Любовь Овсянникова - Нептуну на алтарь Страница 17

— Следующий танец тоже мой? — слышала она и сдержанно кивала головой, а сама при этом замирала, умирала от его голоса, чуть глуховатого, густого — желанного.

И чудилось ей в нем что-то давнее, утраченное, дорогое, но вот опять счастливо обретенное, и от счастья того обретения рождались грезы о счастье, неизведанные ею раньше. Сладкие грезы любви…

— Меня зовут Юра, — вдруг услышала она, а дальше и вообще чуть не упала: — Нина, ты не узнаешь меня? Я же Юра Артемов, мы с тобой вместе учились в школе.

— Да, — прошептала Нина. — Теперь конечно. Но сначала… эта форма. И потом — ты так вырос… — а сама не помнила его, только узнавала в неуловимых чертах, в жестах и пластике, в мимике, в чем-то с такой болью и так давно покинувшем ее, чему она не знала определения.

Юра подпевал мелодиям и так добросердечно, так улыбчиво, так великолепно-милостиво не замечал, что нравится ей. Делал вид, что не замечал. И надеялся, что нравится. Нина, как во сне, в сказке растворялась в его словах, в музыке их произнесения. Ничего больше не надо!

После танцев, гуляя до утра, они бродили оживающими окраинами Славгорода, еще такими жалкими и беспомощными в своей наготе, как только что вылупившийся птенец.

Да, это был юноша-мечта, юноша-совершенство, прекрасный и блестящий Юрий Алексеевич Артемов, старший матрос с линкора «Новороссийск» — флагмана Черноморского флота.

Часть 3. Прощание с юностью

Юрий, Юра, Юрочка…

Так и не вспомнилось Нине, что она вместе с ним начинала ходить в школу, в один класс. Но разве это важно? Четыре года они виделись ежедневно. Но между тем временем и этим, в котором встретились снова, лежали годы с неисчислимыми горестями, кровью и смертью — и все забылось! Война искалечила и укоротила их детство, зато удлинила взрослые пути и развела в разные стороны. В пору оккупации Нина оставалась в Славгороде, а Юру дедушка и бабушка Артемовы, родители его покойного отца, забирали в другое село.

После войны он на два года раньше Нины вернулся в школу и в 1946-м окончил семь классов. Как видим, у них совпал и последний школьный год, они снова учились в одних стенах, но теперь он был выпускником неполной средней школы, а она — какой-то там пятиклашкой.

Юра тоже вырос в дружной, многодетной семье, тоже — сирота. Его отец Алексей Васильевич Артемов умер в 1940 году от осложненного аппендицита, и мама, Вера Сергеевна (в девичестве Ивановская), осталась вдовой с четырьмя малыми сыновьями на руках: Юрием 1931 года рождения, Алексеем 1933 года рождения, Александром 1935 года рождения и Василием 1940 года рождения. Так вот, Юра был у нее самым старшим, опорой и надеждой.

После окончания семи классов он поступил в ФЗУ (фабрично-заводское училище) при Днепропетровском трубопрокатном заводе имени Карла Либкнехта. Здесь три года соединял учебу с работой, получил не только полное среднее образование, но и рабочую профессию — токарь 5-го разряда.

Работать начал в 1949 году, а через год, осенью 1950-го года, Юру призвали в армию. В военкомате сразу обратили внимание на его рост — 195 сантиметров. И при этом никакой диспропорции, удивительная гармония тела, приятные черты лица и идеальная пластика движений, хоть и немного скованная. Но это по молодости. Главное, что никакого зазнайства, никакой кичливости, словно юноша и не подозревает, что хорош собой, как бог. Просто драгоценный экземпляр.

— На флот пойдешь, красавец! Эх, такому молодцу в кино бы сниматься, — сказал председатель призывной комиссии, с восторгом оглядев юру, когда тот зашел с карточкой медицинского осмотра. — Но пока что погодим, да?

— Да уж, — улыбчиво смутился Юра, но хорошее настроение человека, от которого зависела его судьба, обрадовало.

— Так вот, нам надлежит отобрать три человека на Черноморский флагман «Новороссийск», рост должен быть не ниже 175 сантиметров. Смекаешь?

— Да, — снова согласился Юра.

— Считай, мальчик, тебе повезло. Флагманцы — это гордость советского флота, его элита, — Юра покраснел, но все же нашелся: расправил плечи, поблагодарил за такие слова.

Новобранцам дали сутки, чтобы они могли проститься с родными, и Юра поехал в Славгород. Так бывает: готовишься к чему-то неотвратимому, а как придет оно, то растеряешься и ничего не сделаешь из запланированного и как планировал. Юрина бабушка, Мария Иосифовна Ивановская, услышав от внука новость, растерялась.

— Да как же это — всего сутки? — сказала: — И людей не соберешь, чтобы посидеть. На один день приехал. Что же я успею?

