Андрей Ренсков - Дети Барса. Туман над башнями (СИ) Страница 44

"Я больше не могу. Мне нечем дышать".

"Двигай своими проклятыми ногами, сын кузнеца! Ты зашёл слишком далеко для того, чтобы отступать!"

Песок сыпется за шиворот, прилипает к подмышкам, скрипит на зубах. Дышать здесь страшно. Если вдохнуть отравленный воздух, желудок, скорее всего, взорвётся. Этого допустить нельзя: в норе настолько тесно, что не повернуть головы. Поэтому рвота застрянет в горле и задушит, медленно и мучительно. Ещё медленнее, чем обрушившийся свод.

Через какое-то время нора стала шире, настолько, что удалось расправить плечи. Сначала мальчик обрадовался, но оказалось, что рано: на полу стали попадаться обглоданные кости, вонь стала плотной и удушливой. Когда острый обломок кости проткнул кожу на животе, Вьяла не выдержал, взвыл от боли.

"Тише, сын кузнеца!"

"Всё. Дальше я не поползу. Пусть даже меня разорвут собаки!"

"Заткни свой рот и лежи тихо. Они здесь".

Всё это время Вьяла не открывал глаз: зачем, если всё равно ничего не видно? Но, услышав тихое ворчание где-то впереди, не выдержал. Вроде бы там, у самого входа, в густой душной темноте, что-то движется? Кажется, даже блеснуло огнём, самую малость. Но глазам, привыкшим к мраку, довольно и слабого отблеска, их трудно обмануть.

— Что происходит?

Это голос Старшего, приглушённый землёй и камнями, но всё равно узнаваемый. От этого скрежета хочется закрыть рот ладонями и превратиться в камень. Но руки плотно прижаты к телу осыпающейся землёй, и остаётся только уговаривать глупое сердце не стучать так громко.

— Да вот, собака что-то почуяла.

Рычание из темноты, тихое, но угрожающее. Словно зверь сомневается: здесь ли жертва, чьи следы пришлось искать так долго? Похоже, лисья вонь сбивает с толку чуткое обоняние — всё, как было задумано Так кто же он такой, этот голос в голове, чьи советы убивают твою семью, но спасают твою жизнь?

— Конечно, почуяла. Даже я почуял: смердит за лигу. Но на лис мы поохотимся в другой раз. Пока же ответь, следопыт: куда же делся этот щенок? Может, его не было в доме?

— Собака взяла след на горе уверенно. Потом, на берегу, потеряла. Похоже, мальчишка спустился вниз и пришёл сюда по ручью, чтобы обмануть нас.

Вьяла скрипнул зубами, и ворчание тут же раздалось снова, теперь более уверенное, злое. В темноте что-то зашуршало: гончая попыталась протиснуться следом за хитрой жертвой. Не сумела, и принялась копать, расширяя проход.

— Гляди, Старший, как скулит. Кто-то там, в этой норе, есть, это уж точно.

— Конечно. — Голос Старшего был полон сарказма. — Там лиса. Сидит внутри, как и положено лисам. Восьмилетний ребёнок придумал, как обмануть наших гончих, прошёл по ледяной воде четверть лиги и спрятался в этой зловонной дыре… Слышал бы ты, что несёшь!

Пристыжённый следопыт в ответ только кашлянул, и, судя по сдавленному хрипу, рванул за поводок опозорившую его собаку. Вовремя: она влезла в нору уже по самые плечи.

— К ноге, Вепрь! Стой смирно, сучье отродье! Чей след ты взял?

В ответ собака залаяла, злобно глотая лай, давясь им.

— Ты что, ждёшь, когда он тебе ответит? Понимаешь собачий язык?

Вьяла услышал, как кто-то охотно хохотнул над шуткой. Наверное, тот весёлый, что искал его следы в лесу.

— Дай мне факел, — буркнул вконец обозлившийся следопыт. — Вепрь, сучий ты сын, уйди прочь, не мешайся!

