Алексей КАЛУГИН - НА ИСХОДЕ НОЧИ Страница 51

Дело об убийствах, получившее в отделе название «Язык в бумажнике», переходило уже к пятой паре инспекторов. А все их предшественники несли патрульную службу на улицах Ду-Морка. И, сказать по совести, не было в том их вины: замены происходили настолько быстро, что, не успев еще ничего толком предпринять, инспекторы уже оказывались в кабинете старшего куратора отдела, азартно стучавшего по столу кулаком и гневно таращившего глаза. В его представлении хороший нагоняй был самым действенным способом заставить подчиненных работать как следует.

Инспекторам Ше-Дорно и Ше-Чипело повезло больше, чем их коллегам, – последнее убийство дало небольшую зацепку. Преступник, до этого действовавший на удивление аккуратно, не оставлявший на месте преступления никаких следов, на этот раз допустил оплошность. Совсем незначительную, но, воспользовавшись ею, можно было надеяться выйти на след убийцы. Однако для этого требовалось время. А времени-то как раз у них и не было. Не имея желания вникать в то, чем занимались инспекторы, старший куратор отдела требовал от них одного – немедленных результатов. Именно поэтому инспекторы были уверены, что несчастный Нами Ше-Риваро вкупе со всеми теми глупостями, что он сумел натворить и успел наговорить, был ниспослан им небесами – лучшего исполнителя на временную роль главного подозреваемого трудно было придумать. Теперь старший куратор, будучи уверен в том, что маньяк-убийца пойман и сидит за решеткой, наконец-то успокоится. То, что для проведения полного следствия по делу и соответствующего оформления всех материалов требуется время, это старший куратор все же понимал. К тому же ему будет чем заняться – не так-то просто найти на парадном мундире место для очередной правительственной награды.

Тем временем инспекторы, уже успевшие вычислить, что убийства совершаются с периодичностью в один средний цикл и два малых, надеялись отыскать истинного убийцу. Зацепка у них была слабенькая, тоненькая, как петелька на нитке шерстяного червячка, и все же это было лучше чем ничего. На воротнике жертвы последнего убийства был обнаружен небольшой кусочек фольги. Экспертиза установила, что это фольга от упаковки ун-акса. Более того, на ней сохранился фрагмент номера партии лекарства. Поскольку сам убитый не страдал синдромом Ше-Варко и среди его знакомых и родственников также не удалось выявить больных, можно было предположить, что кусочек фольги был случайно обронен убийцей. К примеру, он мог выпасть из кармана преступника в тот момент, когда тот доставал нож. Конечно, нельзя было исключать возможность того, что хитроумный убийца нарочно подбросил на место преступления обрывок фольги, дабы направить следствие по ложному следу. В любом случае нужно было проследить путь, который проделала данная партия ун-акса, и поговорить с барыгами, сбывавшими лекарство на улицах. След мог вывести на убийцу, но мог и в темноту непроглядную завести. Все так. Да вот только не было у инспекторов иного направления для поиска.

Глава 10

Кто говорит со мной?

Ше-Кентаро настороженно прислушивался к звукам Ночи. Ону было не страшно, а интересно: что это? Чьи голоса раздаются в Ночи? Хази как будто ничего и не слышал – шел вдоль ангара, шаря по стене лучом фонаря. Или привык он уже к этим звукам?

Сначала они вышли к большим подъемным воротам. Затем отыскали дверь без ручки. Барыга толкнул дверь, которая, как и следовало ожидать, оказалась запертой. Тогда Слизень повернулся к двери спиной и трижды ударил в нее каблуком. Носком бить не стал – пожалел ботинки. При звуках ударов, гулким эхом прокатившихся по земле безмолвия, Ше-Кентаро невольно поежился и втянул голову в плечи – ему почудилось, что произведенный Хази шум разнесся на многие километры вокруг и сейчас кто-нибудь непременно явится, чтобы разобраться с тем, что тут происходит. Но незваные гости не объявились, и даже шума мотора не послышалось вдали, с той стороны, где Хази съехал с дороги. А вот дверь ангара распахнулась. Причем так неожиданно, что Ше-Кентаро поначалу испугался, что ослеп. Когда Ону вновь обрел способность видеть, оказалось, что свет, лившийся из открытой двери, не такой яркий, каким он представился вначале, а скорее даже тусклый, мерцающий, со странным желтовато-оранжевым оттенком.

– Здравствуйте, – отчетливо и ясно произнес человек, открывший дверь.