Была тепла влажная осень, вдоль дворов и на палисадниковых куртинах проросли осыпавшиеся семена, буйно и сочно зазеленели осенние травы, и не было разницы: цветы это или простой сорняк — цвет молодой яркой зелени навевал тихий оптимизм. Солнце все время пряталось за непрозрачной, но светлой завесой туч. Дни стояли задумчиво-пасмурные, безветренные и теплые.

Приготовив простой ужин вместо званых проводов, за стол сели под вечер, когда люди вернулись с работы. Приглашать, чтобы быстро собраться и подольше посидеть, было почти некого: Юрины ровесники разъехались по городам на учебу, девушки повыскакивали замуж, другие были заняты молодыми семьями и не смогли прийти. Собрались родственным кругом. Сидели, говорили. За столом преобладали женщины, если не считать младших Юриных братьев, еще мальчишек.

— Кто же тебя в дорогу благословит? — заплакала бабушка, вспомнив свое вдовство, Юрино сиротство без отца.

— А вы и благословите, — улыбнулся Юра.

— Э-э, сынок, — объяснила Мария Иосифовна. — На серьезные дела нужно мужское напутствие, и чтобы было оно не лукавое, а искреннее.

— Завтра по дороге на вокзал зайду к дедушке Илье. Он и благословит.

— Правда! А ты говоришь! — толкнула бабушка узловатым пальцем Зину. — Молодые, они лучше нас соображают, — и ее глаза молодо засветились гордостью за внука. — Эх, жаль, мать тебя не видит. Как бы она порадовалась сейчас!

Бабушка неосмотрительно затронула то, что больше всего болело Юре не один год. Юноша вдруг помрачнел, вздохнул, сверкнул глазами вокруг, будто не то видел, что хотел бы. Его мамы, Веры Сергеевны, давно уже не было дома — отбывала наказание за человеческую подлость, за надругательство над ней, вдовой. Юра отогнал кучу призраков из пережитых бессилий переиначить то, что случилось. Всплыл из прошлого, ибо не полагалось отправляться в неизведанный путь с тяжелым сердцем. Остановился мысленно на Вернигоре Илье Григорьевиче.

Илья Григорьевич Вернигора был бабушкиным другом детства, они вместе росли, бегали по улице малышами, так как жили рядом. Сколько помнил Юра, дедушка Илья опекал Марию Иосифовну, рано оставшуюся фактически один на один с жизнью, поскольку ее муж Сергей еще смолоду сильно болел. В 1933 году Илья Григорьевич спас их от голодной смерти, и с того времени совсем стал как родной человек. Но через пять лет этот проклятый голод аукнулся Юриной бабушке с другой стороны — от постоянного недоедания дедушка Сергей, ослабевший здоровьем, заболел туберкулезом, долго болел. Бабушка как могла сражалась с его болезнью, но скоро ей стало ясно, что на выздоровление надежды нет. В 1938 году дедушка Сергей умер. С того времени Илья Григорьевич не оставлял Марию Иосифовну, выказывал дружескую заботу о ней, не забывал также ее детей и внуков. Да чего правду скрывать — если бы не он, то и 1947 год неизвестно как пережили бы.

Уже и звезды погасли, а женщины сидели в темноте, говорили. Рассказывали Юре о том, как прожили жизни, вспоминали добрых и злых людей. Юноша слушал взрослых, как очарованный: гости, которых он знал с детства как обычных дедушек и бабушек, теток и дядьев, впервые говорили с ним, как с ровней. Они вставали теперь перед ним в свете своих воспоминаний почти героями: такие тяжелые времена пережили, такие испытания одолели! Вот и он должен быть отважным и уверенным в себе, должен быть на высоте.

Юра снова вспомнил Илью Григорьевича, единственного близкого мужчину, которого он знал с детства, единственного советника и защитника. Хотя и не все беды в его власти и силе отвести, но он искренне предан их семье.

СЛАВГОРОДСКИЕ СПАСАТЕЛИ: Илья Вернигора

Родился Илья Григорьевич Вернигора, в соответствии со своим именем, на Илью — 2 августа 1889 года. Кстати, он поддерживал дружеские отношения со всеми сверстниками из славгородских старожилов, в частности, с моей бабушкой Сашей, папиной матерью. Она была годом старше его, кроме того, до революции работали у того же помещика, что и он: была там портнихой.

Правда, позже я узнала, что Илья Григорьевич был гораздо ближе маминым родителям, но об этом я расскажу дальше.

Так вот в Славгороде его издавна многие хорошо помнят и передают эту память своим потомкам. Илье Григорьевичу повезло: сызмала он что называется попал в хорошие руки, удостоился служить у самого крупного славгородского землевладельца Валериана Семеновича Миргородского, непростого человека, приметного в истории Российской империи. Не знаю, с каких должностей он там начинал, но в последние десятилетия был ключником, иначе говоря, кладовщиком и экономом. И это о многом говорит.