Поняв, что сейчас будет, Вьяла, уже не обращая внимания на впившиеся в кожу кости, засучил ногами, пытаясь вкрутить тело ещё глубже в темноту. С потолка посыпался песок. Потом с шумом оторвался целый пласт и рухнул на спину, придавив к земле. Хорошо ещё, что успел закрыть глаза, иначе песок забил бы и их, а не только рот и ноздри.

"Прижмись лицом к земле! Лежи, не двигаясь! Даже не дыши — тогда, может и не заметят".

— Не видно ничего, — сказал, наконец, следопыт. Вьяла, стиснув зубы, слушал, как трещит пламя факела, как на песок капает горячая смола, и не дышал, как велел голос. — Обвалилась, похоже. Да она по виду старая, эта нора, не должно там никого быть. Что на тебя нашло, Вепрь?

— Я же говорил, к тётке он побежал, — подал голос молодой и весёлый. — Куда ему ещё деваться?

— Дальше только перевал, на который ведёт пара охотничьих троп, — задумчиво сказал Разза. — В темноте их не найти даже с собаками. Лучше бы ты оказался у тётки, мальчик: смерть от переохлаждения весьма неприятна. Возвращаемся к усадьбе. Скоро начнёт светать, и в тумане мы не найдём никого.

— Что делать с тёткой и её сыновьями?

— Что и обычно.

— Там прислуга ещё: кухарка, шорник…

— Убивайте всех: шорников, плотников, кухарей. Увы, это необходимо. Иначе завтра про нас станут говорить по всей Накарре.

Шаги и ворчание смолкли, уступив место тишине и звуку текущей воды. Вьяла долго лежал, не двигаясь, уткнувшись носом в воняющие тухлятиной кости. Голос в голове молчал: давал возможность обдумать услышанное. Заговорил только тогда, когда перед входом в нору посветлело.

"Ты хорошо держался, сын кузнеца".

— Что дальше? — прошептал Вьяла.

"Дальше — перевал. Непрощённые уедут, убив всех в Козьем урочище. Когда тебя отыщут, поползут слухи о выжившем мальчике, и они вернутся снова. Нет, из Долины нужно уходить. Тебе нужно новое имя и новая история".

— Охотничьи тропки… Как я смогу отыскать их в тумане, если Разза сказал, что это трудное дело даже для собаки?

"Я помогу".

Выбраться из норы оказалось куда проще, чем залезть. Посильнее отталкивайся от стен пятками и выкручивай тело, стараясь плотнее прижать худенькие плечи к щекам. Изгибайся, как змея, не чувствуя ни боли, ни холода.

Мрак растаял, как и не было. Солнце ещё не поднялось, и над руслом ручья стоял густой туман, как и всегда в это время года. Ноги держали плохо: сделав несколько шагов, мальчик пошатнулся. Впереди высились мрачные горы, закрывающие вход в долину.

— Я не смогу подняться туда, — покачал он головой. — Это даже смешно: думать, что я смогу. Я продрог до костей. У меня совершенно нет сил. Можно мне хотя бы вернуться к дому? Возможно, на пепелище остались какие-то припасы?

"Всё ты сможешь. Если перестанешь жалеть себя и оглядываться назад. Что же до еды, думаю, на перевале можно отыскать ягоды, или орехи".

Вьяла не выдержал, засмеялся. Со стороны, наверное, это смотрелось нелепо и даже страшновато: маленький мальчик в драной, испачканной кровью и землёй тунике, трясётся, как припадочный, беззвучно открывая и закрывая рот.

"Что смешного?"

— Там нет никаких ягод, всезнайка. Слишком рано: весна только началась.

"Отыщем" — пообещал голос. И снова оказался прав: орехи удалось обнаружить в расщелине старого пня, у самого подножия холма. Наверное, белка делала запасы на зиму, да и забыла, пустоголовая. Жёсткие, позеленевшие, тронутые плесенью, но вполне съедобные. Прилипший к позвоночнику желудок недовольно заурчал, но выдержал, не подвёл. О чувстве сытости говорить было трудно, но, по крайней мере, в животе исчезла сосущая тяжесть.