Избушка на костях - Ксения Власова Страница 41

– Да я не в обиде, – усмехнулся Красно Солнышко. – В другой раз обнимемся.

Яга, на миг растеряв свою царственную неспешность, трижды поплевала через левое плечо и только после этого хмыкнула.

– Нет уж, гость дорогой да любимый, обнимемся мы с тобой в лучах последнего заката. До этого дня еще немало воды утечет… Не накликай беду раньше времени!

Я притихла, силясь сообразить, о чем толкует Яга. Снова между ее слов, точно начинка в пироге, притаился скрытый смысл. Тот, что однажды я постигну, если хоть немного приближусь к тем знаниям, что бережно хранят и избушка, и ее хозяйка.

– Не за бедой я пришел, – легко согласился Красно Солнышко. Он огляделся, будто в поисках лавки, но приметил ее и все равно остался на месте. – Помочь хочу.

Яга вскинула бровь:

– Мне?

– Ученице твоей.

Красно Солнышко посмотрел прямо на меня, и под его пылающим, словно угли в печи, жарким взглядом мне сделалось не по себе. К худу или к добру знаки внимания от такого, как он?

– Девка ты хорошая, – доверительно, по-дружески продолжил он. – А ведьмой станешь еще лучше. Потому…

Не договорив, Красно Солнышко шагнул к столу. Наперерез устремилась Яга, но она не успела: наш гость двигался с молниеносностью стрелы и ее же неумолимостью. Где уж за ним угнаться? Зарницы ослепили трапезную, когда Красно Солнышко провел рукой над сырым хлебом. С длинных пальцев сорвался солнечный луч и ножом вспорол тесто. Оно покрылось сверкающей желтой корочкой, точно золотой глазурью. Стоило мне моргнуть, и тесто приобрело привычный вид. Лишь где-то в его недрах угадывалось теплое, ласковое мерцание.

– Ни один водяной не откажется от куска хлеба, отмеченного солнцем, – проговорил наш гость и убрал руку. – Вот теперь отправляйте его в печь.

Яга наклонилась вперед и оперлась локтями на край стола. Подергала носом у теста, задумчиво постучала указательным пальцем по своим алым, не тронутым краской губам и подняла голову, вглядываясь в лицо Красна Солнышка:

– Благодарю тебя, друг мой любезный. Кстати твоя помощь пришлась.

Она перевела затуманенный, закруженный тяжелыми мыслями взгляд на меня, и я поклонилась в пояс нашему гостю. Не знала, что он сделал и для чего, но чутье подсказывало: отказываться от такого нельзя.

– Вот и ладушки, – весело сказал Красно Солнышко и подмигнул то ли мне, то ли Яге. – Пора мне, небось уже и братья всполошились. Ну, свидимся еще!

И снова я не поняла, к кому он обратился: ко мне или Яге? А может, к нам обеим?

На месте человека в дорогих одеждах возник пылающий желтовато-оранжевый сгусток и устремился в распахнутое окно. Миг, и из-за облаков снова показалось солнце. Оно залило своим теплым светом все вокруг. Из укрытий наружу выглянуло зверье. По зеленым кронам между ветками озорно заскакали пушистые белки. За забором мелькнул рыжий хвост лисы. По двору понеслись тихое птичье пение и громкое куриное квохтанье.

– Что ж… – задумчиво проговорила Яга и отвернулась от окна. – Бери ухват, сажай хлеб в печь.

В памяти пронеслись деревенские россказни о том, что Яга сажает в печь детей малых, поедает их да косточки обгладывает. Как оказалось, мало правды в тех страшных сказках.

Хлеб отправился за заслонку, а я – на лавку. Из-за жарко натопленной печи лоб усыпали соленые бусинки пота. Я смахнула их рукавом и потянулась к кувшину с кисловато-сладким квасом.

– Верно, отдохни пока, – согласилась Яга, садясь рядом. Она чисто по-матерински потянулась к моей растрепавшейся косе и принялась переплетать ее. – Как хлеб подоспеет, отправишься к озеру лесному. Путь недолгий, не заплутаешь. Я тебе клубок путеводный дам. Он тебя ровненько к месту нужному выведет.

Движения Яги были легки и быстры. Она уже подбиралась к кончику косы, готовая перехватить его лентой. Я ненадолго прикрыла глаза, наслаждаясь коротким мигом. Не видела лица ведьмы, и потому нетрудно было представить на ее месте матушку. Заплетала бы она меня так же споро или делала это чуть медленнее, вдумчивее? Лился бы ее голос рокотом горной реки, ласкающим шепотом ручья или гремел морской волной?

В носу засвербело, и я кашлянула: раз, другой, третий… Поцарапанное горло все равно свело от тихого, неудержимого всхлипа.

Рука Яги замерла на моей косе, а затем участливо, понимающе опустилась на мое плечо и чуть сжала его.

– Она бы тобой гордилась, – негромко проговорила Яга и, помолчав – долго, пугающе долго, – со вздохом продолжила: – Не время слезы лить. Дело тебе предстоит – непростое, сложное.

Я уже догадывалась, к чему она ведет. Открыла глаза, смахнула слезинку, скатившуюся по щеке, и обернулась к Яге.

– Зачем ты посылаешь меня к водяному?

Я перехватила ленту и сама скрепила ею кончик косы. Яга сидела на лавке, точно в седле скакуна: свесив ноги по обе стороны от деревянных ножек. Мой вопрос заставил ее выпрямиться и положить руку на стол, как на подлокотник трона. Даже в простом платье, без драгоценных украшений в ушах и на запястьях, в Яге чувствовалась величественность, не за деньги приобретенная, а природная, врожденная, впитанная с молоком матери. В светлых льдистых глазах отражалась холодная мудрость той, кто знал больше, чем говорил.

– Готова ты к обряду, – спокойно сказала она. У меня же от ее слов сердце ухнуло в пятки, а затем подскочило к самому горлу. – Ведьмой скоро станешь: настоящей, обученной. И надобна нам для обряда водица: живая и мертвая.

– Живая, ты говорила, всегда при тебе, – пытаясь унять волнение, нетерпеливо напомнила я. Щеки горели так, что я приложила к ним ладони. – При тебе же?

Яга усмехнулась, будто я сказала что-то забавное, и кивнула. В окно, цепляясь когтями за резные ставни, заглянул Тень. Ворон громко и суетливо закаркал, а затем метнулся к хозяйке, желая усесться ей на плечо, но замер в полете. Недовольное цоканье Яги даже меня заставило втянуть голову в плечи. А уж я за то время, что мы прожили бок о бок, ее гнева навидалась!

– Потом нажалуешься, – махнула она рукой на ворона. – Как поругаются, так и помирятся. Давай, прочь!

Ворон, громко хлопая крыльями, пролетел над моей головой и скрылся в извилистом и темном коридоре избушки. Меня одолело любопытство.

– Что там?

– Тим твой с Кощеем переругивается. Ничего, сами разберутся.

Первым порывом было вскочить с лавки и броситься во двор. Я даже уперлась пятками в деревянный пол, но в последний миг, под многозначительным, чуть подтрунивающим взглядом Яги, осталась на месте. И правда, разве Тим – дите малое, чтобы бросаться ему на выручку? Вряд ли он порадуется, если щитом встану между ним и Кощеем.

– Ладно, – пробормотала я, стараясь не встречаться глазами с Ягой. – Рассказывай лучше про водяного!

С лешим, хозяином темного, бескрайнего леса со всеми его рощицами, холмами и оврагами, я успела познакомиться, а вот о водяном только слышала.

– Не водяной тебе надобен, девонька. Вернее, и он тоже, но только чтобы угощение преподнести – задобрить, а иначе вмешается, все дело испортит. Любит он своих русалок.

– Русалок?

Память услужливо, точно старая нянюшка, подсунула все те страшные сказки, которыми пичкают, точно лечебным, оберегающим от беды снадобьем, детей. Русалки – утопившиеся девицы, затаившие злобу на всех живых. Встретишь одну из них в реке или пруду и домой уже не вернешься: защекочет тебя до смерти мертвая красавица, утащит на самое дно, и последним, что ты услышишь, будет твой же смех.

– Утопленниц. Волос тебе нужен с головы одной из них. Три вещи нам понадобятся для мертвой воды. Волос – одна из них.

Я отрешенно кивнула. Все верно: мертвое к мертвому, как колосок к колоску. Так оно все и устроено.

– Одна иди, – между тем серьезно продолжила Яга. – Тима своего не бери.

За то долгое время, что мы провели в избушке, Яга смягчилась и друга моего называла по имени, а не как прежде: страж да страж! Но, как и раньше, стоило разговору зайти о нем, как наставница моя мрачнела, на лицо ее набегала тень, а между бровями залегала глубокая складка. То ли не доверяла она ему, то ли недолюбливала… Но точно ждала от него подвоха.

– Почему? – дерзко спросила я, упрямо вскинув подбородок. – Вдвоем дорога и веселее, и короче.

– Уж про короче – ты в самый корень зришь, – угрюмо согласилась Яга. Ее аккуратно подстриженные, ровные ногти принялись выстукивать по столу какую-то мелодию – быструю, беспокойную. – Только не про тот путь думаешь. Эх, ладно! Рано еще говорить об этом.

Я так и не привыкла к загадкам и недомолвкам, пропитавшим, как соленый пот рубаху в жаркий день, всю