Невысокого роста, худощавый, с узкими плечами, он стоял, плотно прижав опущенные руки к туловищу, и казалось, весь, от кончиков носков до крошечного вздернутого носика, тянулся вверх, как будто желая стать повыше ростом. Одет он был в узкие бледно-голубые брюки и белую рубашку со стоячим воротничком, застегнутым на три пуговички. Барыгу он, похоже, знал в лицо, а вот на Ше-Кентаро посмотрел внимательно, а может быть, и недоверчиво. Слизень верно истолковал этот взгляд.

– Он со мной, – произнес Хази уверенно. – Си-ноор должен был предупредить тебя, что я приеду не один.

– Си-ноор предупредил меня, – по-прежнему глядя только на Ше-Кентаро, произнес невысокий привратник. – Но я вижу перед собой ловца.

Ше-Кентаро от неожиданности едва рот не раскрыл: откуда этот коротышка знал, чем он занимается? Пытаясь найти разумное объяснение удивительной осведомленности странного незнакомца, Ону принялся быстренько соображать, не встречались ли они где прежде? Память на лица у Ше-Кентаро была неплохая, поэтому он сразу отмел вариант, в соответствии с которым коротышка мог служить в одном из секторных управлений са-турата, куда он доставлял варков. Также не было его и среди специалистов из службы дезинфекции, с которыми приходилось иметь дело ловцу. И уж точно он не был его соседом. Тогда кто же он? Родственник одного из варков, которого Ону когда-то забрал? Нет, определенно, Ше-Кентаро непременно запомнил бы это узкое лицо со вздернутым носиком и маленькими близко посаженными глазами.

А вот Хази слова привратника не удивили ничуть.

– И что с того? – приподняв фонарь, Слизень направил свет в лицо стоявшему перед ним коротышке. – Если об этом знаешь ты, то си-ноору это и подавно известно.

И нажал кнопку – погасил фонарь.

После недолгого колебания коротышка сделал шаг в сторону, предлагая гостям войти, а когда они переступили порог, проворно захлопнул дверь и включил кодовый замок.

Никогда еще Ше-Кентаро не доводилось видеть помещение, хоть на четверть такое же странное, как то, в котором он оказался. Когда-то это действительно был ангар: металлические стены без окон, высокая – по центру будет метров шесть – крыша без потолочного настила, тарелкообразные рефлекторы с ввинченными в них лампами, свисающие на длинных шнурах, под ногами щитовой настил с раскатанным поверх него синтетическим покрытием. По стенам развешаны длинные вертикальные полотнища бирюзового или пронзительно-голубого цвета с золотом, вышитые непонятными Ше-Кентаро символами, меж рефлекторов колыхались ленты с крошечными колокольцами на концах, при малейшем колебании воздуха издававшими переливчато-серебристые звуки, и повсюду, где только есть место, понатыканы дымящиеся палочки благовоний.

В центре помещения стояло в ряд несколько длинных столов. На одном из них высились стопки пластиковых тарелок, рядом с ними – большие четырехгранные бутыли с водой и одноразовые стаканчики. За другими сидели люди и что-то сосредоточенно писали. А может быть, рисовали? Как бы там ни было, ни один из них не поднял головы, чтобы взглянуть на гостей. Ше-Кентаро почему-то сразу понял, что это был не результат строгой дисциплины, а следствие глубокой сосредоточенности людей на том, чем они занимались. На соседнем столе – три компьютерных терминала. Все три свободны, мониторы не включены. В дальнем конце помещения находился круглый открытый очаг. Судя по голубоватому отсвету горевшего в нем огня, топливом служил брикетированный серый торф, который добывали в Та-Нухской области и изредка, исключительно по спецзаказу и только после предварительной оплаты, привозили в Ду-Морк. Вокруг очага сидели неподвижно человек двенадцать, с головой укрытые широкими голубыми платками, только лица видны. Сосредоточенные взгляды устремлены в огонь. Справа – перегородка высотой в два с небольшим метра, фанерная дверь с белой пластиковой ручкой. Видимость одна – вроде как отдельное помещение, а на самом деле больше всего похоже на ширму с дверцей. И – умиротворенность. Полная, абсолютная, невозможная более нигде, ни в одном другом месте.

Ше-Кентаро не мог объяснить, как, какими органами чувств воспринимал он тот удивительный покой, что заполнял помещение храма общины просветленных, но не почувствовать его было невозможно. Удивительно – смешно и одновременно грустно – было то, что поначалу покой воспринимался, как некий дискомфорт, как состояние, к которому не привыкла душа, и требовалось даже некоторое усилие, чтобы понять, а может быть, убедить себя в том, что именно это и есть не патология, а норма, которую все давно уже перестали таковой считать.