Валерий Моисеев - Саркофаг Страница 56

Константин, стоявший рядом с ними, видел, как Нойберт отрывисто отдал команду руководителю лаборатории занимавшейся разработкой загадочного 'Монсегюра - 15'. Тот поспешно достал из небольшого чемодана шприц и ампулы принялся готовить инъекции. Увидев это, заключенные стали проявлять признаки сильного беспокойства и неожиданно один из них проскочив сквозь неплотно стоящее оцепления, бросился бежать прочь.

В ту же секунду прогрохотала короткая автоматная очередь и беглец, поскользнувшись на мокрой желтой листве, упал лицом вниз.

- Прекратить стрельбу! - вне себя от злости прокричал гауптштурмфюрер Нойберт

Подбежав к рослому эсэсовцу, открывшему огонь без приказа, он оценивающе оглядел его с головы до ног, словно гробовщик на глаз снимающий мерку. Собственноручно отобрав у него автомат, он передал его, подбежавшему командиру караульного взвода и коротко кивнув в сторону проштрафившегося, отошел в сторону.

Константин нервно сглотнул неизвестно откуда появившуюся во рту кислую слюну. Артур Нойберт, судя по всему, был настроен весьма решительно. И если он запланировал, что испытуемых должно быть двенадцать, то их будет двенадцать, в любом случае. Если для этого даже придется пожертвовать немецким солдатом. По спине Константина пробежал холодок. Если Нойберт так безжалостен по отношению к своим, то он и глазом не моргнет, когда у него отпадет надобность в Константине и прочих сотрудниках его лаборатории.

Тем временем, отчаянно вырывавшемуся эсэсовцу все-таки вкололи препарат в вену на локтевом сгибе. Для этого его пришлось повалить на землю и крепко держать четверым здоровенным солдатам караульного взвода. Глядя на их сосредоточенные лица, было видно, что они не испытывают ни малейшего сочувствия к своему товарищу по оружию. Главным для них было, как можно тщательнее выполнить приказ своего командира.

Следом за немцем пришла очередь остальных участников бесчеловечного эксперимента. Их по одному, словно баранов, валили на землю и крепко держали, пока руководитель лаборатории вводил им свой чудо препарат. Всех получивших 'Монсегюр - 15' тут же оставляли в покое, и они продолжали спокойно лежали на земле, застыв в той позе, которую занимали до этого.

Вскоре все двенадцать человек, включая немецкого солдата, были готовы к чудовищному эксперименту. У Константина от волнения вспотели ладони, и он обтер их о форменные фельдфебельские штаны, оставив на них темные пятна.

Артур Нойберт взяв в руки рупор, прокричал:

- Встать!

После этого все двенадцать человек принялись подниматься с земли. Движения их были неловкими и замедленными, словно у оживших мертвецов, выбирающихся из могил. Затем гауптштурмфюрер велел подопытным снять с себя всю одежду, что те беспрекословно выполнили. После этого им раздали длинные черные балахоны, с капюшонами и Нойберт заставил несчастных облачиться в них. Напялив на себя жуткие одежды, двенадцать человек замерли словно лунатики.

В это время на поляну въехал кортеж из нескольких легковых автомобилей. Из передней черной машины неторопливо выбрался высокий человек с усиками а ля фюрер и скошенным безвольным подбородком. Маленькие круглые очечки поблескивали на его бледном одутловатом лице. По тому, как к вновь прибывшему кинулся гауптштурмфюрер Нойберт и как подобострастно пожал протянутую ему узкую руку, затянутую в черную перчатку, Константин понял, что это и есть рейхсфюрер СС Гиммлер.

Тишина на поляне стояла такая, что было слышно, как падающие с деревьев листья приземляются с оглушительным грохотом.

- Мой рейхсфюрер, я с удовольствием представляю вашему вниманию результат нашей напряженной работы, препарат 'Монсегюр - 15'! Он полностью подавляет волю человека, превращая его в покорную скотину, начисто лишенную инстинкта самосохранения!

- Послушай, Артур, как-то странно одеты эти твои подопытные, ты не находишь? - спросил Гиммлер недовольно посмотрев на Нойберта поверх очков. - Скажи, к чему весь этот балаган?

- Я прошу буквально минуту вашего внимания! - молитвенно сложил ладони Нойберт.

- Ну, что же, я весь внимание! - брюзжащим тоном ответил Гиммлер, который судя по всему, был сегодня не в духе.

- В центр круга живо! - гаркнул в рупор Нойберт, после чего опустив его, повернулся к Гиммлеру. - Мой рейхсфюрер, как вы знаете, в далеком 1240 году, крестоносцы загнали катаров в холмистые предгорья Пиренеев. И там крепость Монсегюр стала их последним убежищем. В ней укрылись 300 катаров во главе с верхушкой своего ордена. Опуская многочисленные подробности, рискну привлечь ваше внимание к тому факту, что после падения крепости ее защитники были преданы огню. Но что самое любопытное, они сами добровольно взошли на костры, пылавшие на крепостном дворе. И ни один из трехсот катаров не издал ни единого звука, несмотря на то, что они горели заживо.

- Да, я где-то уже слышал эту историю, - кивнул Гиммлер, на лице, которого неожиданно расцвела улыбка. - Теперь я вижу, что ты приготовил для меня хороший спектакль.

В предвкушении ужасного действа рейхсфюрер неожиданно обнаружил, что остатки одолевавшего его последние два дня сплина бесследно исчезли. Глаза его оживленно блестели за линзами очков.

Ободряюще улыбнувшись Нойберту, он спросил:

- Итак, что же будет дальше?

- Мы должны отрубить голову дракона! - воскликнул гауптштурмфюрер и, повернувшись к Гиммлеру, охотно пояснил, - Эти слова приписываются королеве Франции Бланке Кастильской, которая произнесла их, отправляя катаров на костер.

Столпившиеся в центре поляны посередине деревянных столбов люди в черных балахонах безучастно смотрели, как вооруженные факелами эсэсовцы поджигают дрова политые бензином. Вскоре на поляне полыхали двенадцать костров.

- Мой рейхсфюрер, вам достаточно лишь приказать и эти люди шагнут в огонь, повинуясь вашему приказу! - с этими словами, Нойберт почтительно протянул Гиммлеру рупор.

Тот взял его, и некоторое время наслаждался моментом, потом поднеся металлический раструб к губам, прокричал в него:

- Вперед в огонь, во имя великого рейха!

Двенадцать человек безропотно двинулись к горящим столбам и бесстрашно шагнули в огонь. Пламя обхватило их со всех сторон и полностью поглотило. Двенадцать человек стояли и терпеливо ждали, когда их тела будут уничтожены огнем. Внезапно лес содрогнулся от ужаса, теряя остатки осенней листвы. Все двенадцать подвергнутых ужасной казни, человек дико кричали. Они выли от невыносимой боли, которую как выяснилось, продолжали чувствовать все это время.

Гиммлер дождался, когда смолкли последние истошные вопли горящих заживо людей и с пафосом произнес: