Приплывший дом - Снежана Каримова Страница 26

– Против Сталина даже колдовство бессильно, – хмыкнул Мишка.

Ива втянула шею в воротник пальто, быстро оглянулась по сторонам, а потом сердито зыркнула на парня.

– Зачем болтаешь? Не знаешь, что маму мою забрали? А папу… Договоришься, оставят тут… только не жить, а плотину строить под конвоем.

– Ляпнул сгоряча, – Мишка виновато улыбнулся.

Ему было приятно, что она боится за него.

– Как там Борисыч? С вами переселяется? – спросила Ива.

– Нет, – мотнул головой Мишка. – На днях переедет к кому-то из своих родственников. Мы-то ему совсем дальние.

– Нас пока до весны оставили, может, дольше, – поделилась Иванна и вдруг сухо закашляла, прикрыв рот концом платка.

– Все-таки заболела, – вздохнул Мишка.

– Бабуля поправит, – прохрипела Ива. – Не зря же я ладан собирала. Но больше в воду в этом году не полезу. Так и знай!

– Я и тогда не просил! – взъерепенился Мишка, но, глянув на девочку с нездоровым румянцем на щеках, смягчился и попросил: – Подожди меня тут!

Ива кивнула, и Мишка скрылся за воротами.

Иванна нервно огляделась. И чего она здесь стоит? Должна лежать дома и выздоравливать. Узнает бабуля – крику-то будет.

Мишка не заставил себя долго ждать. Он выскочил и протянул Иве платок, светло-молочный, в ярких цветах, розовых и синих.

– Платок? – удивилась Ива. – У меня есть. Я хочу берет! Плюшевый.

Мишка смутился, но продолжал протягивать подарок.

– От мамы остался. Теплый, шерстяной. Я хочу его тебе… на память. А берет… Потом куплю. Обязательно!

– Ой, тогда ладно. Спасибо.

Ива стянула с головы серый платок и сунула в сумку, где до этого пряталась репа. После собственного платка, надетого дома, нагретого ее теплом, обновка неприятно холодила голову, но Иванна старалась выглядеть довольной.

– Ну как?

– Тебе идет, – улыбнулся Мишка, но улыбка получилась грустной. – Мы ведь не потеряемся?

– Сицкарь за сицкаря держится! – бойко выпалила Ива и уже серьезно добавила: – Я пока остаюсь в Мологе.

– Говорят, кому пришло извещение выселяться, обратно в город уже не пустят. Я не смогу тебя навещать, – тихо произнес Мишка.

– Мы все скоро уедем, – прошептала Ива.

– Напиши мне потом свой адрес, попробую отправить письмо, когда осядем.

Мишка протянул руку к лицу Иванны и заправил за платок золотисто-рыжую прядку, коснувшись щеки. Кожа у Ивы была горячей. Не как у русалки. Не как у шутовки. Болеет же, вспомнил Мишка. А Ива хихикнула:

– У тебя пальцы холодные. Как речные камушки!

Она встала на цыпочки и взлохматила его кудрявый рыжий чуб.

– Зря кепку не надел! Уши вон уже красные!

Но Мишка не засмеялся в ответ. Он пристально смотрел на Иву, пытаясь запомнить каждую золотистую веснушку на ее пунцовых от жара щеках. Ива тоже перестала улыбаться, поглядела торжественно, будто ставила свечку в церкви, и потянулась к Мишке.

Вдруг раздался оглушительный грохот, будто по земле прокатилась гигантская колесница Ильи Пророка.

Это взрывали храм.

* * *

Иванна вернулась домой и, еще не открыв дверь, услышала женские причитания и надрывный плач младенца – снова кто-то явился к бабушке за помощью.

Пелагея ведьмовала все реже, хотя деньги были нужны как никогда. Переселение на носу, а на ней еще и два внука. Но народ сейчас озлобился. Так что лучше сидеть тихо и не высовываться.

Ива прислушалась и сквозь крики ребенка узнала голос Катьки – Мишкиной сестры.

– Совсем спился, как сглазили! – выла та. – Куда мы поедем с таким? Все пропьет еще до переезда! А у меня Анютка вечно болеет, свекровь – старуха, брат – подросток, пытается доучиться. Снимите порчу с моего мужа!

– Нет у меня средства от твоей беды, – сурово проговорила Пелагея.

– Как же нет? – не сдавалась Катька. – Меня Ольга надоумила. Говорит, вы отца ее заколдовали, теперь даже в праздники не пьет. Почему ей помогли? Чем она лучше?

И Катька громко зарыдала, даже младенец ошарашенно замолчал, но лишь на секунду, потом завопил с удвоенной силой, вторя матери. Ох, бедный Костик слушает все это, хотя, может, он у тети Марьи?

Ива выбежала на улицу и села на завалинку перед домом. Она машинально теребила бахрому платка, ожидая, пока Катька уйдет.

Наконец из дома вышла мрачная Катерина. Она прижимала к себе младенца сильнее, чем было нужно, глуша плач ребенка плотной тканью пальто. Катька казалась совсем девочкой – невысокая, худенькая, с круглыми глазами. Младенец походил на куклу в ее тонких руках.

Вышла и Пелагея проследить, чтобы незваная гостья ничего со зла не натворила во дворе.

Катька прошла мимо Ивы, но вдруг остановилась и внимательно глянула на нее.

– Знакомый платок, – она подозрительно прищурилась. – Это ведь моей матери?

Иванна беспомощно посмотрела на Катьку, потом на бабушку и кивнула.

– Да, – сердце у нее испуганно заколотилось. – Мишка подарил. Вы же уезжаете скоро.

Ива виновато посмотрела на бабушку – такая вот у нее внучка дуреха, вернулась откуда-то в платке чужой матери. Надо было поменять на свой перед домом, спрятать подарок в сумку и сначала рассказать бабушке.

Катерина резко обернулась к Пелагее.

– Вот видите. Моему брату для вашей внучки ничего не жалко, а вы…

Она горько покачала головой и двинулась восвояси.

Иванна, опустив глаза, ковыряла носком галоши травяную кочку. Щеки жгло то ли от стыда, то ли от болезни. Она так устала, что уже не пыталась разобраться в своих ощущениях. Хотелось лечь на сырую холодную землю, скрутиться калачиком и ни о чем не думать.

Пелагея стояла под навесом крыльца, бессильно опустив сухонькие руки. В черном платке, надвинутом на глаза, и черной блузе в мелкий темно-синий цветочек она походила на монашку. Старуха тяжело вздохнула, прикрыв на минуту глаза, а потом хмуро посмотрела на внучку.

Иванна хоть и старалась сдержаться, но надрывно закашляла, скрючившись и прикрыв рот рукавицей.

– Обедать идем. И отвар пить, – сурово приказала Пелагея.

Ива, ссутулившись, поплелась за бабушкой.

В доме пахло супом, травами и мокрой шерстью от развешенных на просушку одежек Костика – видимо, брат недавно гулял.

Ива сдернула с головы платок, но не знала, куда его деть, поэтому так и уселась за стол вместе с ним.

Пелагея зажгла керосиновую лампу и позвала:

– Костя, обедать!

Из комнатки показался младший брат Ивы. Взлохмаченный, с блестящими глазами и грязными дорожками на щеках – видно, напугался Катькиного воя.

Пелагея налила внучке отвар и занялась постными щами.

Ива вдохнула поднимающееся от кружки облачко пара. На вкус это зелье было противным. Даже пахло горько.

Пелагея поставила