрогнули губы. — Простите меня, но я не думаю, что подобный мусор имеет право так называться.

— Да-да, хорошо. — Брэнгуин снова пожал плечами, затем бросил взгляд на Вэнс, стоявшую на коленях перед клеткой Моцарта в дальнем конце улья.

— Дарси, а как вы? — крикнул он. — Не сделаете ли передышку в работе, чтобы составить старику компанию? После концерта мы могли бы даже заскочить выпить.

Деймон напрягся; казалось, Вэнс готова принять приглашение коллеги, но после затянувшегося мгновения раздумья отрицательно покачала головой:

— Нет, Майкл, спасибо. Лучше останусь понаблюдать за Моцартом.

Полные щеки Брэнгуина разочарованно обмякли, сгоняя с лица улыбку. Он суетливо поправил галстук и взял себя в руки.

— Ладно, если вам этого больше всего хочется. Желаю тихо и спокойно скоротать вечер. — Он неестественно хихикнул. — Меня ждет совсем другое. После такого концерта барабанные перепонки наверняка будут вибрировать еще целую неделю. Пока.