Любовь Овсянникова - Нептуну на алтарь Страница 9

Николай засмеялся, сказал:

— Причем здесь ребята и твое слово? Тебя не возьмут!

— Почему это меня не возьмут?

— Ты ростом не вышел.

— Ха! Ты, когда шел служить, вообще шкетиком был. А сейчас, вон, вымахал как. И я подрасту! А ты, я знаю, теперь дома не усидишь, — снова заулыбался Алим. — Побежишь на танцы, чтобы узнать, кто о тебе спрашивал.

— А разве ты мне не собираешься сказать?

— Нет. Так что, моя правда?

— Дудки, в течение первых дней я и со двора не выйду, — засмеялся Николай, прикидывая, за какой срок он управится с домашней работой.

А ее накопилось немало: надо было снять со стеблей и почистить кукурузные початки, выкопать свеклу, собрать тыквы. Позже, ближе к концу отпуска, уже можно будет срезать капусту. С огорода необходимо выгрести сухую ботву, подсолнечные и кукурузные корни, вскопать грядки, обрезать и обкопать деревья. Двор давненько не мели, везде было замусорено, валялось лишнее хламье. А кроме выместить и вычистить его надо вывезти мусор в балку и закопать. До этого у матери, видно, не доходили руки.

— Спорим. На что? — прыгал вокруг Николая Алим.

— А на что бы ты хотел?

— Если проиграешь, то отдашь мне свою морскую форму. Идет?

— Запросто! — засмеялся Николай.

Так и вышло, что Николай вышел со двора в последние дни отпуска и Алим проиграл. Но он знал, что все равно после службы брат отдаст ему и форму, и много кое-чего другого, о чем он и не мечтал. Николай видел, что Алим стремится иметь старшего товарища, хочет побыть рядом с сильным, самостоятельным мужчиной, набраться от него уверенности в себе, внутренней энергетики, перенять некоторые черты поведения взрослых мужчин. Это было неосознанное стремление, интуитивное, оно шло от здоровых инстинктов, что и прекрасно. И Николай посвятил брату много времени, привлекал его к работе, говорил с ним на разные темы, рассказывал о серьезных вещах, необходимых для жизни юноши.

Алим шел в десятый класс. Поэтому первое сентября 1955 года было такой же ответственной датой, как и в 1946 году, когда для него прозвучал первый школьный звонок.

— Как хорошо, что ты сейчас дома. Пойдешь со мной в школу? — спросил Алим.

— Если не возражаешь, пойду.

В Севастополе была традиция принимать школьников в пионеры на борту боевых кораблей. Николая трогали эти торжества, ведь в его детстве никаких праздников не было.

Прием школьников в пионеры на борту линкора «Новороссийск»

На празднике первого звонка он давно не был, так как свое, довоенное, забылось. В самом деле, как судьба предусматривает все до мелочей! Вот если бы он пришел в этот отпуск чуть раньше, то не попал бы с Алимом в школу, не сделал бы приятное ему и сам не увидел бы, как его брат вступает во взрослую жизнь. Эта мысль согрела Николая, и он ощутил, что на него возложена важная миссия — быть образцом для такого же выросшего без отца мальчишки, как и он сам. Его родной отец трагически погиб на колхозной работе в 1934 году, когда на него свалилась со скирды ледяная шапка, а Алимового отца в 1943 году расстреляли немцы.

Около школы бурлила человеческая толпа. Конечно, преобладали дети, но почему-то маленькие дети, совсем маленькие. Они стояли по периметру дворика двумя шеренгами, с цветами в руках, с разноцветными флажками. В девчоночьих косичках виднелись яркие ленты, а мальчики вымахивали лентами в воздухе, как змейками. Одеты все были скромно, ощущалось, что в семьях славгородцев еще царили бедность и нужда. Но приподнятое настроение людей создавало атмосферу уверенности в завтрашнем дне, наполняло оптимизмом и надеждой.

Николай не знал большинства учителей, только с интересом присматривался к ним. Сначала выступил директор школы Дробот Артем Филиппович, у которого ощущалось белорусское произношение, такое потешное, чудное: «А когда окончите школу, пойдете на виробництво. Это так ответственно, что как же вы не видели!» — напутствовал он учеников выпускного класса.

Потом слово взял завуч школы Половной Василий Матвеевич. Говорил сложно, грамотно, конкретно. Последним к будущим выпускникам обратился классный руководитель Пиваков Александр Григорьевич. Не знал тогда Николай, что пройдет чуть больше десяти лет и они с Александром Григорьевичем будут вместе писать исторический очерк о Славгороде в энциклопедию «История городов и сел Украины».

