Тим Скоренко - Ода абсолютной жестокости Страница 40

В последнее время мне везёт на каннибалов.

Рассматриваю один из трупов. На самом деле, дикари белые. Их тела густо покрыты мерзкой чёрной слизью. Засыхая, она образует что-то вроде панциря.

Виркас видит, как я дотрагиваюсь до тела.

– Это смесь испражнений местного болотного ящера, торфа, пыли и ещё какой-то дряни, – говорит он. – Я видел, как это готовится.

– Где? – оборачиваюсь к кузнецу.

– Я был у них в плену. Сбежал.

По его тону я понимаю, что расспрашивать не стоит.

Виркас – тоже берсерк. Такой же, как и я. Как Файлант. Но мне кажется, что он мудрее нас всех. Больше всего он напоминает мне Киронагу. Моего лучшего врага. Мне на самом деле жаль, что Киронаги больше нет.

Среди наших – шестеро убитых и трое тяжелораненых. Их добивает Виркас. В это время я достаю стрелы из шкуры носорога. Животное мужественно терпит.

Мы грузим трупы в фургоны и продолжаем путь. Чёрных не видно.

Мы с Виркасом едем впереди.

– Я так понимаю, что это не все сюрпризы Чёрных земель, – говорю я.

– Сюда император уже после пожара сгонял неугодных. Не бандитов и даже не политических врагов. А всяких безумцев. Таких же сектантов, как чёрные. Проповедников. Всяких извращенцев, которым не место в казематах.

– Есть такие, кому не место в казематах?

– Думаю, в Оменескорне тоже есть такие. Если всех замуровывать в стены, то не хватит стен.

Выгоревший рай для уродов. Мир, где нет физического уродства, населен моральными уродами. Каждая смерть обновляет не только тело. Смерть обновляет разум. Иначе мы все сошли бы с ума от той вечности, которая у нас впереди. И разум изменяется с каждым воскрешением: чуть-чуть. Этого хватает.

– И когда следующая встреча?

Он усмехается.

– Этого не знаю даже я.

Мы останавливаемся на привал в обещанном оазисе. Это клочок земли размером тридцать на тридцать метров, не больше. Тут растут деревья. Тут есть трава. А вокруг – всё та же выжженная равнина.

– Почему здесь никто не поселился? – спрашивая я у Виркаса.

– Люди продолжают жить на выжженной земле не потому, что император приказал им жить на выжженной земле. Они продолжают на ней жить, потому что они так хотят.

Это исчерпывающий ответ.

Мы сидим на траве. Я пью горячий чай из котелка. Виркас жуёт огромный кусок мяса.

Некоторое время мы молчим. Все заняты своими делами. Потом я задаю вопрос, который беспокоит меня уже некоторое время.

– Что мы везём, Виркас?

Его молчание красноречиво.

Никакие крестьяне не повезут картошку и лён за восемь дней пути к столице. Да ещё караваном из пятнадцати телег. Если открыть полог повозки, там действительно будет провиант. Везде. Но я не копался в глубине.

– Карик, – говорит Виркас.

Рай для богатеев. Пятнадцать повозок необработанного карика. Деньги, которых хватит на год существования всей деревни. А если карик обработанный, то на два года.

– Все знают?

– Все.

Я молчу.

– Ты думаешь сейчас, что за время твоего пребывания в деревне никто и словом не обмолвился, – говорит кузнец. – Потому что это работа. Это дело. О нём не говорят вслух.

– Бывают набеги?

– Да.

Поэтому в деревне много вооружённых людей. Карик растёт плохо и только на особых землях. Соседние провинции наверняка нападают с целью похищения урожая.

– Ты знаешь, что такое молчать, Риггер.

Меня пробирает до костей. Он попал в точку. Я знаю, что такое молчать.

Подходит Марфа.

Виркас тут же исчезает. Напоследок смотрит на меня выразительным взглядом.

Она садится рядом.

– Ты и в самом деле такой, каким тебя описала Бельва, – говорит она. – Только ты менее жесток. Она писала, что ты не знаешь, что такое жалость.

Когда Бельва писала то письмо, я и в самом деле не знал, что такое жалость.

– Да.

– Три года назад чёрные нападали на нас. В том же месте. Они не слишком умны. У них короткая память. Тогда с нами шли два стражника. Первого убили сразу – копьём. Второй сражался, как мог. В него попала стрела. Мы отбились. У нас осталось в живых три человека. У чёрных – никого. Три человека везут семнадцать повозок с трупами. Представляешь? Медленно, очень медленно. Мы не дотянули до оазиса. Шли ночью.

– И что?

– Сегодня ты один убил больше чёрных, чем было тогда всего.

Риггер, ты становишься тряпкой.

Я целую её в щёку. Она прижимается ко мне.

– Там есть поляна, чуть дальше, – шепчет Марфа.

Я поднимаюсь и подаю ей руку.

