Лея Леса (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна Страница 26

— Лея, отпусти ее. Пожалуйста.

— Точно? — и сколько сомнения в голосе.

— Точно. Она все поняла, правда? И деньги на водку будет искать в другом месте.

Женщина закивала.

Таня опять потерла глаза. Почему вокруг ее матери зеленовато-бурая тень? То есть… аура?

Ладно, это потом она у Леи спросит. А пока…

Пока полы словно выпихнули из себя алкоголичку. Было полное ощущение, что брезгливо сплюнули — и вот она уже стоит на четвереньках.

— Пять минут — и мы тебя не видим, — зло сказала Таня.

Хватило и двух. Только топот ног на лестнице затих.

— Спасибо, Лея. Пойдем, я тебе все расскажу. И бабушку успокоим, ладно?

— Ладно…

Успокаивать бабушку не стоило. Она сидела в кресле и начесывала по очереди распластавшихся на ней кошек.

— Бусь? — поинтересовалась Таня.

— Все в порядке, — улыбнулась Людмила Владимировна. — Она ушла?

— Да.

— Вот и хорошо…

Лея молча ждала.

— Бусь, я расскажу Лее, ладно?

— Да, конечно.

Таня улыбнулась.

— Вот так, как-то. Понимаешь, это действительно моя мать. Только она… как бы это повежливее, она всегда была такая. Ей хотелось жить покрасивее, повеселее, полегче. Меня она родила, чтобы личную жизнь устроить, а муж ее раскусил и удрал. Развелся, кое-какое имущество ей оставил… ну и меня тоже. Мать мной почти не занималась, лет до восьми.

— Потом я приехала, — вздохнула Людмила Владимировна. — У нас же работа такая… куда пошлют, туда и идешь. Была вообще на Севере, там стаж наработала, там надо меньше отработать, но я об этом тогда не думала. Сейчас геологам сложно работу найти, идем туда, где платят. Вышла на пенсию и вернулась в родной город. А тут свет конец…

— Ну да. Я как Маугли была… в общем, ничего не знала, не умела и не хотела. У матери что ни день гулянки, новые дядьки, одна я дома лет с трех ночевала, может, и раньше, мужиков мать тоже водила, особо не стеснялась… мне бы в школу, а кто меня туда отведет? Мать и не помнила, сколько мне лет-то! Разве что фыркала, у молодой женщины ведь не бывает восьмилетней дочери… ну и говорила всем, что мне пять. И сама, кажется, верила.

— Я приехала, — бабушка Мила потерла лоб. Ей нелегко давались те воспоминания. — Вижу, у дочери жуть кошмарная, каждый день гулянки-пьянки, мужики разные, ребенком она не занимается… я тут, конечно, сорвалась. Танюшку забрала, документы мы все официально оформили, тогда у меня сил побольше было, чем сейчас, да и друзья помогли. Эту мою квартиру дочь сдавала, я жильцов выставила, все в порядок привела и стали жить потихоньку. С Танюшкой я занялась, она в школу пошла, жизнь наладилась…

— А…

— Оля. Ее зовут Оля.

— А Оля что?

— Оляшка? Она себя так любила называть… Олешка и есть. Безмозглая. Где гулянки, там и пьянки, ну и началось… это подниматься тяжело, а вниз скатиться несложно. Она и десять лет назад уже начинала спиваться, а сейчас вот… докатилась.

Бабушка Мила говорила жестко. Отрывисто.

Да, нелегко о таком. Но ведь и из песни слова не выкинешь! Может, и сама виновата. Чего-то не додала, не вложила, не научила… могла бы лечить?

Таскать по наркологиям и прочим?

Да-да, вот Юлия Ивановна Петяшу всю жизнь и лечит. Детей прогадила, жизнь всем испоганила, как могла — и результат?

У самой набор болячек такой, что медколледжу на год практики хватит, обойди вокруг, да и иди диплом получать. У детей ни детства, ни юности, ни здоровья, одни нервы. А муж как пил, так и пьет. И радуется жизни.

Потому как его все устраивает.

Алкоголизм — это ведь не в желудке. Это болезнь разума. Если человек запил от горя — тут ладно, можно и понять, и простить, и вытащить из этого всего. А если ему просто так нравится жить?

И ты всю себя можешь на терке натереть, только ничего у тебя не получится? Ему будет хорошо, тебе плохо?

