Алекс де Клемешье - Сын Дога Страница 46

А после – одна его командировка за другой… Вот и теперь они даже толком не попрощались: незадолго до Вериной поездки в Кемерово Женя и сам покинул райцентр, пообещав подать о себе весточку, как только представится такая возможность. Во время сессии у нее возникло стойкое ощущение, что дома ее наверняка уже ожидает письмо или телеграмма – так ведь бывает, что и чайник закипает, когда ты от него отвернулся, и известия приходят в тот момент, когда тебя нет дома. Именно поэтому, едва сдав последний зачет, Вера помчалась на вокзал за билетом, именно поэтому так торопилась вернуться…

– Товарищ Супрун, я уверен, что это именно ваш внешний вид навевает на девушку тоску и скуку, – донеслось до Веры. – Взгляните – она же отрешилась от бренного мира и грезит наяву, игнорируя мои вопросы! Ну-ка, товарищ старший технолог, расстегните-ка тугую пуговицу на воротничке батника и изобразите нам жизнерадостность!

Фадин уморительно морщил нос, и Вера догадалась, что он, видимо, обратился к ней с вопросом, а она так глубоко задумалась, что все прослушала. Неловко вышло.

– Что, простите? – краснея, пролепетала она.

– Я спросил, откуда и куда могут перемещаться в пространстве столь очаровательные барышни без должного сопровождения? Как могут звать небесное создание, приковавшее наши с товарищем Супруном взгляды с первых минут поездки, внезапно превратившейся в счастливое стечение обстоятельств и подарившей по-настоящему эстетическое наслаждение в разгар суровых трудовых будней?

Он окончательно сбил Веру с толку, заставив смутиться пуще прежнего. Да что же это такое? Этот Фадин настолько беззастенчиво флиртует с нею на глазах у всего вагона? С нейтральным лицом, лишь слегка сдвинув брови, дабы не выглядело, будто попытка замечена и одобрена, девушка принялась деловито и обстоятельно рассказывать о том, что работает она обычной продавщицей в универсаме в обычном районном центре, что сейчас возвращается домой, закрыв сессию в ЗИСТе – Заочном институте советской торговли. Веру всегда смешило, когда в здании учебно-консультационного пункта она читала на плакатах в коридорах сухие формулировки о создании кадров высшей квалификации для предприятий торговой сферы: выходило, что именно Вера – этот самый «кадр», и ее здесь «создают». Хотя на самом деле все куда проще, и в переводе на человеческий язык станет она после обучения, как и сотни других студентов-заочников, товароведом или экономистом. Однако сейчас и здесь, чувствуя на себе заинтересованные взгляды попутчиков, она без тени улыбки, очень серьезным тоном проговорила всю эту казенную формулировку. Ей показалось, что так будет правильно.

Правда, она так и не поняла, произвела ли ее неприступность хоть какое-то впечатление: Супрун продолжал читать газету, изредка поглядывая на Веру; Фадин балагурил и вообще старался всячески привлечь внимание к своей персоне. Так или иначе, большую часть пути девушка провела в веселой и, казалось, ни к чему не обязывающей беседе. Узнав о том, что приятели направляются в командировку в ее родной райцентр, она даже слегка обрадовалась. Мало ли? Впереди новогодние праздники, и посидеть за столом в большой компании, послушать анекдоты в исполнении Фадина, наверное, было бы вполне уместно и приятно.

За полчаса до прибытия поезда на станцию они дружно сдали проводнице постельное белье и стаканы в подстаканниках, дружно перетащили вещи в тамбур, дружно заверили, что обязательно пересекутся в ближайшее время. А потом, когда Вера уже спустилась из вагона по неудобной металлической лестнице на низенький перрон, Супрун, промолчавший всю дорогу, отодвинул плечом распинающегося Фадина и вдруг спросил:

– Ну что? В восемь часов в гостиничном ресторане?

* * *

Сначала Вера обстоятельно, со всеми подробностями описала маме свое пребывание в Кемерово, похвасталась успехами, продемонстрировала зачетку. Попили привезенный из города кофе. Затем Вера замочила в эмалированном тазике дорожную одежду. Потом… потом она еще что-то делала, какую-то домашнюю мелочевку, а сама время от времени ловила себя на нелепой мысли: «Почему я не привожу себя в порядок?»

– Да потому что я не собираюсь сегодня идти в ресторан! – вслух убедительно отвечала она сама себе, но тем не менее шла в ванную – ведь нужно же сполоснуться после поезда? Нужно.

Потом, намотав полотенце на манер чалмы, она с ногами забралась в кресло и попыталась распланировать завтрашний день. У нее есть еще один выходной, который надо бы чем-то занять… «Почему ты не укладываешь прическу?» – осведомлялся внутренний голос.

