Сергей Морозов - Приключения Красной Беретки Страница 36

Она улыбнулась, довольная собой. «Сейчас прибегут папуасы». И они прибежали. Сначала ее заметил один, молодой. Он показал на нее рукой другим, они обернулись, и, постоянно кланяясь, стали к ней приближаться. У них были короткие луки, копья и трубки, сделанные из какой‑то твердой травы. Они остановились на расстоянии, которое у людей называется безопасным, и снова начали кланяться. Потом вперед вышел один, пожилой.

— Мы пришли попросить прощения, богиня, — он поклонился.

— Я прекрасна?

— Наш язык не имеет таких слов, чтобы выразить наши восхищение и страх, он снова поклонился, остальные тоже.

— Не надо все время кланяться. И почему вы боитесь, не бойтесь, это мешает вам восхищаться мною.

— Мы восхищаемся, мы бьем в барабаны каждый день в знак восхищения богиней, но мы боимся.

— А почему именно в барабаны?

— Именно потому, что у нас мало слов… мало слов в нашем языке. Нам не ведомы другие способы, кроме как выразить наше восхищение через барабанный бой.

Пожилой папуас сделал паузу, почесал голову, поправил набедренную повязку, поправил костяные бусы у горла, хотя они висели нормально, и продолжил:

— Языки примитивных племен, типа нашего, не имеют достаточно средств для выражения восхищения божественным. В них не разработаны, например, абстрактные конструкции, которые так нравятся богам. Языки поздних культур, наоборот, имеют слишком много средств выражения, слишком много абстрактных понятий, и эти средства своей формой подавляют содержание. Хотя древние предупреждали – не умножайте сущности… А масса людей в цивилизации, если честно, мало отличается от массы первобытного племени. И эта масса начинает путаться в своем собственном, слишком сложном, великом и могучем языке.

Наше племя еще не доверяет словам. Потому мы доверяем нашим барабанам – в барабанном бое можно выразить большую гамму чувств, чем в словах. Европа тоже проходила эту стадию – когда у нее было недостаточно слов, она строила соборы. И они были божественны. Потом Европа перестала строить соборы, но у нее появилась музыка. Потом Европа исчерпала музыку, ставшую слишком размытой и абстрактной, но у нее появились слова. Потом – божественная техника. Можно заметить, что именно когда словесные конструкции были созданы, музыка европейцев перестала должным образом отражать божественное. Речь, естественно, о новой музыке, старая никуда не делась, просто ее уже мало кто мог понять.

— А чем вызваны эти переходы?

— Музыка рано или поздно выразит душу народа… А после того, как душа выражена, что еще может сказать музыка? Ведь она выразила все главное, а душа одна. После сказанного главного очень трудно сказать что‑то второстепенное. И тем более интересно выразить… Например, рано или поздно можно придумать танец со стульями. И хорошо его станцевать. Но только один раз. Потому что если выражено все, если это сделано совершенно, в повторении уже не будет смысла.

Содержание сначала никуда не исчезает – содержание божественного просто переходит из формы в форму. А потом все формы оказываются исчерпанными – и снова возникает нехватка средств выражения. За архитектурой, за языком форм приходит музыка. За музыкой приходит язык во всем многообразии своих проявлений. Но приходит время – и язык тоже умирает. В нем становится слишком много понятий, и люди оказываются не в состоянии эти понятия запомнить. Слова начинают терять свои смыслы. Но когда такое происходит – значит, и народу осталось жить недолго.

И когда все формы исчерпываются — наступает закат. Когда все формы приходят к совершенному завершению – возникают проблемы уже другого рода: люди начинают терять фундаментальные понятия. У них ведь больше нет форм, куда эти понятия можно перелить. Они теряют смыслы таких простых слов, как любовь, дружба, свобода… И содержание слов тоже. Вам это должно быть знакомо – форма остается, а содержание утрачивается. Например, тот же «Закат Европы». В этой книге академическая форма не то что исключила содержание, но она так его закрыла, что содержания практически не видно. А в самом конце, после заката, язык размывается настолько, что с помощью него становится невозможно описать не только божественное, но и простые взаимосвязи между явлениями. И тогда приходим мы и начинаем бить в наши барабаны. И история начинается по–новому. Когда‑нибудь у нас тоже будет высокоразвитый язык для выражения нашего восхищения богиней. Если богиня, конечно, позволит нам выжить.

— Я помню, что теряются глобальные смыслы… Мне темная богиня рассказывала. Но получается так, что смыслы слов, смыслы понятий исчезают одновременно с ними.

— Если нет глобальных смыслов, зачем нужны остальные? Поэтому исчезновение всех смыслов и происходит одновременно.

— Как умирает язык? Я понимаю, что произошло с «Закатом Европы». Но язык вообще?

— Например, появляются такие понятия, как «ненасильственное насилие», или «изнасилование без насилия».

— Что, даже без угрозы насилия?

— Даже без угрозы насилия.

— Но как это можно понять?

— Никак. Те, кто придумывает такие конструкции, тоже их не понимают. Они этими конструкциями пользуются. Ведь это очень часто бывает, что люди пользуются вещами, которые не понимают. А еще они путают субъекты и объекты…

— Достаточно. Лучше уж стучите в барабаны.

Он промолчал, а все остальные одобрительно закивали и замычали.

— Да… кто‑то еще не понимает, кто‑то уже не понимает… – сказала богиня, — да, забыла спросить, а чего вы боитесь?

— Мы убили твоих акапи. Мы убили твоих птиц. Мы ловили твою рыбу… Мы хотим, чтобы ты простила нас. Но нам нужно кормить наши семьи…

— Я надеюсь, они не страдали перед смертью?

— Нет, мы клянемся, не страдали, и мы не убивали больше, чем могла быстро восстановить Богиня.

— Я вас прощаю! Вы ведь соблюдаете все правила. И субъекты с объектами не путаете.

— Мы восхищены богиней. Позволь нам уйти. Нам все‑таки страшно.

— Конечно, идите.

Они не поворачивались. Они все пошли задом, опустив глаза. Только пара молодых украдкой бросила взгляды на нее. Они пятились, пока не скрылись в траве и кустах.

«Они не могут восхититься мной. Теперь понятно, откуда у богинь такая светлая грусть»

Брошенный город

Беретка проснулась, когда еще было темно. Ее настроение было восхитительным. «Все‑таки в снах я богиня! Как это божественно!» Скелет был спрятан в дальнем шкафу, чтобы не травмировать психику Полицейского. На столике в гостиной стояли пара термосов, бинокль, множество других вещей. Венцом этого натюрморта была беретта. С виду она напоминала короткую винтовку с длинным тонким магазином и широким радиатором на стволе, что делало ее ствол похожим на бочонок.