Неблагая - Хаусман Ивлисс Страница 12

О нет.

Я знаю этот взгляд. Я видела его сто раз — обычно сразу за ним следует очередная блестящая идея, которая всегда ввергает нас в неприятности: например, такой идеей было перебраться через мост на Гилт Роу. Или вот: в ночь побега из дома мы не просто исчезли — мы позаимствовали вагончик и поехали по проселочной дороге.

Я закатываю глаза.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Вечно как начнешь придумывать…

Она теребит прядь волос, будто ей некуда девать руки.

— Стрелка указывает на север?

Я впиваюсь ногтями в свою ладонь.

— На запад, — выдыхаю я. — Там на карте были отмечены Западные горы. Наверное, до этого Лейра и сама додумалась.

И тут, подобно стрелке, влекущей меня к западу, мое воображение, которое я изо всех сил старалась сдерживать, внезапно устремляется вперед, заполняя все образами несметных богатств, не идущих ни в какое сравнение с той жалкой мелочью, которую мы по-тихому подворовываем.

Снова встречаясь взглядом с Исольдой, я понимаю, что она думает ровно о том же. Мне так хочется услышать от нее, что нас, возможно, ждет проклятие и что безопаснее будет не выяснять, что мы получим в конце пути.

Но она такого не скажет — а значит, скажу я.

— Н-нет… — я запинаюсь, отступаю, борюсь с тем, чего я на самом деле хочу. — Ты же сама слышала, Сол. То, что там хранится, заперто не просто так. Мы понятия не имеем, что еще…

— Сили. — Ее лицо на секунду становится озабоченным. Она берет мою руку, разворачивает ее ладонью вверх. Очень мягко. Ласково. — Ты что, не поняла? Хранилище Смертных может стать билетом домой. Ты будешь так богата, что купишь Мами и Папе большой красивый дом в таком месте, где нас никто не знает. Ты будешь так богата, что сможешь сама откупиться от любой проблемы. И все закончится.

Ее слова искрятся мечтой. Искушают. Я только этого и хочу: купить себе выход из нынешней жизни, воссоединиться с семьей, не боясь того, что последствия моих действий падут на головы любимых людей, продолжить с того момента, где мы прервались.

Я предпринимаю последнюю жалкую попытку.

— Мы не знаем… — шепчу я.

— Может, стоит рискнуть? — Исольда сжимает мою руку. — Сили, мы должны или пойти туда, куда ведет эта штука, или найти способ избавиться от нее. Я, может, и не чародей, но в целом даже не представляю, куда обращаться за помощью в избавлении от волшебных татуировок, въевшихся в кожу. И кем бы ни были те люди, они наверняка хотели себе эту вещь. И наверняка ищут нас.

— Ох.

Я и сама знаю, но, когда она произнесла это прямым текстом, меня будто ударили.

— Мы должны попытаться.

Я хмурюсь. Мы ничего никому не должны, разве что выжить. То, где мы сейчас, — это не дом. Даже приблизительно. Но это максимально похоже на него в сложившихся обстоятельствах. Я всегда старалась жить в знакомой и понятной среде, цепляясь за нее, как за спасательный плот во время шторма. Может, часть меня (та часть, которую я стараюсь держать взаперти) все еще считает, что мое место — в бесконечном неизменном летнем мире фейри.

Исольда заставляет меня отпустить флакон на шее. Ничем теперь не прикрытые, в нем мерцают нежно-голубым светом крохотные незабудки. Сестра прикасается к флакону, приподнимает его, сосредоточенно морщит лоб, наверняка вспоминая первый — и последний — раз, когда я воспользовалась своей магией.

Последний раз, когда мы видели своих родителей.

У меня не было другого выбора, кроме как уйти, и Исольда, разумеется, уходила вместе со мной. Лишь так я могла уберечь родителей от боли, которая пришла в нашу семью только из-за их любви ко мне. Мы также знали, что, если исчезнем, они ни перед чем не остановятся, лишь бы отыскать нас. И наша мама будет упорствовать в том, что их задача — быть с нами, чего бы это ни стоило.

Так что я дождалась глубокой ночи и призвала свою магию, чтобы украсть у них память о дочерях — все те эмоциональные ниточки, которые связывали нас, — и вынуть эту память из их спящих сердец. Она клубилась прямо передо мной голубоватым туманом, я схватила один из маминых флаконов, которых было не счесть по всему дому, и запечатала ее внутри.