В конце концов внимание присутствующих переключилось на малышей. Слово дали воспитательнице детского сада, которая привела своих воспитанников в первый класс. Бог мой, да это же Лида Харитонова! У Николая перехватило дыхание, такой она выдалась ему важной и серьезной. Он слушал ее и думал, что знакомство на танцах не дает полного представления о человеке. А вот когда наблюдаешь его в работе, видишь плоды его труда, тогда уж длина косы или стройность тела отходят на второй план, а на первом остается вдохновение души и ума. Ее детки, как колокольчики, читали стихи, обещали хорошо себя вести, высказывали восхищение школой и будущей учебой, благодарили садик за годы, прожитые в нем.

Алим посадил на плечо первоклассницу Тамару Бочарову с медным школьным звонком в руке, натертым до золотого блеска и перевязанным красной атласной лентой. Девочка старательно трясла им. Они обошли выстроенных прямоугольником школьников, и вдохновенные переливы звонка летели далеко за пределы школы, долетали к тем родителям, которые не смогли прийти на линейку.

По окончании торжественной линейки Лида первой протянула Николаю руку.

— С приездом, моряк, — приветливо улыбнулась она. — Это уже насовсем?

И голос у нее был теперь совсем другим нежели на танцах, каким-то деловым, уверенным, осознающим свое значение. Или это ему только казалось, что девчонки кичатся, мнят о себе, а на самом деле они заняли устойчивое положение в жизни и знали себе цену — оттого в них чувствовались и гордость и независимость?

— Нет, еще полгода буду качаться на волнах.

— О! Что те полгода? А я спрашивала о тебе у Алима.

Николай аж задохнулся. Он и подумать не мог, чтобы им интересовалась эта красавица и, как оказалось, еще и умница.

Довольные дети теперь с уставшим видом возвращались в детсад, отпраздновав начало обучения своих старших товарищей. Они смирной колонной шагали по дороге, а Николай и Лида сопровождали их, медленно бредя по обочине и разговаривая.

— Не представлял себе, что воспитательницы детсада бегают в клуб на танцы, — ни с того, ни с сего сказал Николай. — Вот чудеса!

— А кто же, ты думал, туда ходит?

— Не знаю. Думал, что там бывают просто девушки, вот и все.

На следующий день он, будто ненароком, встретил Лиду, когда та возвращалась с работы домой.

— Устала? — спросил.

— Не так сильно, чтобы отказаться от прогулки.

Они подошли к ее двору, не прячась от прохожих, соседей, не кроясь от любопытных взглядов резвых глаз — для Николая это были важные мелочи, которые говорили о Лидином серьезном отношении к нему. Лида заскочила в дом переодеться и принарядиться, а Николай ждал ее и ни о чем не думал. Ему сделалось легко и беззаботно, будто он долгое время куда-то шел с тяжелой ношей, но вот, в конце концов, избавился от нее. Из дома выскочила Лидина мать и побежала на огород выгонять кур из свеклы. Она махала руками, кричала свое «Кыш, проклятые! Куда это! Ну-ка!», и при этом бросала косые взгляды в его сторону, делая вид, что улица, где он топтался, ее не интересует.

Николая обдало теплой волной ожидание чего-то приятного. Он отвернулся, чтобы ненароком не встретиться с женщиной глазами, и не услышал, как к нему подошла Лида.

На землю опустились сумерки и отодвинули любых свидетелей в тень, окутали Николая и Лиду уютом и непрозрачной пеленой звездной поры. Только нагретый за день ветерок неутомимо вился вокруг, отирался возле них, разносил во все стороны благоухание моря от Николая и тонкий аромат духов од Лидиных волос. Невысокая, пухленькая, она оказалась интересной собеседницей, хорошей рассказчицей, смешливой и остроумной. Николай вдруг стал таким красноречивым, каким никогда не был, он живописал морские приключения, картины штормов, борьбу с разъяренной стихией. А больше всего восторгался своим крейсером. Он сыпал морскими терминами, не замечая того, что девушка их не знает, а потом спохватывался и начинал длинные и путаные объяснения.

— А ты как живешь? — спросил, придя в себя.

— У меня все более буднично. Один день неотличим от другого, и так неделя за неделей уплывают месяцы и годы.

— А работа?

— Работу свою люблю, — уверенно сказала девушка. — Это единственное, что наполняет мою жизнь смыслом.

Последние дни отпуска пролетели быстро, Николаю надо было возвращаться на крейсер. Невольно он подытоживал отпуск и констатировал, что в течение его произошло две важных вещи: во-первых, он ближе познакомился с Лидой, а во-вторых, — почти физически ощутил, что военной службе приходит конец. Что-то большое и дорогое входило в его судьбу и что-то очень ответственное и значительное завершалось, подводило черту под пройденным. Прошлый период жизни, которого он так боялся в начале, теперь не просто уходил, а оставлял по себе ощущение неповторимости каждого дня, каждого мгновения.