Колин Мэлой - Империя Дикого леса Страница 15

Маленький радиоприемник на сиденье рядом с ней заливался мелодичной музыкой, и девочка от души пожелала Кертису удачи, надеясь, что его поиски будут успешными; и все же ей хотелось, чтобы он оказался сейчас здесь и был свидетелем ее возвращения в Южный лес. И, возможно, ее совсем немного колола неуверенность — из страха, что ее забыли или что она вовсе не обязательно будет здесь в такой безопасности, как предполагала.

Рикша попала колесом в выбоину на гравийной дороге; барсук извинился:

— Как вам там сидится?

— Хорошо, спасибо, — заверила Прю. Деревья пролетали мимо, будто телефонные столбы. Над хвойными лапами урывками появлялось небо. Между стволов мелькали здания: крошечные сараи и дома, словно выросшие из самой почвы, с земляными крышами, белыми оштукатуренными стенами и плетнями из кизила вокруг ухоженных садиков. Со своего места Прю видела затылок барсука; он покачал головой и еще раз бросил взгляд через плечо. Она потеряла счет тому, сколько раз он так сделал с момента начала их короткого путешествия.

— Жена мне не поверит. Я везу Велосипедную Деву на своей скромной рикше.

Прю покраснела:

— Да ничего особенного. Я просто девочка.

— Девочка? — изумленно воскликнул барсук. — Вы в одиночку свергли режим Свика; спасли всех нас, простых горожан, от этого страшного, злого человека и всех его приспешников. Выпустили всех пленников из тюрьмы! — он повторил ее слова. — «Просто девочка». Пф!

— А как там теперь дела? — спросила она. Мысли по-прежнему метались от волнения перед грядущим. — Меня так долго не было.

— О, вы заметите, что все очень сильно изменилось, миледи, — сообщил барсук. — Я просто скромный возница рикши, я стараюсь не вмешиваться в политику. Скажу так: сейчас нам лучше, чем во времена Ларса Свика и его шайки.

— Это приятно. Но все равно немного волнительно. Как я появлюсь после такого долгого отсутствия, — сказала она.

— О, миледи. Подозреваю, вы будете приятно удивлены. Вы в наших краях стали кем-то вроде национальной героини. Вас ведь даже в песне увековечили.

— В песне? — спросила Прю, не сумев сдержать любопытства.

— Хотите сказать, вы ни разу не слышали «Взятие тюрьмы»?

— Нет, ни разу.

— Я бы сам спел, да со слухом у меня неважно. А вот по радио скоро передадут. Ее каждый час включают, — сказал барсук.

— Мне повезло.

Возница продолжал:

— Пожалуй, единственные, от кого не услышишь этих песен — это халифы. Они говорят, мол, это просто ностальгия.

— Халифы?

— Вам еще много чего надо узнать, — вздохнул зверек. — Халифы — члены Синода, мистики, которые медитируют у Сухого Древа. Во времена Свика особой силы они не имели; Ларс следовал по стопам своего дяди Григора и всегда пекся о том, чтобы Южный лес был государством светским. Незапятнанным, так сказать, религией. Но другие времена — другие нравы. Когда Свика погнали, Синод как из-под земли вырос со всеми своими приспешниками; они, оказывается, и не переставали тайно молиться Древу у себя по домам. По мне, так это дало людям надежду, коли раньше ее не было. А уж с тем, какая суровая была зима, поддержка никому не мешала.

Они погрузились в молчание — Прю глядела на пролетающие мимо деревья, а барсук тихонько подпевал радио. Когда между песнями наступил перерыв, он с радостью обратил ее внимание на фанфары, предвещавшие следующий номер программы.

— Вот оно! — сказал он. — Я же говорил, каждый час играют «Взятие тюрьмы».

Прю внимательно прислушалась к словам, которые неслись из единственного динамика в потоке помех:

Шли на штурм темницы страшнойМы погожим майским днем.Дева на велосипедеНас вперед вела на нем.

Мы «Ура!» ей все кричали,Маку слали мы привет.А врага взашей прогнали,Пленных вызволив на свет.

На третьей строфе барсук и сам начал подпевать:

Помни штурм темницы страшной —Средоточья всех невзгод.Авианцы, братья наши,Снова взмыли в небосвод.

Смерть нацистам гада СвикаКаждый требует из нас!Дети их пусть слышат крики —Дева строгий шлет приказ.

Не напрасно проливалиЗдесь герои кровь свою —Взятие тюрьмы свободуПодарило нам в бою.

Торжественную мелодию подхватил духовой оркестр, который и продолжал греметь отвратительно громко, пока постепенно мелодия не растворилась в тишине. Барсук посмотрел на Прю, улыбаясь.

— Видите? — сказал он. — Вы — героиня!

Смысл песни начал постепенно доходить до Прю:

— Я не слала никаких приказов.

— Ну, да, — замялся барсук. — Это образное выражение. Буквально вы, конечно, не приказывали, чтобы дети нацистов слушали крики своих родителей. Поэтическая вольность, — он сделал паузу и глубоко вдохнул, задрав морду. — Волнует душу.

— Мне, если честно, не хочется, чтобы чьи-то родители страдали — да и вообще, чтобы вообще кто-то страдал, — Прю начала кипятиться. — На самом деле, по-моему, это очень грустно.

Барсук нервно засмеялся.

— Но это же нацисты страдают. В смысле, мы же их свергли, так?

— Все равно, хоть нацисты, — возразила Прю. — Хотя я не знаю, что это такое.

На это у зверька ответа не нашлось; он, судя по всему, откровенно запутался. Продвижение рикши замедлила показавшаяся впереди группка подростков.

— Эй! — крикнул один из них. — Не так быстро, гражданин Барсук.

На дороге стояло четверо юношей разного возраста — примерно от четырнадцати до девятнадцати. Лица у них были типичные для ребят этого периода жизни — красные и в прыщах, — а на головах красовались одинаковые лихо нахлобученные шапки с козырьком. Приглядевшись, Прю осознала, что это велосипедные фуражки. На груди ребят висели трехцветные сине-желто-зеленые ленты, а лацканы щегольских клетчатых жилетов у всех четверых украшали такие же значки, как у барсука: металлические велосипедные звездочки.

— Привет, ребята, привет, граждане! — сказал барсук весело, хотя Прю расслышала за дружелюбным тоном нотку настороженности. — Вы глазам своим не поверите…

Его прервали; младший мальчик выступил вперед и подошел к рикше:

— Где ваша брошь, гражданин? Вы же не забыли надеть значок, правда?

— Н-н-нет! — выдавил барсук, заикаясь. — Конечно, я всегда ношу звездочку. С гордостью! — это обвинение, казалось, вытеснило у него из головы недоконченное восклицание.