Меня тогда одолела такая головная боль, что потемнело в глазах. Я то теряла сознание, то приходила в себя, а Исольда продолжала тащить меня к нашему транспортному средству. Я ничего не помню — только как проснулась следующим утром с такой слабостью, что едва держалась на ногах. Я украла воспоминания родителей и спрятала их в бутылочке для надежности. Не знаю, вернутся ли они к Мами и Папе, если вылетят оттуда, или же попросту исчезнут. Туман во флаконе, который я все еще сжимала в кулаке, принял форму маленьких незабудок.

У магии жестокое чувство юмора.

По моей спине пробегает холодок.

Исольда прикасается кончиком своего мизинца к моему — скрепляет обещание. Я не сопротивляюсь, несмотря на то, что подушечки моих пальцев неприятно леденеют.

— Ладно, — огрызаюсь я, пока еще могу сдерживаться. — С утра выдвигаемся на запад.

Возможно, это иллюзия, но магия под кожей будто бы удовлетворенно вибрирует. Я покрепче сжимаю кулак, чтобы ногти впечатались в серебристые линии, словно это может остановить их ток по венам.

Глава 7

Исольда взволнованно подпрыгивает и спешит готовиться к поездке, а я еще долго наблюдаю за размытым золотым абрисом горящих вдалеке костров. Знаю, что нужно шевелиться, но придавило тяжелыми мыслями. Вожу пальцами по рисунку-компасу бессмысленными, бесконечными кругами.

Смотрю на остатки лагеря на берегу — там люди тушат костер, собирают разбросанное барахло и ползут по домам поспать хоть пару часов перед началом нового дня. Под конец вечеринки фейри обычно настолько устают или напиваются, что им становится лень принимать человеческий облик, и они перемещаются по улицам в виде бледных прыгучих сгустков света.

Говорят, что границы между мирами размывались не только в Ревелнокс. Фейри жили среди людей, заключали с ними сделки, влюблялись в них. Они впускали людей в свои чертоги — как равных, как творцов, как друзей. Но это было в давние времена; теперь же между смертными и фейри пролегла глубокая, полная недоверия трещина. Фейри стараются бывать в нашем мире как можно реже, а смертные видят края Благого и Неблагого Двора только через порталы, которые открывают сами фейри.

И так даже лучше.

Только не для тех из нас, кто живет между этими мирами, но не принадлежит ни одному из них.

Наконец я заставляю себя взяться за дело. Нужно немного поспать и сразу же отправляться в путь, так что следует подготовить Судьбу к поездке.

Узкое пространство между примятой травой и днищем вагончика как будто обнимает меня, когда я проползаю между колесами в ночной тиши. Ни зги не видно, потому что костры уже потушены, а темноту освещает только луна.

К счастью, я делала это столько раз, что могу повторить вслепую. Руки двигаются автоматически, открывая ящик за задней осью Судьбы. Крышка мягко откидывается на смазанных маслом петлях, я откатываюсь влево. Сколько раз возня с этим ящиком заканчивалась синяками под глазами и кровавой пеной на губах, но заправка — это та работа, которую Исольда за меня сделать не может.

Я глубоко вдыхаю, прижимаясь ребрами к земле, и направляю ток магии к кончикам пальцев.

Я не очень понимаю, как тут все устроено, каким образом механизм хранит собранную магию, но мне не особо и важно. Главное — не забывать примерно раз в неделю заправлять ящик магией, в зависимости от длительности пути и скорости, и тогда вагончик едет. Каждый смертный чародей может единовременно призвать лишь определенное количество магии, но я достигла этого предела всего раз, в ночь нашего побега из дома. Мне кажется, что достигла. Возможно, я бы смогла и больше, если бы не вырубилась от боли.

Чтобы дозаправить Судьбу, много не нужно, ведь мы очень долго стояли на месте. По-моему, за последние полгода вагончик если и двигался, то только если ему становилось скучно и он выползал на более солнечный пятачок либо немного разворачивался под таким углом, чтобы лучше было видно, как красиво он окрашен. Единственный недостаток волшебного вагончика в том, что магия некоторым образом наделяет его личностью, от чего он становится очаровательно непредсказуемым.