Ольга Николаева - Я иду искать Страница 43

— Прости, но когда ты начинаешь говорить об адских тварях…

— Да шучу я, Макс! Просто должен же я его как-то называть.

— Кого «его»?

— Не знаю. Того, кто ведёт нашего стрелка. Я же сказал — он ухитрился уйти от меня, хотя для человека это невозможно, живой человек всегда оставляет за собой след. Ты помнишь, как я шёл за тобой?

Максим вспомнил — июньский день десять лет назад, звонок с того самого номера, внезапно вновь ожившего сегодня, издевательский голос Сергея. И сейчас он идёт рядом с ним, идёт в квартиру, ставшую обиталищем вампира, его могилой. Господи! Всё происходит слишком быстро, слишком непредвиденно и страшно, словно его подхватил тёмный, холодный, непреодолимый поток, и нет сил не то, что сопротивляться, а хотя бы остановиться на минуту и попытаться понять — чему сопротивляться и надо ли это делать.

— Ты тогда разыскивал меня по мобильнику.

— Это неважно. — Сергей махнул рукой. — Прости, Макс, я тогда просто развлекался, звоня тебе. Мы пришли, узнаёшь?

— Помолчи.

Максиму собственный голос показался почти умоляющим, но Сергей покачал головой.

— Какой же ты грубый. Кстати, засады и впрямь нет, её я бы почувствовал.

Они вошли в подъезд, поднялись на третий этаж и остановились перед дверью, при виде которой сердце Максима неприятно сжалось. Сергей достал из кармана ключи, щёлкнул замком. Мысленно оглянувшись назад, в тот день, когда он тайком вошёл в эту квартиру, надеясь узнать что-нибудь о её хозяине, и узнав слишком много, пугающе много, теперь, снова стоя перед распахнутой дверью, Максим ощущал себя неподвижным соляным столбом, не в силах шагнуть за этот порог.

— Входи. Макс, я понимаю тебя, но… — Сергей усмехнулся, но в этой усмешке была неловкость, неуверенность, почти грусть. — Входи, теперь я тебя приглашаю.

Максим стряхнул вызванное воспоминанием оцепенение и переступил порог, оказавшись в тёмной прихожей. Сергей вошёл следом, хлопнув дверью.

— Прости, здесь темно. Ты ведь помнишь, где кухня? Проходи туда, там за окном стоит уличный фонарь, он у меня вместо люстры.

— Ты видишь в темноте?

— Нет, конечно.

Максим задал свой вопрос не потому, что это его на самом деле интересовало, просто ему нужно было заговорить — чтобы если не прогнать, то хотя бы нарушить гнетуще-тоскливое чувство, которое вызывала в нём эта квартира. Однако прозвучавший ответ всё же заставил его с удивлением оглянуться на вошедшего следом Сергея.

— Тогда, прости, как?..

— Сам не знаю. — Сергей пожал плечами. — Чувствую. Предметы, людей… Что-то от них исходит такое, позволяющее видеть, не видя. Я не знаю.

— Ультразвуковые волны, — усмехнулся Максим.

— Какие волны? — совершенно серьёзно переспросил Сергей.

— Ультразвуковые. Только не спрашивай, что это такое. Я не физик. Знаю только, что летучие мыши их чувствуют, хотя тоже не видят в темноте… кажется. Чёрт их знает, я не биолог. Только вас, наверное, не зря сравнивают с летучими мышами.

Сергей негромко рассмеялся и, обойдя Максима — как тому показалось, слишком демонстративно, — опёрся спиной о подоконник.

— Вампиров с ними стали сравнивать только после того, как существование где-то на юге летучих мышей, пьющих кровь, стало достоянием скучающей общественности.

— Да? Но ведь они правда так же ориентируются в темноте.

— Ой, Макс, ты думаешь, многие знают, как вампиры ориентируются? Я сам-то об этом не задумываюсь, а уж чтобы обсуждать это с… Ну, в общем, не думаю, чтобы кто-то с кем-то это обсуждал.

— Хочешь сказать, что мне особо повезло? — Максима передёрнуло от внезапного осознания: что он так спокойно обсуждает? И — с кем? Происходящее показалось ему до смешного безумным.

— Слушай… — Сергей снова усмехнулся — неловко, почти виновато. — Правила приличия подсказывают, что мне надо предложить тебе что-нибудь… хоть чашку кофе… Но ты ведь…

— Предложи что-нибудь покрепче, — перебил его Максим и сам удивился своим словам и тону, каким он их произнёс.

— Без проблем. — В голосе Сергея Максиму послышалось облегчение и он невольно подумал — неужели тот испытывает такие человеческие эмоции, как смущение или растерянность? И что он вообще способен испытывать? Что, если это просто маска?

Сергей проскользнул мимо Максима на середину кухни и распахнул висящий на стене шкафчик. На полке стояли банка кофе и фигурная бутылка.

— Коньяк подойдёт? Настоящий. Только… — Сергей поставил бутылку на стол и поднял на Максима извиняющийся взгляд. — Ты не обидишься, если это будет не слишком куртуазно?

— Куртуазно? — Слово показалось неуместным и от того забавным.

— Ну, есть только кофейные чашки. Понимаешь, у меня же не бывает гостей. Это кофе без чашки никак, а всё остальное…

— А, ну да, из горла тебе привычнее, понимаю.

Сергей вздохнул и укоризненно покачал головой. Максим наблюдал, как он достаёт чашки, открывает бутылку, отодвигает стул и делает подобные этим, обыденные вещи, и невольно обратил внимание, что в его движениях больше не видно даже намёка на свойственную ему прежде тягуче-грациозную медлительность, напротив, они были резковатыми, даже порывистыми, причём выглядело это не влиянием момента, а чертой натуры. Натуры… всё-таки, кто перед ним? Максим усмехнулся, отгоняя эти мысли, и взял чашку. Сергей неуверенно придвинул к ней свою, фарфоровые стенки, соприкоснувшись, тихо стукнули.

— Так полагается… да?

Максим удивлённо проследил его жест и тут же совершенно искренне рассмеялся.

— Да! Чтобы я чокнулся окончательно.

— Что?

— Ничего, извини. Дурацкая игра слов.

Коньяк, похоже, действительно был настоящим, вместо привычных «клопов» оставив во рту цветочный, но не сладкий, а, скорее, терпкий привкус.

Лицо Сергея в слабом свете уличного фонаря казалось ещё более бледным, кожа на скулах — чересчур натянутой и какой-то неподвижной, но это вовсе не было мёртвой маской. Живое лицо, живые эмоции. Однако было, всё же, в его облике что-то странное, какая-то неуловимая тревожащая неправильность. Максим почувствовал, как внутри снова разлился холод. Мертвец, симулирующий жизнь? Ведь он мёртв, на самом деле мёртв. И Максим сейчас находится в полной его власти. Непрошенное воспоминание всплыло перед глазами с безжалостный яркостью: эти же черты, но лишённые чего бы то ни было человеческого, застывший оскал, тянущиеся с острых клыков нити слюны.

Сергей сидел, чуть опустив голову, так, что свет вычерчивал из темноты лишь контур его лица, но обращённые на Максима глаза, возможно, из-за падающей на них тени, казались бездонно-чёрными, лишёнными выражения. Смотреть в эти глаза не хотелось. Словно угадав чувства Максима, он поднялся, неловко отодвинув табуретку, пересёк маленькую кухню и присел на подоконник, отвернувшись к окну. В чашке на столе остался недопитый коньяк.