Борис Царегородцев - Арктический удар Страница 77

– Почему два года, а раньше нельзя?

– Два года – это крайний срок, после которого начнется гонка вооружений и подготовка к следующей войне. Вначале все будут стараться создать больше бомб, потом ракет, способных поднимать ядерные заряды. Сейчас в нашем мире накоплено столько ядерного оружия, что можно многократно уничтожить все живое на Земле.

– Да, товарищ Головин, разрисовали вы тут нам мрачными красками перспективу будущего.

– Товарищ Сталин, сейчас ядерное оружие имеют официально восемь стран, кроме того, другие страны тоже стремятся его заполучить. И стоит такому, как Гитлер, захотеть стать мировым диктатором и нажать кнопку, и мира больше нет. Сейчас у нас там совсем другие проблемы, они затрагивают религию. Большинство мелких и средних конфликтов происходит по двум причинам: из-за нефти и на религиозной почве.

– Хорошо, к этому вопросу мы еще вернемся. Товарищ Головин, тут пришел ответ из Генштаба на вашу записку. Сообщают, что такую операцию выполнить в ближайшие полгода не удастся, все наличные войска задействованы под Сталинградом.

– Я знаю, что с юга снимать их никто не будет, но можно с других участков фронта понемногу изъять и перебросить на Кольский полуостров. Для полного успеха нам нужно восемьдесят – сто тысяч, а после завершения операции можно половину перебросить обратно. Там нужны по большому счету только пехотные части, для танков местность непригодна. Но зато после этой операции у нашего противника начнутся проблемы с качественной броней. Никель нужен не только для брони, но и для всей металлургии Германии. Нам надо только отрезать группировку противника от остальной Норвегии. Как известно, там железных дорог нет, все снабжение идет по морю. Мы постараемся его перекрыть, ни один корабль с припасами не прорвется. А по воздуху много не перебросят, почти вся транспортная авиация будет задействована под Сталинградом. Да и мы поможем огнем, можем ударить по основным узлам обороны.

– И когда думаете ударить?

– Где-то в конце января, когда к немцам вплотную приблизится песец под Сталинградом.

– Кто будет приходить?

– Да это такое выражение, созвучное, наверное, понимаете, с каким словом.

Сталин и Берия улыбнулись.

– Ну, раз придет песец, мы еще раз поговорим с товарищами из Генштаба и дадим ответ. Вы еще что-то хотите сказать, товарищ Головин?

– Да, товарищ Сталин. У меня просьба, сейчас в войсках практикуется такая нехорошая привычка, начиная с командиров полков и выше. К какому-нибудь празднику или выделиться перед другими – что, вот я какой, а вы… Или просто, в пьяном угаре, бросать своих солдат на взятие какой-либо высотки, которая на два метра выше той, где он сам сидит, или даже на взятие хутора в одну печную трубу, в лоб на пулеметы. Не считаясь ни с кем и ни с чем, вот я так захотел, и все, а ваше дело исполнять приказ. А эта высотка и на хрен не нужна. Не в стратегическом, не в тактическом плане. Когда эту же высотку можно обойти или взять через пару дней с минимальными потерями. А после взятия вот таким способом он отрапортует, что мной взят стратегический узел противника и продвинулся на сто – двести метров. Но он не скажет, что потерял сто – двести человек, а немец с десяток, когда можно было потерять десять – двадцать, но обойти эту высотку и продвинуться на пятьсот метров.

– И это что, происходит по всем фронтам?

– Да, почти. Это надо пресекать, зачем зря гробить людей, они пригодятся в будущем. Мы и так потеряли на этой войне более двадцати семи миллионов. Если мы таким способом сохраним миллион жизней, это уже будет большим достижением.

– Товарищ Головин, но ведь сто – двести метров освобождены от противника, и это уже о многом говорит. В одном месте сто метров, в другом двести, а если сложить, получится внушительная территория.

– Согласен, в том случае, если это имеет на данный момент оперативное значение, то и двадцать метров – это уже успех, после которых назавтра они могут продвинуться на пятьсот и больше. А когда просто без всякой выгоды, кроме как своей, чтобы выделиться. Если вдруг взял эту высоту, то тебя заметят и медаль повесят, ну а если нет, то это как более высокое начальство посмотрит. А за такие вот подвиги очень мало было привлечено командиров к ответственности, за это простые солдаты расплачивались своей кровью. Еще один главный недостаток в наших войсках: это нет взаимодействия между родами войск. Каждый, конечно, делает свое дело, но этого мало. А это надо делать в то время, когда оно необходимо, а не ДО и тем более не ПОСЛЕ. Например, артиллерия ударила по позициям противника, а пехота еще не вышла на рубеж атаки. А бывает и наоборот, пехота уже ворвалась в окопы противника, а наша артиллерия начинает их обрабатывать. Это же происходит и с авиацией, надо, чтобы в каждом полку сидел представитель от авиации с рацией и наводил самолеты на угрожаемый участок обороны. А то, пока комполка со своей заявкой на авиа цию пройдет все инстанции и после этого прилетят самолеты, обстановка на поле боя может кардинально поменяться. Танки должны действовать вместе с пехотой и наоборот. Взаимодействие и еще раз взаимодействие, между соседями, между полками, дивизиями, армиями. А то один полк прессует противник, а его сосед смотрит и радуется, что это не его атакуют. А ты возьми и ударь ему во фланг, а не жди, когда твой сосед отступит, не выдержав нажима, а то потом противник займется и тобой.

– И откуда вы все знаете, вы же моряк, а не сухопутный командир? А что вы можете сказать о действиях морских сил и о военно-морском командовании, товарищ Головин?

– Тут тоже было много несогласованности и преступных действий, товарищ Сталин, и наш флот понес потери.

– Не объяснит нам товарищ Головин, какая несогласованность с преступными действиями у наших флотоводцев?

– Я думаю, зачем надо было почти с самого начала боевых действий выставлять минные поля возле Крыма, если они знали, что военно-морских сил на Черном море у противника просто нет и опасаться морского десанта глупо. На этих минах ни один боевой корабль противника не подорвался. А мы сколько потеряли на своих же минных полях? И зачем надо было растягивать войска по всему побережью Крыма? Ах да, в ожидании все того же морского десанта, хотя знали, что таких сил у противника нет, чтобы предпринять морской десант на побережье. Или они ожидали повторения Крита, но половина десантников там и осталась, и на Крым сбрасывать просто некого. Когда это поняли, было поздно, враг уже ворвался в Крым с суши. И закрыть эту дырку не успели: пока собирали войска по побережью, немцы были в Крыму. А что делала морская авиация в первые дни или даже недели? Бездействовала, когда могла с берегов Крыма и аэродромов под Одессой наносить массированные удары по Румынии. А они проводились малыми группами и без прикрытия истребителей, хотя в морской авиации немало истребителей. И даже новейших типов, которые могли сопровождать бомбардировщики до Плоешти, а те продолжали летать одни и нести неоправданные потери. При обороне Крыма, когда враг рвался через перешеек, авиация в первое время также бездействовала, это потом до адмиралов дошло, что враг может ворваться в Крым, тогда стали посылать авиацию в помощь сухопутным войскам. Так же действовала и фронтовая авиация, когда флотские наносили удары по Румынии, бездействовала, а могла помочь. А совместными усилиями могли многое натворить в Румынии. Флот и армия в течение трех месяцев не могли договориться между собой. О каком взаимодействии может быть речь!