Кэтрин Фишер - Скарабей Страница 18

Они стали ждать.

Стражник сел, отпил из фляги, почистил ногти, клюнул носом, дернулся, еще отпил. Орфет, еле сдерживавший нетерпение, пробормотал:

— Может, ты его как-нибудь заколдуешь, дружище?

Алексос вытряс из волос песок.

— Это будет нечестно, Орфет. Бог должен вести себя справедливо. К тому же в мире очень мало сна. Если я отдам сон ему, придется отобрать его у кого-нибудь другого.

Пока Орфет размышлял над его словами, Мирани сказала:

— Кажется, можно идти.

Стражник свернулся калачиком у гаснущего костра и захрапел. Они неслышно проползли мимо него, сквозь тучи комаров и ночной мошкары. Под сандалиями Мирани шелестел песок. Они вышли на Мост, и проскользнули по нему, словно тени. Тихий стук деревянных досок под ногами Орфета звучал как раскаты грома.

— Сюда. — Мирани побежала по дороге. Мостовая, по которой всегда шли процессии, почему-то показалась более узкой, чем раньше; приглядевшись при свете звезд, Мирани заметила, что обочины заросли кустарником. Ветви сандаловых деревьев перепутались с колючими побегами мирта; удивительно, как сильно разросся бурьян за эти несколько месяцев. Из-под ног разбегались ящерицы; мимо босой ноги Алексоса прошмыгнул и юркнул в нору большой скорпион.

У дверей Оракула она остановилась.

— Я подожду здесь, — хрипло сказал Орфет.

— Орфет, я хочу, чтобы ты пошел с нами, — сказала она. Но не сдвинулась с места. Под каменной перемычкой дверного проема вились мотыльки; в воздухе стоял еле ощутимый запах горелого дерева; впрочем, скорее всего, это ей померещилось. Не хотелось делать ни шагу. Она боялась увидеть Оракул разрушенным.

К ней в ладонь скользнула маленькая рука.

— Пойдем, Мирани, — ласково сказал Алексос. — Когда мы узнаем, станет легче.

И повел ее по извилистой тропинке. Гладкие камни остались теми же самыми, и на миг ей подумалось, что страх был нелепым, но, выйдя на каменную платформу, она вскрикнула и остановилась, зажав рот ладонью.

То, что открылось ее взору, было хуже, чем она представляла. На платформе высилась груда пепла. Под жаром огня камни раскололись и потрескались; наклонный монолит, стоявший там много веков, валялся расколотым на три части, и самая большая из них лежала на краю обрыва, грозя опрокинуться. Бывший Оракул превратился в яму, из которой торчали обгорелые сучья. Мирани осторожно бродила по пепелищу. Под ногами хрустел песок. Ее тень упала на расселину, и Мирани увидела растрескавшиеся края. Впадина была забита обломками камней, засыпана землей. Бог больше не произнесет ни слова этими устами. Злобные руки заткнули ему горло.

Но чей же это шепот долетел до нее над морем?

«Мирани! У пустыни есть глаза, и они смотрят на нас».

Орфет выругался, Мирани торопливо обернулась.

По дороге от Порта маршировали колонны солдат. У них в руках горели факелы.

Сетис поспешно соображал, но ничего не мог придумать. Как спасти статую? А процессия уже приближалась к Мосту. Напротив него в паланкине сидел Аргелин. Сидел, закрыв глаза, как во сне, однако все мускулы на лице выдавали напряжение, и при каждом толчке на ухабистой дороге он бросал взгляд сквозь щель в ставнях.

Сетис остро отточил кончик пера. Надо же хоть чем-то занять руки.

— Надо тщательно осмотреть храмовую сокровищницу, — вдруг сказал Аргелин. — Пересчитать запасы, которые в ней хранятся. Золото и зерно давно кончились, но должны оставаться бумаги, свитки. Мне нужно всё, что связано с Царицей Дождя, с ее садом, с Девятью Вратами, все копии Указания Пути. Ты будешь лично отвечать за это. Пусть всё, что будет найдено, упакуют в ящики и отвезут в Порт. Понятно?

Сетис кивнул, озадаченный, и сказал:

— Статую можно было бы продать.

— Нет. — Генерал натянул черные перчатки. Сетис поднял глаза и наткнулся на его пристальный взгляд. — И больше не заикайся об этом.

Двери Храма были открыты. Мирани вбежала, и в лицо ей пахнуло знакомым запахом ладана, и это уже не был плод ее воображения. Кто-то здесь побывал. Пропустив вперед Орфета, она огляделась и с удивлением заметила остатки высохших цветов: вокруг постамента были рассыпаны лепестки роз, сладкий ирис, жимолость.

Она подняла глаза.

Белое мраморное лицо Бога обратило к ней печальную улыбку. Венок у него на волосах увял, но гладкие руки были чистыми и ухоженными. Туника из белого полотна тоже была чистой, у ног стояла чаша с вином и блюдо с пищей. Мирани озадаченно приблизилась. Вместо мягкого хлеба — горстка сушеного инжира.

— Кто это оставил? — прошептала она.

— У нас ничего не выйдет. — Орфет в отчаянии огляделся. — Для этого понадобятся лебедка и блок, да человек шесть мужчин. Она невелика, но очень тяжелая. — Он обернулся. — Прости, Мирани, он застал нас врасплох. Нам ее не спасти. — С дороги уже доносился лязг оружия и топот солдат. Он схватил ее за руку. — Надо уходить, пока нас не нашли. Алексос! — В храме вокруг них было темно и пусто. К потолку поднимались высокие колонны, ветерок из открытой двери ворошил пыль на полу, и она взвивалась струйками, как песок в пустыне.

— Архон!

В благоуханном воздухе стояла тишина.

— Куда он запропастился! — проворчал Орфет.

Где-то совсем близко прозвучал голос Алексоса, звонкий и чистый.

— Орфет, я здесь.

Он стоял на пьедестале. Одной рукой обвил колени статуи и выпрямился. Мрамор словно бы колыхнулся.

— Алексос! — в тревоге взвился Орфет. — Спускайся!

Архон стоял, сосредоточившись, слегка покачиваясь. Обнимал свои собственные колени. Заглянул себе в лицо.

— Как же я красив, — проговорил он.

Сетис никогда не бывал на Острове.

Это была запретная зона, и, поднимаясь в паланкине по священной дороге, он чувствовал, как вокруг них смыкается неведомый гнев, клубятся теплые запахи и сновидения, проклятия и тайны. Это была обитель Бога, Святилище Девятерых, здесь звучат священные слова и исполняются древние ритуалы, а они одним своим присутствием оскверняют его.

Если Аргелин и ощущал то же самое, то не подал виду. Как только паланкин остановился, он выскочил. Перед ним высился Храм, белел в звездном свете мраморный фасад. Солдаты широко распахнули бронзовые двери, едва не сорвав одну створку с петель. Вдоль дороги тянулась стройная колоннада, вверх вела заросшая травой лестница.

Ночь стояла безмолвная.

Даже море затаило дыхание. Потом откуда-то поблизости, из загона, донесся трубный рев пленных слонов. Люди Ингельда попятились, и даже сквозь прорези шлемов были заметен ужас в их глазах.