Неблагая - Хаусман Ивлисс Страница 11

— Хочешь, расскажу тебе историю, как Мами и Папа тебя удочерили?

Еще одна традиция — каждый день рождения рассказывать об этом. В ее голосе слышится улыбка. Настоящая или вымученная?

— Ты все равно не свидетель тех событий. — Я разжевываю еще кусок пирожного. — В смысле, ну что ты можешь помнить? Тебе был от силы месяц.

— Откуда тебе знать?

— И сколько же тебе было?

— Столько, что уже и не вспомнить.

Я прыскаю.

— Ладно, рассказывай.

Пока она жует, повисает пауза.

— Так вот, — начинает она с набитым ртом, — если честно, то я, конечно, не помню. Но, как мне рассказывали, уже с самого начала, еще в младенчестве, было ясно, что ты подменыш. Мами, в конце концов, насмотрелась на младенцев. И не вздумай сказать, что у новорожденных еще не сформирована личность, потому что если так, то одной из нас здесь бы не было.

Я десятки раз помогала нашей матери, городской повитухе, принимать роды, пока люди не узнали, что я подменыш, и зареклись подпускать меня к детям ближе, чем на пушечный выстрел. До этого момента я уже успела стать в некотором роде экспертом.

— Даже не собиралась, — встреваю я.

Исольда хмыкает:

— Ну разумеется. — Она откладывает вилку и руками сует в рот пирожное. — Мами беспокоилась, что станет с ее второй дочерью, и потому решила самостоятельно меня найти. На поиски она отправилась ночью — зная, что иначе Папа постарается ее остановить. Она три дня шла по лесу, примотав тебя к своей груди.

Чертоги фейри вплетены в наш мир, они лежат слоями полотна, на которых гобеленовыми нитями переплетаются жизни. В определенных точках эти нити прошивают несколько миров сразу. Некоторые полотна изъедены дырами, позволяющими легко проскальзывать между мирами. Мами отправилась в лес, расположенный вдоль южной границы нашего города. В целом — довольно безопасный, если не сходить с тропы. Поговаривали, что в чаще леса можно было внезапно провалиться из мира человеческого в мир фейри, даже не заметив этого, пока не станет слишком поздно.

Каждый год мама рассказывала нам эту историю.

И каждый год она отказывалась признаваться, что именно увидела в том лесу.

— И три ночи, — добавляю я.

— Я как раз собиралась об этом упомянуть. Может, сама будешь рассказывать?

Я лениво болтаю ногами в воздухе. Ветерок доносит со стоянки запах горящего костра и отзвуки смеха. Я вроде бы успокаиваюсь.

— Нет, давай лучше ты.

— Она, наверное, шла с таким видом — ну, ты знаешь, какое лицо она умеет делать. — Лицо Исольды вытягивается в почти утрированной маминой гримасе «Ты сама отлично знаешь, что натворила».

Я смеюсь:

— Знаю, я же попадалась из-за твоих шалостей.

Исольда игнорирует мою ремарку.

— Значит, оказалось, что это одинаково действует и на пятилеток, и на двор фейри.

Улыбка медленно сползает с моего лица.

Технически, мир фейри делится на две части: одной правит Благой Двор, в этом мире царят радость, порядок и галантность, вечное лето и зелень дубрав; другая же подчинена Неблагому Двору, погрязшему в хаосе и борьбе за власть. Они — не добро и не зло, потому что все фейри сосредоточены в первую очередь на себе самих. Но те смертные, которым удалось выжить при Благом Дворе, хотя бы потом слагают о нем песни и стихи.

Как наша мама. Она никогда не говорила, куда именно попала, но похоже, что именно в Благой Двор. В конце концов, она не просто оттуда вернулась — она вернулась именно с тем, за чем туда пришла.

— Она проявила такую поразительную настойчивость, что это растрогало фейри, так что они пошли на небольшую уступку и предложили ей… — Исольда дошла до самой главной части рассказа. — …«Выбирай одного ребенка. Один — твой, один — от фейри. Ты уйдешь отсюда с тем, которого выберешь сама. Так что будь внимательна».

Я закрываю глаза, воображаю происходящее. Мами стоит перед толпой фейри, ее глаза горят праведным гневом, а они ждут ее решения.

И наша мама, ни секунды не колеблясь, достала нас обеих из сплетенных фейри колыбелек и нежно прижала к себе своих новорожденных дочерей.

