Ведьмин дар - Дарья Сергеевна Гущина Страница 45

второй сферу духа. Стародавние часто практиковали «смешанку», но первые Верховные считали, что это вредит дару – и это действительно вредит дару. Но я рискнула пойти наперекор, и с тех пор с воздухом возникают проблемы. Из двадцати заклятий лишь одно поддаётся консервации, и то теряя в свойствах. У меня есть несколько, чтобы взлететь на воздух… но они из тех, про которые говорят «на себе не показывай».

– Знал бы, где упадешь – соломки бы подстелил? – сочувственно посмотрел он.

– Ясно дело. Но жизнь – она же иногда так закрутит…

– А ничего, что мы разговариваем? – спохватился приятель. – Никого не привлечём?

– Нет, – мы добрались до середины лестницы, и я остановилась передохнуть и выпить восстановительного. Силы таяли прискорбно быстро. – Ледяной район – самый безопасный, нечисть даже рядом проходить не рискует. Она, как и любой живой организм, любит тепло, а здесь – холод да смерть. Если ещё что-то интересно, спрашивай. Спустимся – будет не до бесед.

– Интересно, – Илья махнул рукой, указывая на статуи у стен. Двенадцать штук, и все мужские. – Стародавние же обычно ставили памятники самим себе или своим стихиям. Но не здесь. Почему?

Да, сейчас, когда мы прошли мимо – когда изваяния озарил отражённый от города свет, – половая принадлежность статуй, окружающих сакральную обитель стародавних, могла смутить непосвящённого, привыкшего к вечной распре между ведьмами и наблюдателями.

Я оперлась спиной о перила, указала тростью на ближайшего ледяного парня, чей суровый профиль бледнел в нескольких метрах от нас, и спросила:

– А кто он, по-твоему?

Приятель внимательно посмотрел на указанное, огляделся, оценил расслабленные позы изваяний и сделал вывод:

– Они расположены так, словно… охраняют.

– Верно, – я кивнула. – Именно так и было во времена стародавних, когда ведьмы считали себя хранительницами дара, а колдунов – хранителями ведьм. Женщина же – существо внезапное, стихийное, имеющее склонность погружаться и полностью растворяться в том, что ей нравится, в том, что её захватывает, будь то высшая магия или простые человеческие чувства. И к доводам рассудка прислушивающееся крайне редко. Поэтому ей и нужен хранитель. Тот, кто прикроет от внешних невзгод ведьму, потерявшую чувство времени и места. И тот, кто защитит её от самой себя, – или руку протянет и вытянет из магической трясины, или силком за шиворот вытащит, укажет на ошибки и убедительно докажет, почему чего-то делать нельзя.

Я снова оперлась о трость и задумчиво склонила голову набок:

– В те времена мужчина был оберегом, опорой. И после какого именно «нельзя» семьи раскололись на враждующие лагеря, любящие люди на века стали врагами, а защитники превратились в палачей, – это, Илюх, вопрос вопросов. На который никто не знает ответа. И, наверно, и не узнаем никогда. Идём.

– А я слышал другую версию, – он, спускаясь, нет-нет да оборачивался на статую.

– Ту, где ведьмы нарочно истребляли колдунов? Подозревая, что из них вырастет сила, могущественнее стихийной? – уточнила я и снова остановилась. – Это один из этапов, который случился после раскола. Обрати внимание, – я указала тростью на город, – постаменты находятся на одном уровне с фундаментами домов, но головы статуй на порядок выше башен и обережных шпилей. И ещё одна деталь: обычно в старых тайниках факелы крепятся к стенам, здесь же их держат статуи. А факел – это ведь не просто огонь, это защитные заклятья, хранящие дома от разрушения. Ведьмы поставили колдунов выше себя и дали им в руки самое главное – свет и защитное кольцо, окружающее город. Что это, если не признак уважения, почтения и доверия?

Илья кивнул:

– Когда известных данных мало, каждый сам выбирает, во что верить… А твоя новая версия мне нравится больше старой.

Сразу за лестницей началась узкая полоса парка с ледяными деревьями и кустами, за которой виднелись литые стены первых домов. Мой спутник беспрестанно вертел головой по сторонам и выглядел таким довольным, точно попал в сказку.

Аккуратные кольца деревьев вокруг домов. Нескользкая матовая дорога. Ледяные скамейки с фигурными спинками. Кустарники с ажурными листочками. Ледяные цветы в клумбах. Искрящий морозной свежестью чистейший воздух. А возле башен, помнится, есть фонтаны с замерзшими потоками воды и сады с лабиринтами и ледяными скульптурами.

– Обожаю ведьм… – пробормотал приятель.

– Не хочется тебя разочаровывать, – я невольно улыбнулась, – но здесь сохранилась не только стародавняя красота. Если хочешь увидеть иную сторону ведьмовской фантазии, загляни в дом. В любой, хоть в этот, – я указала на первое же двухэтажное строение с покатой крышей. – Дверей там нет, смертельных ловушек – тоже. Я подожду.

Илья нырнул в ледяной проулок и скрылся из виду. Я посмотрела на скамью, но решила, что снимать рюкзак и садиться, устраивая «проклятую» ногу, – это слишком долго.

Из дома раздался приглушённый мат-перемат. Я едва успела раз переменить положение, переступая с ноги на ногу и обратно, как приятель пулей вылетел из проулка, имея бледно-зелёный цвет лица и без вмешательства морозного воздуха и моих светляков.

– Они больные… – хрипло выдохнул он и скривился, явственно сглотнув комок тошноты.

– Это же лаборатория-хранилище, – напомнила я, пряча улыбку, – и стены с вмёрзшими в ледяные стены внутренностями и конечностями – это ещё не самое жуткое из того, что здесь запасено. А если ты налюбовался видами, доставай карту.

Илья вынул из задних карманов джинсов смятые листы, мелко испещрённые пометками и замечаниями. Разобрав их и вытащив нужный, он сунул остальные в карман куртки, оглянулся на лестницу, с новоприобретенным отвращением посмотрел по сторонам и молча пошёл вперёд, считая дома и повороты. Я, отставая на несколько шагов, последовала за ним и любопытства ради опять попробовала наложить рисунок карты на местность и понять, как идти. И опять не получилось. Ежели не дано…

Ледяное молчание домов, которые мы миновали, петляя одному Илье понятными закоулками, и завораживало, и пугало. Приятель то целеустремленно и быстро шагал вперёд, то останавливался, поджидая меня и поводя плечами, словно сбрасывая ощущение неуюта. Матово-снежные тропы поглощали любые звуки, и если смотреть по сторонам не отвлекаясь, через час начинаешь ощущать себя призрачной частью мёртвого безмолвия. Очередной ледяной статуей, прикорнувшей на скамейке у очередного дома, чьи открытые оконные и дверные проёмы дышали бесконечным холодом.

– Это… люди? – сипло поинтересовался Илья, когда мы прошли мимо спящей во льду фигуры – лежавшей на скамье в позе зародыша лицом к спинке.

– И люди, и нечисть, – тихо отозвалась я. Изо рта с дыханием вырывались клочья пара, выбеляя ранней сединой челку, инеем замирая на кончиках ресниц. – Они мертвы, и им уже ничем не помочь. Пусть спят. Не обращай внимания. Следи за