Андрей Ренсков - Дети Барса. Туман над башнями (СИ) Страница 43

"Куда бежать?"

"Помнишь осыпь, возле которой ты прошлой луной загарпунил окуня?"

"Такое не забудешь".

"На другом берегу, напротив, есть старая лисья нора".

"Не лисья. Отец говорил, что раньше там жили барсуки. Лиса просто отобрала у них нору".

"Как угодно. В общем, забирай правее, и спускайся к ручью. Пойдёшь по воде — это ненадолго собьёт собак со следа. Поторопись, сын кузнеца: они почти настигли тебя".

"Но я ничего не слышу".

"Конечно. Это тебе не шавки какого-нибудь гуча, натасканные на полудохлом волке, брехливые и бестолковые. Собаки Непрощённых преследуют жертву молча. Иногда ты просто умираешь, даже не успев услышать лязг их зубов на своём горле. Я чувствовал это много, много раз".

"Непрощённые? Так называют себя те, кто убили моего отца? Это название очень им подходит".

"Береги дыхание, мальчик. Ты слишком важен для меня. За столько тысяч лун я поверил только три раза. И близок к тому, чтобы поверить в четвёртый".

Деревья разбегались с дороги — большие тёмные пятна, мелькающие слева и справа. Пару раз согнутые в локтях руки задели грубую шершавую кору, получилось весьма болезненно. Нельзя думать об этом. Нельзя бояться, иначе попадёшься собакам и никогда не сможешь отомстить.

В воду Вьяла забежал с разбега. Поднял фонтан брызг и встал: холод вцепился в ноги больнее любой собаки. Ждал, стиснув зубы, чтобы не закричать. Долго — целую бесконечную минуту. Тоненький серебряный месяц, словно сбежавший с бедной материной подвески, подслеповато таращился с неба. Хорошо, что сегодня молодая луна. Говорят, на неё чутьё собак притупляется.

"Теперь не беги. Иди быстро, но поднимай ноги повыше. Если собаки услышат плеск воды, тебе конец".

Легко говорить такие вещи бестелесному голосу. Идти по каменистому дну невыносимо, каждый шаг превращается в пытку. Сандалии, сплетённые из ивового лыка и подшитые кожей, остались далеко наверху. Острые камни режут босые ступни. Или это просто спазмы от ледяной воды?

"Если ты можешь чувствовать боль, значит, ещё жив. Если ты ещё жив, значит, есть шанс закончить начатое. Для того чтобы дойти до осыпи, тебе придётся сделать пятьсот маленьких шагов. Вероятно, скоро у тебя сведёт ноги, сын кузнеца. Обещаю: если ты выживешь, я стану звать тебя только по имени".

— Плевать, — прошептал Вьяла. — Мне нечего стыдиться своего отца. Он не предал меня, как тётка. Клянусь, тебе не жить, старая ведьма.

"Слишком много клятв для такого маленького мальчика. О твоей тётке позаботится Разза. Он никогда не оставляет свидетелей".

Ноги начало сводить сразу. Ничего острого, как назло, под рукой не оказалось. В колени то и дело тыкались палочки и прутики, плывущие по воде, но все они были тонкими и гнилыми. От выкручивающей боли спасало только одно средство: что есть сил лупить по окаменевшим мышцам кулаком.

"Зачем эти плохие люди забрали сестру?"

"Я не говорил, что они плохие. Я сказал, что они страшные. Плохие люди как раз мы с тобой — если смотреть с точки зрения, общепринятой в этом мире. Впрочем, забудь об этом, сын кузнеца, как и о мысли об острых гранях камней. Не стоит резать кожу: в холодной воде истекаешь кровью незаметно. Массируй мышцы, мни их, как мнут тесто. Не обращай внимания на боль".

"Да, я знаю. Её не существует. Но тогда что же так грызёт мои ноги?"

"Твоя жалость к себе. Она поселилась в ногах без спроса, так сожми кулак покрепче, и выгони её. Не хватает сил и веса — воспользуйся булыжником. Вперёд, сын кузнеца, скоро начнёт светать. Осталось всего двести шагов".

Темнота обволакивала, душила. Временами казалось, что вокруг не существует вообще ничего, кроме мрака, холода и монотонного плеска воды. Попытка считать шаги закончилась позором: пальцы кончились, а другому способу подсчёта отец не научил. Может, оно и к лучшему — всё равно через какое-то время они вообще перестали сгибаться.

"Я хочу умереть. Пожалуйста, разреши мне это сделать".

"Нет, сын кузнеца. Даже не надейся".

Вот она, наконец, и осыпь. Чтобы разглядеть тёмную громаду пологого берега, тусклого света месяца хватает едва-едва. Пора выбираться из ручья, но ноги не слушаются. Они словно вырезаны из бесчувственного дерева. Вроде того чёрного бука, что пошёл на сваи для дома.

Пара неловких шагов, и вот темнота летит навстречу, острая, как нож. У неё жёсткое каменное тело и солёный вкус. Перед глазами плывут мутные зелёные круги. Боли почти нет, тело выбрало свою маленькую долю сполна и больше никак не реагирует на удары о камни. Наверное, так чувствуют себя трупы: очень хочется пошевелиться, но сковавшая тело усталость так глубока.

"Поднимайся, сын кузнеца! Цель близка, но собаки ещё ближе! Давай же, мальчик, двигайся!"

"Я не могу двигаться. Я мёртв".

"Прости, не поверю. Я немного разбираюсь в смерти. Да, она дышит тебе в затылок, но выглядит совсем иначе, чем ты представляешь. На самом деле у неё острые зубы и холодная сталь. Поднимайся: нора совсем близко".

"Как я найду её в такой темноте?"

Ответ стал очевиден, когда удалось отползти от ручья. Гнилая вонь, сначала еле уловимая, всё усиливалась и у самой норы стала почти осязаемой. Если встать, то дышать станет легче. Жаль, что ноги не держат.

"Да, ты прав. Лиса — гнусное, нечистоплотное животное. Именно так она и выжила отсюда барсуков: подкидывала им свои подгнившие объедки. Барсуки не терпят грязи, а лисы, напротив, никогда не чистят своих нор. Именно это и должно спасти твою жизнь, маленький Вьяла".

Нора — овальное тёмное пятно под нависшим каменным козырьком, которое можно разглядеть, лишь подобравшись вплотную. Тьма внутри кажется ещё более плотной, чем вокруг, то же можно сказать и о чудовищном запахе. Рядом по земле разбросаны высохшие кости, которые больно впиваются в ладони. На ощупь — узкая, зловонная глотка какого-то чудовища, лезть в которую приходится добровольно.

"Это обязательно? Неужели нет другого способа обмануть собак?"

"Это единственное место, которое даст тебе хоть какой-то шанс".

Нора оказалась слишком узкой. Пришлось не ползти, а вкручиваться в неё ногами вперёд. Поэтому пришлось пережить несколько ужасных мгновений, застряв в середине и решив, что это навсегда. Что выбраться уже не получится, а если дёргаться слишком сильно, сочащийся сыростью свод обрушится и похоронит под собой.

"Я больше не могу. Мне нечем дышать".

"Двигай своими проклятыми ногами, сын кузнеца! Ты зашёл слишком далеко для того, чтобы отступать!"

Песок сыпется за шиворот, прилипает к подмышкам, скрипит на зубах. Дышать здесь страшно. Если вдохнуть отравленный воздух, желудок, скорее всего, взорвётся. Этого допустить нельзя: в норе настолько тесно, что не повернуть головы. Поэтому рвота застрянет в горле и задушит, медленно и мучительно. Ещё медленнее, чем обрушившийся свод.