— А потом она спокойно и тихо сказала: «Я пришла забрать у вас свою дочь. Но я не соглашалась отдать вам ту, которую удочерила». Отличное пирожное, Сили.

Исольда делает паузу, чтобы откусить еще кусочек. Я слегка ее бодаю.

— Да, да. Рассказывай дальше!

— Не командуй, — ворчит она, но продолжает: — Она не смотрела в их сияющие глаза, не ждала позволения. Она просто развернулась и пошла прочь, понимая, что лучше не оборачиваться. И принесла нас домой.

Я улыбаюсь.

— А Папа уже места себе не находил. Он настолько обрадовался, что она вернулась, что чуть не задушил нас всех в объятиях. — Голос Исольды смягчается. — Потом он подхватил тебя на руки, прижал к себе. Они осмотрели нас обеих и решили, что мы — идеал.

Я представила нас в младенчестве. Представила, что я — идеал. Нас двоих — со складочками, с пухлыми щечками, с папиными темными вихрами, на руках у родителей, рядом, вместе, в своем родном месте.

— Папа до этого момента не осознавал — потому что нехватка сна его измучила, — но, взяв тебя на руки, он понял, что нашей семье чего-то не хватало. И именно ты закрыла эту брешь.

У меня в горле собирается комок, мешает дышать, никак не проглатывается. В уголках глаз скапливаются слезы. Я разворачиваюсь и заглядываю сестре прямо в глаза.

— С днем рождения, Исольда.

Она смотрит на меня и отвечает:

— С днем рождения, Сили.

По моему лицу бежит слезинка. Я смущенно стираю ее.

— Прости, я…

Я просто так сильно по ним скучаю.

Слова снова застревают в горле.

— Знаю, — шепчет Исольда и обнимает меня. — Я тоже.

У меня ручьем выплескиваются слезы и течет из носа. Я всхлипываю.

— О! — Ее лицо расплывается в дурацкой ухмылке, как будто она придумала, чем высушить этот водопад — не знаю, образно или буквально. — На, вытри.

Она вытаскивает из кармана шелковый платочек, которого я у нее прежде не видела.

— Когда я его стащила, он точно был чистый.

Смеясь сквозь слезы, я принимаю платок и вытираю лицо.

— Исольда?

Она только что запихнула в рот последний кусок пирожного, отставила тарелку и теперь слизывает мед с пальцев.

— М-м-м?

— Думаешь, у нас получится? Начать все сначала… семьей.

Исольда мгновенно преображается — сама собранность, решительность, строгость статуи, взгляд куда-то мимо меня.

— Да, — тихо говорит она и на этот раз не смотрит мне в глаза, потом тянет ко мне руку. — Дай посмотреть.

Я показываю ей ладонь. Стрелка компаса колышется в такт движению кисти. Исольда пробегает пальцами по рисунку, хмурит брови.

— Мы же все его трогали, — бормочет она. — Почему именно тебе досталось?

Я постукиваю ногой по ступеньке и молчу. Я знаю, что через мгновение до нее дойдет, чем я отличаюсь от остальных присутствовавших.

— Ах да. — Пауза. — С тобой точно все нормально?

— Да, — вру я. Мне не больно, мне просто очень неприятно, что во мне поселилось нечто постороннее. Я трясу головой, не доверяя словам, которые вот-вот сорвутся с моих губ. — Нет. То есть нет, мне не больно. Да, я в порядке. Все нормально. Мне не больно. Э… это волшебный компас, Исольда, — заикаюсь я. — Может, его притянула моя магия, но я не хотела. Я бы ни за что, ты же знаешь.

— Сили, — она почти смеется, — мы же пришли что-нибудь оттуда взять.

Я понимаю, что ною как ребенок, но это не нарочно. Не у нее же под кожей ползает магия. Я не просила.

— Я хотела положить его на место.

— Ты слышала, что сказал тот человек, та… сущность? Хранилище Смертных. Сокровища. А вдруг это оно, Сили? Вдруг это наш долгожданный шанс? Думаешь, я поверю, что ты хотела вернуть его на место?

— Да, потому что я знала, что ты начнешь вот это все.

— Вот это все? — повторяет она и как бы даже злится, но на самом деле нет, потому что она Исольда, и ей гораздо интереснее разобрать по ниточкам все мои аргументы, чем просто обидеться. Она отпускает мою руку, и я прислоняюсь к стенке вагончика. Она вдруг приподнимает брови и улыбается уголком рта.