– Потому что я не иду в ресторан! – отмахивалась Вера, но накручивала челку на бигуди и вставала возле газовой плиты, держа над головой газету и сохраняя таким образом струящийся кверху жар, чтобы волосы быстрее высохли. Ведь негоже ходить дома с мокрой головой, правда? Сквозняки же!

Затем она провела ревизию в гардеробе. Нет, разумеется, это никак не было связано с приглашением в ресторан! Ну, мало ли – вдруг они с девчатами с работы среди недели соберутся отметить успешно сданную Верой сессию? Вот Вера и приготовит заранее свое праздничное платье – крепдешиновое, с рукавами «летучая мышь», с мелкими пуговками и изящным бантом на груди. А с рестораном это никак не связано. Разумеется, нет!

Потом она всплакнула. Потом так сильно разозлилась сама на себя, что в сердцах порвала фотографию актера Олега Даля: а вот нечего хитро улыбаться со стены, когда ей так плохо!

За две с лишним недели, пока Веры не было дома, от Евгения не пришло ни письма, ни телеграммы.

В половине восьмого девушка стала собираться в ресторан.

* * *

Безусловно, Данилка был самым умным ребенком на свете. У Федора Кузьмича этот факт не вызывал никаких сомнений. Четырехмесячный внук все делал как-то на особинку – пил молочко, агукал, улыбался во сне и наблюдал за проходящими мимо взрослыми. Денисов был уверен, что ни один другой младенец не умеет так тянуться за игрушкой, как Данилка, а уж когда внук глубокомысленно пускал пузыри – Федор Кузьмич лишь охал в полном восхищении:

– Энто ж надо, как придумал! Бабушка, иди глянь! Энто он меня увидел и признал, оттого и старается! Что, тигли-мигли, признал деду, озорник?!

Жена Денисова Людмила с нежной насмешкой качала головой. Отвык, старый, от детенышей в своем доме, оттого и сюсюкает, оттого и умиляется каждому движению, оттого и нарадоваться не может! Забыл уж, что и Катерина была у него «самой смышленой» в таком же возрасте.

Сама Людмила никаких иллюзий относительно развития внучка не питала: сообразительный и не капризный, это да. А насколько умный – потом ясно станет. Зато она прекрасно понимала, что Данилка – самый красивый на свете ребенок. Это было так очевидно, что даже дыхание перехватывало. Вон и глазки, как у Катерины, и носик такой же! Правда, невесомые и тонкие, словно паутина, волосенки пока не определились, какой породе им соответствовать, в кого пойти – в чернявого Николая или в маму-шатенку.

– Фигурой-то в отца будет! – ревниво подмечала она.

Федор Кузьмич лишь посмеивался – ну а в кого же пацану быть фигурой, как не в отца?!

Скучали бабушка с дедом по внуку страшно! Начнут обсуждать что-то по хозяйству – а через две минуты обнаруживают, что уже о Данилке разговаривают. Соседи по делу придут – так ведь снова к нему, кровиночке, беседа сворачивает. И вроде близко Вьюшка – а не наездишься. Да и понятие нужно иметь, что не всякому зятю зачастившие в гости родственники приятны. А уж такому зятю и подавно. Нет, Николай никогда, ни разу не предъявил Денисову претензию, ни разу не намекнул, что присутствие пожилого Светлого мага в его доме нежелательно. Может, и неприятно ему было, но терпел – ради Катерины, конечно, которая своих родителей любила и всегда с удовольствием принимала. Только это не давало повода испытывать терпение зятя, потому и старался Федор Кузьмич приезжать во Вьюшку большей частью по служебной необходимости, а в дом молодых Крюковых заходить – пока глава семьи на работе.

Заглядывать в Сумрак здесь было невмоготу. Благодаря травкам Матрены Воропаевой и в особенности репетициям Павки Галагуры Федор Кузьмич чувствовал себя довольно сносно, даже если на минутку-другую перемещался на первый слой. Однако дом Николая и Катерины, каким бы ни был опрятным и уютным в реальности, каким бы ни был веселым и радостным от присутствия ребенка, в Сумраке оказывался невыносимым для Светлого. Тьма сочилась здесь отовсюду, изо всех углов и щелей, Тьма ворочалась косматым зверем на чердаке, скользила холодной влажной змеей под половицами, Тьма давила, потрясала и заставляла сердце сжиматься от необъяснимого ужаса. Все было понятно Денисову: зять, напуганный летними событиями, перестраховывается, навешивает все новые и новые охранные заклятья, плетет защиту настолько многослойную и плотную, что в Сумраке дом кажется уже не просто жилищем Темного, а настоящей крепостью, бункером. И уж если говорить начистоту, Федор Кузьмич одобрял такую заботу о безопасности, хотя и попахивало тут уже Колькиной паранойей. Но понимать и одобрять – это одно, а находиться в самом эпицентре… Не зря говорят: Темный со Светлым вполне может ужиться, а вот Светлый с Темным – никогда.