Zona Антиматерь (СИ) - Раст Сергей Страница 48

— Верно. Только пришлый он, вижу.

— А если так, то не человек? Давай, я оставлю его здесь. Выживет, хорошо, не — похоронишь. А я тебе сала привезу домашнего, да огурчиков. У меня Маруся знаешь, какие соленья делает! Закачаешься!

— Подожди!

Старик все еще сомневался, брать или нет чужака. Всё решила долларовая купюра, найденная им во внутреннем кармане у раненого, и карта местности с пометками. И то и другое вызвали вопросы у Деда, которые озвучивать перед Контрабандистом не решился. Махнув рукой в знак согласия, Дед пожал руку хитрому ловцу человеческих душ в этой части Зоны и занялся раненым.

Оттягивать работу в долгий ящик старик не стал. Дело знакомое. Он прикатил к речной заводи тачанку, куда и затащил тяжелого пострела с искалеченным лицом. Уже дома вдвоем с дочкой Светой они перенесли бездыханное тело в прихожую. Пока Светлана грела воду, Дед занялся чужаком. Из нашивок на подметке он узнал прозвище последнего. Его звали Грешником.

Раненый оказался непростым смертным. Под экипировкой из защитного комбинезона с полумаской и кевларовыми нашлёпками, которую он снял не без помощи помощницы, пришлый носил бронежилет чудной модели. В нем Дед обнаружил несколько глубоких вмятин, а еще и белую липкую субстанцию в районе попаданий. Под жилетом на теле Грешника зияли свежезашитые раны. Стреляли в упор и не так давно. Из ран выступила запёкшаяся кровь. Видимо, перед комой обладатель броника много двигался. Вот швы и разошлись. Следующие два часа Дед с методичностью возился с ранами. Он наложил новые стежки, поменял повязку на лице. И пошел в горницу завтракать. Светлана приготовила яичницу со шкварками.

Так в заботах закончился день. Грешник не просыпался. Лихорадка не проходила, он постоянно потел. Сердце под измождённым телом рвалось из груди, стуча подбрюшиной с частотой в сто двадцать ударов в минуту. Каждые два часа Дед навещал больного. Главное внимание он уделял лицу. Иногда он щупал его, пытаясь найти причину такой непонятной аномалии. Тщетно. Кома есть кома. Старик жмякал губами все сильнее, поглаживал бороду, иногда тихо бормотал «мг». Долго возле раненого он не задерживался: хватало других забот. И тогда к коматознику приходила Светлана. Она садилась на расшатанный стул, брала спицы и вязала, с интересом посматривая на нового постояльца, на теле которого не было живого места. Шрамы, царапины, порезы, следы переломов — бурную жизнь вёл раненый. Светлана ухаживала за Грешником, когда Дед ковырялся в огороде или кормил свиней. Дочка с некрасивым лицом обтирала периодически недвижимого гостя, меняла простыню с физиологическими следами, насильно поила. Пыталась она его и накормить жидким супом. Но Дед накричал на нее, отправив дуру восвояси. Пусть для начала это тело проснётся.

Ночью лежачий человек стал бредить. Дед, который и и так не спал, поставил стул рядом с беспокойным пациентом. Светлана принесла старику махорку с огорода. Седой старик закурил, пуская в потолок клубы дыма. Понаблюдав за Грешником в течение часа, он отправился спать. Его место по традиции заняла девка. Подобно курице-наседке, Света с материнской заботой принялась хлопотать над бессознательным мужиком, зыркая своим единственно зрячим глазом. Дед пытался её прогнать в спальню, но та заартачилась. В конце концов, он плюнул и перестал ей чинить препятствия. Если так хотелось возиться с овощем, то пожалуйста. Главное, чтобы свои обязанности выполняла.

— Это. Ходите обедать. Я пригляжу. — громыхнуло над ухом, отчего Дед вздрогнул. Чертовка подкралась незаметно. Как у неё получалось, если у него со слухом полный порядок.

— Ты это, тихо, дите! Я ж не глухой, слышу. А то орёшь на всю хату. Могла тихонько сказать.

— Ага!

Пигалица шмыгнула носом. Её уцелевший глаз сверлил в нём дыру.

«Хочет, чтобы я ушёл».

Дед встал со стула и медленно потопал к двери, ухмыляясь в бороду. По всей видимости, парень понравился Светлане. Ишь, отвечает дерзко. При одном взгляде на раненого аж млеет, заливаясь краской с головы до пят. Ну да, девка-то в соку. Сколько ей уже стукнуло? Двадцать один-двадцать два? уже и запамятовал. Эх, память!

А она ему даже не родная дочь. Приёмная.