Людмила Владимировна себя поедом грызла, но между дочерью и внучкой сделала выбор в пользу внучки. И не жалела. Потому что дочь жила так, как ей нравилось. А внучку тянула за собой на дно. И это было неправильно.

— А отец? — тихо спросила Лея. — Он…

— Не звонил. Не писал. Не появлялся. Алиментов не присылал, впрочем, тут все ясно. Он на мать однушку переписал, — разъяснила Таня. — Якобы для меня… та уже давно продана. И пропита.

— Но ведь он же отец! Разве ему не интересно пообщаться, поговорить…

Таня пожала плечами.

— Лея, ты никогда не думала, что обычно на таких Оляшек и притягиваются такие Олешки? Которым тоже лишь бы погулять, поразвлечься, ну и свалить от ответственности? Каким им там дети? Ничего им не нужно, лишь бы свободу не ограничивали.

— Понимаю. Такие бывают.

— А у даэрте такие есть? — не удержалась Таня.

— Нет… годовалое дерево не даст плодов. Только созревшее, то, которое сможет их выносить. Поэтому у нас и не случается такого. Пока женщина не готова к материнству, она не станет матерью. Не сможет. Перводрево не даст.

Людмила Владимировна запомнила про Перводрево. Потом спросит.

— Да, нам бы такой экзамен на зрелость не помешал, — вздохнула Таня. — Только вот… сделают из него очередную кормушку для чинуш, и будут какие-нибудь сволочи решать, кто равен, а кто равнее. Нет тут хорошего рецепта.

Людмила Владимировна с ней была полностью согласна.

— Ничего. И проживем, и выживем, и вообще — справимся. Лея, я хотела спросить. С Олей нельзя так, как со мной? Чтобы поправить здоровье?

Салея только плечами пожала.

— Допустим. Но вы же понимаете, что ее беда не в теле, а в голове. Допустим, я ее вылечу. И она радостно продолжит вести тот же образ жизни. А еще… она будет молчать обо мне?

— Нет, — даже не задумалась Таня. — Не будет.

— Вот. А мы хотели этого избежать.

Людмила Владимировна только головой покачала.

— Я могу сделать другое. Но не гарантирую, что разрушение не пойдет… иначе.

— Иначе?

— Я могу просто, — Салея задумалась, подбирая слова. Все же ей было сложно. — Человек принимает яд, чтобы ему ненадолго стало хорошо. Я могу сделать так, что от конкретного яда ей станет плохо.

— Этиловый спирт, — подсказала Таня.

— Да, наверное. Я могу так сделать, но она может найти другой яд. Это возможно?

— Вполне, — вздохнула Таня. — Наркоту никто не отменял.

— И наркотики, и еще много чего… это ведь не вокруг человека. Это внутри самого человека. Вот хочется ему… или сбежать от реальности, или чтобы реальность посмотрела, испугалась и сбежала от него. Хочется.

Людмила Владимировна кивнула.

— К сожалению.

А сердце все равно болело. Дочь же…

Таня смотрела на это с тоской. Потом решилась.

— Лея, может, все же попробуем? На одну отраву у нее меньше будет?

Салея спорить не стала. Это от нее труда не требовало.

— Хорошо. Давайте так и сделаем. А усыпить ее можно, чтобы она не помнила, как и что это было?

— Мне даже не нужно, чтобы она была в сознании, — Лея пожала плечами. — Пусть спит — неважно.

Таня соображала быстро.

— Бусь, я помню, где она сейчас живет. Можно туда дойти, посмотреть, и если она спать будет — это ведь ненадолго?

— Пара минут, — кивнула Салея.

— Отлично. Никто и не поймет. Лея, скажи, а я могу начать видеть ауры?

Лея и задумываться не стала.

— Энергетические поля человека? Можешь. Ты уже начала их видеть?

— Да. А…

— Это последствия ритуала, который ты прошла. Сможешь видеть, читать, воздействовать, только этому придется серьезно учиться.

Таня не возражала.

— А воздействовать — это как?

— Все, что происходит с человеком, отражается в ауре. И наоборот. Воздействуя на одно, можно исправить другое.

И тут Таня вспомнила.

Вспомнила, как Аня, староста, потерла спину в районе тех самых красных пятен, которые ей… значит, не казались. Просто были видны.

Лея даже не удивилась.

— Да, такое тоже бывает. Так отразилось воспаление. Судя по розовым тонам, человек перед тобой неплохой и здоровый, но — вот. Боль, неприятные ощущения — и вспыхивают пятна. Если их загладить, растворить… прошла бы и боль.