Я просыпаюсь от криков. Выбираюсь из спального мешка, натягиваю панталоны и штаны, хватаю меч и бегу. Марфы рядом нет. От нашего укромного местечка до основной стоянки около двадцати метров. Через несколько секунд я уже там.

Две повозки пылают. Вокруг кипит драка. Машинально отбиваю удар справа и рассекаю противнику горло. Меч у меня в руке – это пила самоедов. Отражаю ещё один неуклюжий удар, вскрываю сопернику живот. На востоке алеет заря. Скоро рассвет. Это хорошо. Значит, наши убитые уже проснулись, а их убитые останутся мёртвыми до следующей ночи.

Кто идёт в атаку в такое глупое время? Безумцы.

Нападающие вооружены клинками и одеты в какие-то обноски. Я замечаю, что они дерутся беззвучно. Кричат только свои.

Очередной чужой попадается мне под руку. Ему тоже хватает одного удара.

Становится неинтересно. Соперники слишком лёгкие.

И тут я понимаю, что не всё так просто. Сражающихся слишком мало. Я могу посчитать их совершенно спокойно. И при этом на меня больше никто не нападает. Шесть пар бойцов. Вот один падает – это враг. Потом ещё один. Наших больше. Ещё пара минут, и всё кончено.

Передо мной появляется Виркас.

– Где ты был?

Смотрю на него с издёвкой.

– Понятно. – Он отворачивается. – Они увели четыре повозки и двенадцать человек. Нам повезло, что Маргаф проснулся и поднял крик.

– Кто это?

– Безликие. Тоже группка отщепенцев. У них есть определённые технологии. Они передвигаются совершенно беззвучно. Обоих часовых усыпили. И ещё десять человек успели усыпить. И повозки увели. Тишина – абсолютная. Маргафу приспичило отлить, он увидел, как повозка удаляется, и поднял крик. Пока мы дрались с теми, кто был здесь, остальных увели.

– Куда?

– Придётся идти по следам.

Светает довольно быстро. Две повозки сожжены. Четыре угнаны. Осталось девять. Наших погибло всего трое, двенадцатерых увели. Осталось семнадцать.

Марфа – у них. И ещё две женщины.

Мы идём вдесятером.

Я, Виркас, Микта и ещё семь человек. Следы на выжженной равнине видны хорошо.

Мы выдвигаемся, как только первый луч солнца бьёт из-за линии горизонта.

Первым идёт Виркас. Затем я на носороге. Остальные – сзади, группкой.

– Они не могли далеко уйти, – говорит Балга, высокий русоволосый парень.

Никто ему не отвечает.

Я вижу пещеру первым, потому что я выше всех на своём носороге. На холме пробиваются жалкие ростки. Трава – жухлая, тёмная, но это всё же трава.

Около пещеры горят костры. Перед пещерой – X-образная конструкция. На ней распят человек. Это один из деревенских. Около него несколько сектантов: пять-шесть человек. Больше никого не видно.

Раздаётся крик. Мимо меня со свистом пролетает стрела. Звук рога. Часовые у них всё-таки есть.

Из пещеры сыплются воины.

При свете я вижу их лица. У них нет лиц. Это изуродованные коричневые маски, скопище старых шрамов. Такое бывает, если с человека снять кожу, а потом дать этому месиву зажить.

Смерть – исцеляет. Люди, сознательно уродующие себя, – это страшнее каннибалов-самоедов.

Они летят на нас, десяток, второй, третий, с копьями и мечами, хорошими, стальными. Целятся лучники.

Тогда я понимаю. Когда не удалась ночная атака, они решили заманить нас, чтобы драться на своей территории.

И я гоню носорога вперёд. Он чертит кровавую полосу в толпе нападающих. Огнестрел плюётся огнём без перерыва. За мной бегут мои соратники, добивая ошеломлённых похитителей.

Вчера Виркас говорил: «Местные племена слабы. Это кучки сектантов, которые сражаются между собой. Отщепенцы общества. Они никогда не объединяются, а по частям у нас хватит сил пройти через них».

Носорог дорубается до деревянного креста. Человек на нём покрыт кровавой коростой.

Огибаю конструкцию. Носорог врывается в пещеру. Потолок достаточно высокий, чтобы ехать без проблем.

Тут узко. По дороге животное давит ещё нескольких воинов. И вдруг останавливается. Проход сужается до метра, не более. Пролезть дальше можно только по одному.

Ну что же. Пройду один.

Я перепрыгиваю через голову носорога и выскакиваю из проёма. В меня летит копьё. Увёртываюсь, подрубаю мечом чьи-то ноги, одновременно сношу выстрелом полголовы воину с другой стороны.

Комната невелика. Тут четыре воина. Двое – мертвы. Копейщик заносит следующее копьё и получает пулю в живот. Последний пытается выскочить. Я зарубаю его сзади, просто раскраиваю череп. Выхожу в смежный коридор.