В тесной кухне запахло блинами. Настоящими, на свином сале. Тонкие, с подгоревшей слегка корочкой, с ароматом ванили. Баловала его Света! Рядом с блинами стояла чугунная сковорода со шкварками и луком — типичная еда жителей Полесья. И сало, и лучок были домашними, с собственного подворья. Никакой химии! Даже хлеб, и то присутствовал настоящий, подовый, на дубовых листьях по старорусскому рецепту. Такой хлеб выпекала бабка семьдесят лет назад. Дед вымыл руки в лохани с остывшей водой, вытер ручником с украинской вышиванкой. И только тогда сел за стол. По старой традиции ему следовало бы помолиться, но Дед не почитал религию и церковников. У него и иконы не было никогда. Как жил безбожником, так им и остался. Он верил в другую силу, в ту, которая царила за окном его тесного жилища.

Он пробормотал несколько фраз, после чего набросился на стопку блинов. Заскорузлыми пальцами он сворачивал кругляш трубочкой, макал его в горячий тук, поддевая мякишем плавающие кусочки сала с желтоватыми кольцами лука, и отправлял в рот. С урчанием и блаженством поглощал обед, пока сытость не обволокла желудок. Вытерев руки о засаленное полотенце, лекарь встал из-за стола. Убирать за собой не стал. Света уберёт. Дед побрёл на улицу, где собирался выкурить папиросу и заодно обдумать важное дело.

2.

Старик покормил свиней, поменял пару прогнивших дощечек в падающем заборе. Затем отправился на огород. Лопатой он методично вскапывал остывшую землю, дробил на куски комки с корнями. Весной планировал посадить картошку, морковку, лук. Если доживёт, конечно. В его почти восемьдесят лет глупо надеяться на долгую жизнь. Проснулся, и то хорошо. Значит, не умер. Хорошо, ноги ходили и руки твёрдо держали не только топор, но и скальпель. Да и спина перестала ныть. Дед ловко вывернул очередной камень, с презрением отбросил в сторону. Сила была в мышцах. Но так долго продолжаться не могло. Рано или поздно система даст сбой, и обновлённое тело перестанет слушаться.

Например, на огороде после вскапывания.

Смерти Дед не боялся. Пожил в своё удовольствие. Больше всего отшельник беспокоился о Светлане, приемной дочери. Что с ней будет, если с ним что-либо случится? А жить в глуши, когда человечество давно перешагнуло в новую эру электроники, одной, в соседстве с волками и баюнами, страшно и тоскливо. Да и опасно. Деревянный дом стремительно ветшал под гнётом ветра, аномальных бурь и беспощадного времени. Того гляди, рухнет и похоронит их. Девка не залезет на крышу, не поставит подпорку или прибьёт оторванную доску. Тут мужик нужен, рукастый, не то, что маразматик без навыков. В город ей ехать надо, пропадёт одна в Зоне. Да только куда подастся девка без родичей, денег и образования! Эх, до чего же несправедливая жизнь.

На свою судьбу старик не жаловался. Молодость прошла в пьяном угаре, заработках в Сибири и на Дальнем Востоке. Рано женился, да только жена с двумя детьми ушла от него. Кому нужен редко бывающий дома пропащий алкоголик! Возможно, он исправил ситуацию, если бы не загремел в тюрьму. Затем в 1986 полыхнула станция. Некоторые семьи вернулись спустя год, два в разграбленные хаты мародёрами доживать свой век самоселами. Среди них были и родители. Их не смутило излучение и повышенный фон, ни безлюдная полесская пустыня. Они приехали в деревню, да там и померли. Пожили бы ещё, да только сынуля немало нервов потрепал. К тому времени он и сам стал стариком. Дряхлым, страшным мужланом с посаженой печенью и осознанием своей никчёмности.

Да.

Говорят, люди не меняются. Неправда. Он сумел переломить судьбу незадачливого приблуды, взяв себя в руки. Это далось нелегко. Однажды ему позвонила его маменька. Дрожащим голосом она попросила приехать, чтобы та могла его увидеть. Он собрал свои вещи, накупил подарки и вдруг запил. У него сорвало резьбу, настолько сильно, что потерялся в днях и месяцах. Когда опомнился, ударили морозы. С наступившей зимой Дед рванул в зону Отчуждения к оставшейся одной матери. Отца она как год схоронила. Но опоздал. Его бедная мама умерла. И судя по окоченевшей мумии в замерзшем доме, умерла давно. Ее слова по телефону стали прощальными. В тот же день он похоронил маму прямо во дворе. Вместе с самым близким человеком в могиле нерадивый сын закопал прежнего себя — убогого дурака без принципов и убеждений. Большой мир тяготил враждебностью, и возвращение потеряло всякий смысл. Его место рядом с родителями, которые бросили когда-то вызов Зоне отчуждения и цивилизации.