Александр Прозоров - Врата смерти Страница 34

В общем, жили Зуровы куда богаче обычных крестьян, но не слишком. Средний купец вполне мог позволить себе больше.

– Она и есть, – тряхнул вожжами Мичура. – Сие усадьба наша. Добовое. Ране прямо в Налючах жили, но боярин прежний, храбрый Любимир, возле пруда порешил поселиться.

Сани покатились во двор. Середин спешился и следом вошел в ворота, ведя скакунов под уздцы.

Годислав встречал его уже как хозяин. Сделал несколько шагов навстречу, крепко обнял, потом подвел к крыльцу, поклонился старой, подслеповато прищурившейся женщине в украшенном жемчугом кокошнике, в длинном тулупе и стоптанных валенках:

– Знакомься, матушка. Это друг мой, боярин Олег. Берег меня от напастей, сколько мог.

– Ох, сыночек славный мой... – Трясущейся рукой боярыня обняла гостя, поцеловала в губы холодными губами. – Вернулся мой Славушка, целехонький, живой вернулся. Как там Юша, старшенький? В Полоцк просился к князю тамошнему. Кто же бережет его, сердешного?

– Пойдем, мама. Не мерзни, – бережно обняв старуху, Годислав вместе с нею вошел в дом, через минуту выглянул: – Мичура, распрягай! Что за напасть такая, двор ровно вымер! Ты проходи, дружище, тебе здесь рады. Токмо... Сам понимаешь, три года сюда не заглядывал. Пусто везде отчего-то. Сейчас, найду кого.

Олег медленно поднялся по ступеням, но в дом все же заходить не стал. Отчего в нем пусто? Почему на дворе как вымерло? Странно все это... Он опять остро ощутил нехватку освященного креста у себя на запястье.

Внезапно из здания послышался истошный женский вопль, стук, топот, крик Годислава.

– Ква... – только и выдохнул ведун, выхватил саблю и стремительно ворвался в дом. Крутанулся в сенях, определил, откуда доносится шум, промчался по темному коридору, ворвался в дверь и... Остановился на пороге: – Вот, электрическая сила!

На шее боярина, поджав ноги и целуя его лицо, висела весьма упитанная и щекастая деваха. Олег бы от такой, пожалуй, упал, а Годислав не то что устоял, так еще и кружился. Ведун спрятал саблю, попятился в темноту – но его заметили. Боярин остановился, кашлянул, разжал объятия – девушке пришлось встать на ноги.

– Эта... Соскучились тут по мне... – заметно покраснев, попытался он оправдаться. – А это Елень, наша... – Он опять запнулся, повернулся к ней: – Кем ты ныне в доме?

– За стряпуху боярыня Лепава поставила. Матушка ваша совсем плоха стала, да смилуется над ней Триглава. Ходит редко, забывает все. Лепава ныне за хозяйку, ее все слушаемся.

– Сестра вернулась? – явно удивился Годислав.

– А как отъехал ты, соколик, она, почитай, сразу и возвернулась под отчую крышу. У них на усадьбу лихоманка забрела. А может статься, и вовсе черная баба. И мужа у нее забрала, обоих детей малых, с усадьбы многих и с весей ближних. В общем, мор случился страшный, ужасти какой! Опосля же братья мужнины явились – удел наследовать. Куда ей там приживалкой при чужих людях оставаться? Родной кров – он родной и есть.

– Вернулась, значит, – кивнул Годислав. – Ну и где она? Дворня вся где?

– Дык, ситник режут, боярин. Кабы знали, что ты ныне вернешься! Непогода у нас стояла дни последние. Сегодня же с утра Ярило слепит. Лепава разом всех на ноги подняла, да и погнала на болото. Жировать его, сам понимаешь, в любой день можно. Однако же сбирать токмо посуху, чтобы морозец да ясно... Мне же велено к сумеркам на всех сытный ужин сготовить, даже курятины по полти на четверых взять дозволено. И за матушкой смотрю.

– Пир будет вечером, Елень! Ничего не жалей, дабы стол ломился. Чтоб пред гостем не стыдно было и самим радостно.

– Знамо дело, пир будет, – расплылась румяными щеками стряпуха. – Боярин с похода вернулся!

– Печь же, видать, придется топить самим, – развел руками Годислав.

– Ничего, дело привычное, – отмахнулся ведун. – Все лучше, чем от безделья скучать. А что за ситник такой, что его всем людом резать нужно?

– Дык, болотный же, – попыталась пояснить стряпуха и тут же получила двусмысленный шлепок по мягкому месту:

– У тебя других хлопот хватает, неча гостю зубы заговаривать.

– Ой! – довольно пискнула девушка, протиснулась мимо ведуна и величаво уплыла по коридору, словно чувствовала, что мужчины смотрят вслед.

– Ситниковые свечи мы делаем, – негромко сообщил Годислав, когда она скрылась из виду. – Я ведь сказывал, что земля у нас бедная, не родит почти, и болота через шаг квакают? На пашне и хлебе не проживешь. Посему мы с болот и кормимся. Как зима настает, по замерзшему болоту камыши режем, бараньим жиром пропитываем, да в Русе торгуем. Лавка у нас на подворье световая, полгорода о ней знает. И ситниковые свечи делаем, и восковые, и бараньи, и говяжьи, и свиные. Любые. Чего ни захочешь, у нас все в достатке.

– Свиные? – изумился Середин. – Первый раз слышу.

– Воняют они сильно, вот и не берет их, почитай, никто, – объяснил Годислав. – Но зато и дешевые самые из всех. Посему и спрашивают, случается. Коли спрашивают – быть должно. Бо нехорошо получится – руками перед покупателем разводить.

– Нехорошо, – согласился Середин. – Баня-то где, дружище? Коли сейчас топить не начнем, до завтра помыться не успеем.

– Да, конечно. Сейчас, Мичуру крикну, чтобы разгружал, и пойдем.

Баня в боярской усадьбе тоже не сильно отличалась от обычной крестьянской. Разве только размером поболее, да курные[4] дыры прикрыты резными решетками. Правда, имелось здесь интересное новшество, ранее Олегом нигде не встреченное. Подвешенные в бане на уровне верхнего края печи полати, плотно смыкаясь между собой, весьма надежно отгораживали нижнюю, чистую часть бани от собирающегося под кровлей дыма. Настолько хорошо, что друзья, растопив очаг и залив в котел воды, смогли спокойно посидеть прямо в помещении, попивая ставленый мед и закусывая мочеными яблоками. Затем потаскали воды, выпили еще, снова потаскали.

В бане уже стало припекать. Подбросив еще дров, боярин свистнул холопа, после чего стал раздеваться. Вскоре прибежал Мичура – с вениками, полотенцами и чистым исподним для хозяина. В вещах гостя он, естественно, рыться не мог – и Олегу за своей одеждой пришлось идти самому. Зато, когда он вернулся, в бане уже висел густой пар, перемешанный с ароматом распаренного дуба и березы. Огонь, как ни странно, еще горел. Но длилось это не долго. После того как на камни плеснули водой еще пару раз, в очаге не осталось даже углей.

Выбрались путники из бани как раз к пиру, в сумерках, когда дворня вместе с управительницей – назвать сестру Годислава приказчицей или тиуном было бы, наверное, некорректно – вернулись с болота. На дворе царила суета, мычали коровы, блеяли овцы, фыркали лошади. Люди торопились задать им сена, кого – подоить, кого – почистить. Опоздать на щедрое боярское застолье не хотел никто.