Тени Былого - Андрей Васильев Страница 30

Потому он даже обрадовался, когда Ровнин через какое-то время завел беседу, которая его приятелю пришлась не по нраву.

— Кузя, если я верно помню, то ты ведь с Марком Шампольским был очень близок, верно? Что ты о нем можешь мне сказать?

— То же, что и всегда — он был гений, — художник, как комар, высосал целый стакан багровой, резко пахнущей жижи, и блаженно вздохнул. — Но в какой-то момент он забрался слишком далеко, пересек некую грань сущего, и это стало началом его конца.

— Согласен, — кивнул Ровнин. — Теперь другой вопрос — кто-то может добиться того же, что Шампольский? Повторить картины на его уровне?

— Под Рубенса писали многие, но никто не стал вторым Рубенсом, — поднял вверх узловатый указательный палец Кузя. — Гения можно скопировать, при наличии таланта, разумеется, но стать им ни у кого не получится. Хм. Так себе фраза получилась, но вы меня, я так думаю, поняли. Рыцарь, может ты все же позволишь оруженосцу вкусить дара лозы, раз сам не пьешь?

— Он на службе, — пресек его поползновения Олег Георгиевич.

— Ну и ладно. — Художник набулькал себе еще вина. — Как желаете. Олег, ты в курсе, что Еленкина в Штатах выставляется? Она же была бездарь, ей и осталась, и на тебе — выставка в Нью-Йорке. Неужели там бездуховность достигла таких…

— Кузя, не спрыгивай с темы, — неожиданно жестко приказал начальник отдела. — Ты уже все понял. Ты расскажешь мне то, что знаешь, хочешь того или нет. Да, я в курсе того, что есть цеховые тайны, да, мне известно, как ты относишься к доверенным тебе секретам, но это ничего не меняет. Кто перенял умения Шампольского? Не просто манеру письма, не секреты цветовой гаммы, а кое-что другое, то, что было под силу только ему. Я дал тебе шанс рассказать все самому, без принуждения, но если ты не желаешь идти мне навстречу, то станем беседовать по-другому.

— Олег, не надо, — неожиданно жалобно прогудел Кузя. — Ты же знаешь, что мы с Марком были друзьями, он умер на моих руках. Олег, я просрал свою жизнь, и все, что у меня осталось, это чувство собственного достоинства. Не отнимай его у меня, пожалуйста. Если и его не станет, зачем тогда жить?

— Все понимаю, — кивнул Ровнин. — И уважаю твою позицию. Но возникают ситуации, когда принципы могут подвинуться в сторону, сейчас имеет место быть именно такой случай. Кузя, информация нам нужна не для забавы или любопытства, речь идет о совершенно других материях. Ты же знаешь, где я служу и кем.

У художника затряслась нижняя губа и заслезились глаза, окончательно убедив Колю в том, что все-таки люди искусства — они на самом деле не такие, как основная людская масса. Казалось бы — возьми да скажи, не под протокол же? Да тот, кому принадлежала тайна, давно мертв, ему вообще на все плевать с небес. А этот вон чуть ли не на колени перед его шефом встает.

— Олег, так нельзя, — бубнил хозяин квартиры монотонно. — Мы же с тобой сто лет знакомы. Если я сейчас выдам чужую тайну, я перестану быть тем, кем являюсь. Я уже на дне, не отправляй меня еще ниже!

— Кузя, я не уйду, пока не услышу все, что ты знаешь, — негромко объяснил ему Олег Георгиевич. — И еще… Мне не очень приятно это говорить, но у нас в хранилище до сих пор лежит некий набросок, выполненный углем, который, если дать ему ход, может кое-что изменить в нескольких людских судьбах, причем одна из них еще нераскрывшаяся, детская, да еще и связанная с тобой. Это не шантаж, дружище, это просто информация для размышления.

— Так он давно сгорел ведь? — обомлел Кузя. — Ты же мне сказал…

— Я сказал, что отдал соответствующий приказ, — поправил его Ровнин. — Кто знал, что его не выполнят? А на той неделе заглянул в хранилище — вот тебе и раз, лежит рисунок целехонький! Что поделаешь, Кузя, везде хаос.

— Ты ведь знаешь, что Шампольский учился у итальянцев? — После пары минут молчания, наконец глухо проговорил художник, осушив перед этим стакан вина. Взгляд его был уперт в пол, он явно не хотел смотреть на гостей. — Хотя о чем я, вы же, когда он умер, документы его… Ладно, неважно. Так вот, итальянские мастера, те, которые из настоящих, наследники титанов Возрождения, всегда говорили: «Есть ученики и есть Ученик», имея в виду то, что ремесленников истинный художник может за жизнь свою выучить много, но продолжиться как творец он способен только в ком-то одном. И речь не о сыне, для творца кровное родство ничего не значит, важнее единение душ.

— У Шампольского не было учеников, — озадаченно произнес Ровнин.

— Был, — пробубнил Кузя. — Про него знали лишь я и Гнедич. Мы Марку слово дали, что никто про этого паренька не узнает. Только Гнедич никогда бы эту тайну не выдал, в отличие от меня. А теперь и не выдаст, он еще в том году умер.

— Кузя, потом побьешь себя в грудь и покричишь «моя вина», — поторопил его Ровнин. — Лучше скажи — как так вышло?

— Он этого пацана на вокзале подобрал, года за два до смерти. Там все очень странно получилось. Сам посуди — чего Шампольского на вокзал занесло, коли он ехать никуда не собирался, как этого отрока заметил, который уже почти загнулся от холода, почему решил отвести его в свой дом? Судьба, короче, как в таких случаях и бывает. Она всегда знает, что делает.

— И паренек оказался талантлив до невозможности, — утвердительно продолжил начальник отдела.

— Не то слово, — наконец поднял глаза Кузя. — Шампольский передал ему все свои секреты. Все до единого. И не только, он ему еще и коллекцию картин оставил, ту, что собирал последние лет десять. К слову — интереснейшая коллекция, между прочим, и я не о цене говорю. Кто в ней? Брюллов, наброски Ге, Жаммет — короче, все те, кто учился мастерству именно у итальянцев. Улавливаешь?

— Предельно, — кивнул Ровнин. — Да и все остальное потихоньку встает на свои места. Скажи, а паренек этот как — пьющий или нет?

— А кто не пьет? — с наигрышем воскликнул Кузя, распечатывая уже третью бутылку. — Есть грех. Ну а если без лукавства — запойный он. Молодой совсем, а уже запойный.

— Адрес диктуй, — велел ему начальник отдела.

— Олег, этот парнишка — гений, — с мольбой произнес художник. — Гений, понимаешь? За два года он прошел путь, на который Марку понадобилась